Как и почему не стало науки

Я очень долго не мог собраться, чтобы перевести свою книгу 1988 г. "Цена плана. К критике марксизма, или Апология Маркса" из бумажного издания  (Челябинск, 1990) (переполненного ошибками редактуры и вёрстки, опечатками и другими ляпами) в электронный формат и подготовить для широкого доступа. Не было и нет стимула для работы, т.к. запроса к содержанию этого сочинения и уж тем более к такой форме сейчас нет еще более очевидно, чем 30 лет назад. Книга не только не появилась в общественном сознании до сих пор, но и в конце 1980-х гг. превращалась в текст и в издание с колоссальным сопротивлением.

Сопротивлялся материал (экономику как таковую детально я никогда не изучал, всех нужных книг для серьёзной проработки в доступе еще не было – какие за рубежом, какие в спецхранах, какие вовсе не изданы). Сопротивлялись умы от покушения на святое, на базовое знание (прежде всего, мой собственный ум). А вследствие этого сопротивлялась рушащаяся система. Было не только «сложно с оружием», но и с писчим материалом, чтобы элементарно сделать машинопись в нужном количестве экземпляров. Сложно с тем, куда и кому отдать на чтение (чтобы тебя не арестовали вместе с текстом).

Как ни странно, люди были еще живы.

Почти два года похождений  (активно – весь 1989 г., как раз тогда, когда тема могла произвести ажиотаж) привели и к лучшим читателям (М.К. Мамардашвили, Тбилиси), и к людям, решившим издать (Б.Н. Беляков, Челябинск, из средств общественно-государственного ДО «Наука», ещё не уничтоженного в тот момент). Еще сложнее было получить разрешение на обнародование: в журналы и госиздат попасть было нельзя, а правил иного издания еще не было (какой-то 2-й секретарь Челябинского обкома КПСС разрешил собственноручной визой в начале 1990 г.). Сложно было даже отпечатать тираж (бдительные типографские работники весной 1990 г. лично цензурировали и частично рассыпали уже вычитанную мною корректуру; но восстановили сами, добавив множество ляпов, когда получили подтверждение от органов, что это уже не запрещено). Еще сложнее оказалось с распространением. Произошёл материковый сдвиг в книготорговом деле, что тут же уничтожило систему продвижения книг к читателю и установку ценности книг для общества. Единый Книготорг порушился именно в ту пору, когда я понес туда оставшуюся (после рассылки по библиотекам) большую часть тиража (скорость обвала была если не понедельной, то помесячной). А только что получившие независимость директора магазинов очень быстро отказались брать книгу на продажу сначала по идейным соображением (например, из-за несогласия с названием книги – даже в 1991 г.!), а потом и по техническим причинам (непрезентабельный вид, отсутствие знака © и т.п.).

Тем более, после 1991-93 гг. и марксизм, и книги, и идеи очень быстро перестали производить не только ажитацию, но и любой естественный эффект. Их просто постепенно перестали читать и покупать. Старая система умерла, новой не появилось. В результате не стало и живых людей, работающих профессиональными читателями-издателям-продавцами. Лично мне уже к концу 1999 г. (я как раз трудился в научном издательстве в Москве) стало ясно, что книжная и научная культура в России умерла. Да, в последующие годы развитие интернета давало какую-то надежду на возрождение. Однако уже лет 10 (а к сегодняшнему дню точно) стало ясно, что профессиональной книжной системы не появляется и здесь. Больше того, исчезли, т.е. умерли, и пережитки прежних профессиональных авторов, в особенности учёных, и культурных читателей (я сