Мне приходилось уже разговаривать на теоретические темы с А.Х. Акопянцем. В силу живости его натуры и подлинной погруженности в свою тему это всегда было очень интересно. Но бесполезно. Любой разговор полезен, если на стыках тем выявляется и решается общая для собеседников проблема. От каждого участника требуется сделать шаг в сторону, и плохо, когда  это делать не хочется. А.А. слишком погружен только в свою тему. Его тема, и впрямь, не слабая. Целая научная теория под названием неокономика. Но ещё сильнее то, что он в ней гораздо больший апологет, чем О.В. Григорьев. Больший роялист, чем сам король.

В этой заметке я не хочу теоретизировать. А всего лишь хочу подвергнуть лёгкому сомнению некоторые общеутвердительные высказывания Акопянца, которые он сделал явно ничтоже сумняшеся. Проблема в том, что их неудержимая общеутвердительность слишком очевидно не соответствует реальному положению вещей. Допустим, Акопянц мне научный друг. Но истина дружее. Вот почему я всё же пикируюсь в отношении текстов Акопянца. Но не идей Григорьева. Прикладные наблюдения Григорьева, особенно в последнее время, мне вообще кажутся верхом взвешенности и реалистичности (см., например, «Задача властей – дотерпеть, пока на западе случится кризис» http://worldcrisis.ru/crisis/3306489).

Ниже собраны, если совсем точно, отклики по поводу некоторых апологетических суждений о теоретизировании Григорьева,  изложенных в посте Акопянца «Экономика неравновесия» - http://inform-ag.ru/publications/95/. Вот несколько цитат и замечаний по их поводу.

А.А.: «Сколько-нибудь целостной теории, исходящей из наличия сущностных противоречий между экономическими агентами и оперирующей существенно неравновесными моделями – не существует. Точнее – не существовало до появления Неокономики».

Я не хочу цепляться к словам, пытаюсь понять суть дела. Акопянц говорит и уточняет, что имеет в виду глубинные противоречия, а не кое-что внешнее. В его толковании, неравновесие, любое, – постоянный движущий фактор экономики. Любая экономическая система и всегда пребывает в состоянии неравновесия, и, по сути, стремится к неравновесию. И это, дескать, отличает неокономику от всех других теорий, в которых в основе хозяйства всегда полагается какое-то равновесие, и развитие системы, после того или иного нарушения равновесия, ведет к  тому, чтобы стабилизировать систему, привести ее в баланс.

Поскольку я кое-какие экономические теории почитывал, то мне это утверждение кажется каким-то, прежде всего словесным недоразумением, а сверх того и внутренне нелогичным.

Нет ни одного случая в экономических теориях, чтобы они не исходили из постулирования какого-то неравновесного состояния как причины и движителя развития. Например, Дж. Кейнс, прямо начинает с констатации в реальности факта стихийного неравновесия спроса: «Объем эффективного спроса вместо того, чтобы соответствовать определенной точке равновесия, представляет собой бесконечный ряд одинаково приемлемых величин». Если подобную стихию неравновесия просто созерцать, как это делает А.А. в своем примере с помидорами, то она сама собой никак не исправится и не уравновесится. Наоборот, только умный управленец ставит себе сверхзадачу по гармонизации стихии, уравновешению системы. Показательно, что равновесие, по Кейнсу, может быть только тонко настроенным, уникальным: «При данной склонности к потреблению и данных размерах новых инвестиций будет существовать только один уровень занятости, совместимый с равновесием» ("Общая теория занятости, процента и денег" – http://anastasija-schulgina2011.narod.ru/book_192/index.html). 

Таким образом, Кейнс опирается на модель неравновесного, противоречивого спроса между агентами (обществом потребителей и группой предпринимателей) и целесообразно оперирует неравновесными моделями (поощрения спроса, стимулирования потребления ради инвестирования), так, чтобы достичь максимального эффекта развития, какой случается, как это ни удивительно, в точке равновесия всех интересов агентов.

На фоне этого воспоминания Кейнса можно понять, что формулировка Акопянца, как минимум, некорректна. Представьте, что все покупатели на рынке отказываются «приходить в равновесие» с любой из имеющихся цен. Если система хозяйства будет построена только на неравновесии, то она просто не будет работающей системой, она сломается, точнее, она никогда даже не заработает, это будет какая-то сломанная искусственная модель системы. На самом деле – ложный образ системы.

Но А.А. и сам понимает, что дал маху со своим утверждением о равновесии как обязательной аксиоме донеокономических теорий. Вопреки своему общему заверению он тут же вспоминает Маркса как «пример» «неравновесной» теории. 

А.А.: «Примером теории, постулирующей наличие противоречий, является политэкономия Маркса (противоречие между трудом и капиталом). Но, как ни странно, никаких выводов применительно именно к экономике из этого противоречия Маркс не сделал – все выводы лежат в области его социальной теории».

Я понимаю, что немодного ныне Маркса в нашем возрасте уже можно подзабыть. Я, например, забыл уже почти всё и мне даже нет охоты искать  нужные цитаты, которые хоть и сидят где-то в подсознании, но совершенно непонятно, в каком из трудов знаменитого Собр.соч. (которое к тому же сейчас существует в виде электронного ПСС). Но нельзя забыть Маркса до такой степени, чтобы не помнить суть марксистского метода, сплошь  основанного на самых разных противоречиях, начиная с сакраментального противоречия между производительными силами и производственными отношениями, определяющего всю поступь истмата. Подробно обо всех противоречиях см. в любом марксистском учебнике  (например: С. В. Мочерный, В. Н. Некрасов, В. Н. Овчинников, В. В. Секретарюк. Экономическая теория. М., 2000. – https://studfiles.net/preview/2787528/page:9/).

Впрочем, дело, может, не в забывчивости А.А., а небрежной передаче мысли Григорьева: «Как построена марксистская экономическая теория и как ей удается справиться с проблемой хаоса? Очень просто. Экономические агенты разделяются на несколько больших групп (классов), и утверждается, что противоречия существуют не между всеми участниками экономического процесса сразу, а только между этими классами. Тогда состояние экономики описывается как результат взаимодействия выделенных исследователем социальных групп» («К числу научных школ. Марксизм: попытка построить теорию на основе предпосылки о противоречиях» – http://worldcrisis.ru/crisis/3032260). Ага, вот в чём дело. Мысль Григорьева совершенно ясна. Для него противоречие между основными классами (фигурально, между капиталом и трудом) – это базовое отношение, порождающее, якобы по Марксу, всю систему производственных и экономических отношений, толкуемых прежде всего в социологическом смысле – как отношения по распределению результатов производства (потреблению результатов капитала и труда). Вот почему Григорьев тут же ловит (и справедливо) Маркса на неучёте «проблемы реализации продукции при капитализме» и обобщает, что «экономическая система, состоящая из двух классов, один из которых эксплуатировал другой (в соответствии со схемой, предложенной Марксом), с логической точки зрения не могла существовать»  (и потому же Акопянц говорит об экономике Маркса как о социальной теории). Само собой, если считать теорию Маркса версией теории потребления, то она абсолютно не проработана и абсурдна. И можно дополнить её, по примеру Р. Люксембург, довеском внешнего, некапиталистического накопления.  

Но разве корректно одну теорию считать другой? Тем более – так дополнять чужие противоречия своими противоречащими сути идеями?

Собственно политэкономическая теория Маркса основана не на отношениях классов, а на трудовой стоимости товара. А уж из различных превращений стоимости (меновой, относительной, прибавочной, ЗП, капитала и т.д.) и их многообразного обмена-потребления-распределения выводятся и соответствующие отношения классов. Поскольку стоимость  создается «внутри», с помощью «капитала и труда», то именно эти наглядные эмпирические явления прежде всего и попали в поле зрения в «Капитале» как главные силы современности. Правда, в результате (и предварительного, например в «Манифесте КП», и основного) анализа выяснилось, что они не случайно главные. Они стали такими, стали занимать большее место в жизни по логике исторического разделения труда (= по закону развития производительной силы) (потеснив и дополнив разделение хозяев и рабов, землевладельцев и крестьян). В них осознаются, выявляются и олицетворяются для житейского восприятия все фундаментальные противоречия. И как раз по этому житейскому наблюдению можно наивно считать олицетворения, в том числе фигуральные, предпосылкой  анализа. Так предмет рассмотрения (капитал и труд) кажется предпосылкой структуры и причиной развития экономики (вместо противоречия прибавочной стоимости) и опорой построения теории (вместо стоимости товаров). На самом деле, в сложном построении истмата упомянутое противоречие между «трудом и капиталом» – это промежуточная деталь, переход мысли в теории, мотивирующий на основе исчисления повсеместных элементарных и разнообразных стоимостных параметров, почему должна быть социальная борьба и смена строя.

Боюсь, что Григорьев, а вслед за ним Акопянц, упустили, что марксизм – это прежде всего теория истмата, в котором политэкономия является частным случаем и вспомогательной частью: анализом современной Марксу базовой производительной силы (в противоречивом внешнем проявлении капитала и труда) и попыткой построить на этом анализе логически непротиворечивую картину базисных производственных отношений, откуда бы ясно просматривалась динамика, стратегия их развития – классы, классовая борьба, революция и т.д. и т.п. противоречно устроенные факты жизни.

Совершенно очевидно, что не следует путать противоречия, конфликты, борьбу в самом предмете и противоречие как логический (диалектический) приём. На каждом шагу Маркс обнаруживает противоречия, в этом особенность так называемой диалектики Маркса. Это логико-операционный прием выявления самодвижения противоречивого предмета. Кстати, это очень хорошо напоминает Д. Алексеев в преамбуле к публикации статьи Григорьева: у Маркса работает «"диалектическая логика", основу которой составляет признание противоречия как главного условия развития систем». Но тут-де и слабость: «дополнить логику диалектическую принципом неполноты как еще одним фактором развития Маркс не мог, и всюду у него был "антагонизм", не скомпенсированный еще чем-то общенаучным». Боюсь, Д.А. недооценивает эту самую диалектическую логику, а чудится, даже и элементарную математику.

Независимо от того, что считать, по Марксу, главным противоречием экономики и сколько их вообще насчитывать,  через пример марксовского теоретизирования можно вспомнить главное. Экономическая теория – это математически рассчитываемое состояние хозяйства, которое может быть понятно по науке лишь тогда, когда подведешь баланс всех неравновесных элементов, рассчитаешь равенство всех противоречивых действий типовых агентов. Внешне этот баланс – формула, математическое равенство. Таким образом, без равенства, которое рассчитывает экономист, никакой теории просто не будет. В «Капитале» Маркс всегда (в рамках своей компетенции и выбранного предмета) обнаруживает и рассчитывает реальную неравновесную систему (во 2 и 3 тт. вообще в виде примера). Но, самое главное, расчет невозможен вне равенства. Иначе и формулы не будет.

Таким образом, за видимым словесным недоразумением А.А. на самом деле обнаружились методологические недочёты – не совсем корректное толкование марксизма (в более современном ложно-теоретическом, позитивистском, и уж тем паче – в практическом контексте, которого не было во времена Маркса) и логически путаное употребление терминов.

 

Так или иначе, дело совсем не в Марксе и не в примере «неравновесной» теории, основанной на «противоречии» между агентами экономики. Как я указал на примере Кейнса, без какой-то такой внутренней противоречности не может быть ни реального хозяйства, ни теории. А внешних проявлений противоречия, т.е. видимых наблюдателю, может быть сколько угодно. И конечно, чистая форма любого внешнего проявления в реальности никак «с логической точки зрения не могла существовать». Но у самого Акопянца пример с Марксом был только подводкой к главной положительной мысли, которую он продвигает как исключительное достоинство неокономики.  

И что же это?

А.А. «А какие такие противоречия взяла за основу Неокономика?.. Основное противоречие капитализма (и не только капитализма) – вовсе не в противоречии между трудом и капиталом, а в противоречии  между старыми (менее эффективными) и новыми (более эффективными) системами разделения труда».

 

Ума не приложу, что нового в сравнении с марксизмом в этом общем заверении? Я уже в беглом напоминании азов истмата показывал фундаментальный причиняющий характер разделения труда в рамках этой теории. Могу отослать к своему более детальному анализу (тридцатилетней давности), показывающему даже то, как в разных работах Маркса  последовательно менялась превращённая форма истмата, включая и то, что рассматривалось в качестве разделения труда («Цена плана. К критике марксизма, или Апология Маркса». Челябинск, 1990, с. 17-27). Но проще всего понабросать цитат. Вот выборка из “Немецкой идеологии” по разным аспектам  разделения труда.

«Взаимоотношения между различными нациями зависят от того, насколько каждая из них развила свои производительные силы, разделение труда и внутреннее общение. Это положение общепризнано. Но не только отношение одной нации к другим, но и вся внутренняя структура самой нации зависит от ступени развития ее производства и ее внутреннего и внешнего общения. Уровень развития производительных сил нации обнаруживается всего нагляднее в том, в какой степени развито у нее разделение труда» (т. 3, с. 15-16).

«Производство жизни – как собственной, посредством труда, так и чужой, посредством деторождения – выступает сразу же в качестве двоякого отношения: с одной стороны, в качестве естественного, а с другой – в качестве общественного отношения, общественного в том смысле, что здесь имеется в виду совместная деятельность многих индивидов, безразлично при каких условиях, каким образом и для какой цели. Отсюда следует, что определенный способ производства или определенная промышленная ступень всегда связаны воедино с определенным способом совместной деятельности, с определенной общественной ступенью, что сам способ совместной деятельности есть производительная сила» (с. 28).

 «Разделение труда, в котором мы уже выше нашли одну из главных сил предшествующей истории» (с. 49).

«Производительная сила, общественное состояние и сознание – могут и должны вступить в противоречие друг с другом, ибо разделение труда  делает возможным – более того: действительным, – что духовная и материальная деятельность, наслаждение и труд, производство и потребление выпадают на долю различных индивидов; добиться того, чтобы они не вступали друг с другом в противоречие, возможно только путем уничтожения разделения труда» (с. 32).

«Вместе с разделением труда, содержащим все указанные противоречия и покоящимся, в свою очередь, на естественно возникшем разделении труда в семье и на распадении общества на отдельные, противостоящие друг другу семьи, – вместе с этим разделением труда дано в то же время и распределение, являющееся притом – как количественно, так и качественно – неравным  распределением труда и его продуктов; следовательно, дана и собственность» (с. 33).

Из всего ясно, что разделение труда – это и есть движущая производительная сила, но не в ее единстве, а в обнаруживаемом структурировании. Что разделение противоречиво и порождает противоречия. Что оно возникает сразу и всегда развивается как естественное, так и общественное отношение. Что оно автоматически порождает и уместную степени разделения форму распределения и потребления, а в сочетании всех факторов – и форму собственности.  В этих цитатах вполне отражена истматовская схема. Больше того, из формулировок ясно, что все (производственные) отношения, вырастающие на разделении труда, есть то же разделение в другом виде и сфере. Любая форма экономики, общества и государства в этом смысле есть многослойная спайка систем разделения, старых и новых, эффективных и не очень, прогрессивных и тормозящих. И, несомненно, так или иначе они приходят в конфликт и в локальных производствах-отраслях, и в системе в целом.

Если внимательно соотнести эту схему с той, что сформулировал Акопянц, очевидно, что последняя – это частный случай, конкретизация первой, более общей и философичной.

А если так, то неокономика и есть истматовская политэкономия (экономический марксизм) в современном, и очень путаном, состоянии. Если представить, что Маркс доисследовал капитализм и дописал «Капитал», дойдя даже до моделирования системы непроизводственного потребления товаров и стоимостей как особого устойчиво повторяющегося цикла, тогда он и обнаружил бы по всем параметрам антагонизм законченного и начинающегося круга всего общественного воспроизводства. Он бы исследовал воспроизводственный цикл и установил бы, что экономика – принципиально не замкнута. И что она в конечном счете вовсе не развивается сама по себе, по своей внутренней стихии, по логике своих внутренних противоречий.

Само собой, я сейчас изрядно пофантазировал, приписывая Марксу даже то, до чего ещё не дошёл, очевидно, и Акопянц.

Во всяком случае, у меня возникло стойкое ощущение, что А.А. понимает теорию экономики как учёную констатацию объективно-самопроизвольного положения дел, непротиворечивое отражение целиком и полностью стихийного развития хозяйства. На самом деле экономика – это лишь первоначально стихийное и спонтанное движение бестолковых действий индивидуальных агентов. Но чем больше агенты умнеют и объединяются и чем больше они вникают в свои общие дела, больше управляют своим хозяйством, тем меньше в экономике остается стихии. Сейчас, начиная, как минимум, с первого пятилетнего плана в СССР и нового курса Рузвельта, никакой стихийной экономики уже давно нет. Тем более в нынешнем мире любая экономика (хоть национальная, хоть мировая) задается и строится по воле финансово-государственного суперадмина, намеренно играющего правилами управления и регулирования. И в его воле – развивать или не развивать, примирять или разжигать противоречия, углублять разделение труда или просто даже ликвидировать труд, уничтожить любое хозяйство или даже воспроизводственную территорию.

Ничего это А.А. как будто и не знает. А между тем ещё Маркс поставил научную задачу сознательного строительства экономики по придуманным самим человеком правилам и законам. Напоминаю самое общее: «До сих пор философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Вот почему экономист должен не только «отражать» картину хозяйства, учитывая хоть неравновесия, хоть балансы, а иметь план воздействия на него для получения целевого эффекта.

Впрочем, тут я невольно перешёл полностью в свою сферу, в сферу никому не известного современного теоретизирования. Поэтому напомнить что-то или объяснить в двух словах я ничего не смогу. Можно лишь сделать ссылки.

 

Из чего и как нужно исходить методологически, чтобы построить умную и рациональную теорию экономики (философию экономии), я представил в статье «Экономика из одной капли (Материалы к политэкономическому уставу экономики)». 2015 - http://worldcrisis.ru/crisis/1909550.

А как нужно понимать хозяйство, экономику практически, как исчерпывающе целостный механизм-организм, я показал в заметке «Экономика на пальцах (Пошлый очерк неполноценной науки и жизни)» - http://inform-ag.ru/publications/74/.

PS. Если намек не понятен, скажу прямым текстом. Давно пора перестать копировать, транспонировать, перекомбинировать, деконструировать и т.д. классические теории в какую-то очередную неоклассику или неэкономику. Пора сделать опуск на реальную почву, заняться реальной жизнью и хозяйством. И только тогда можно будет начать и логичное теоретизирование.

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Экономика из одной капли. Материалы к политэкономическому уставу экономики. 2015, 40 с."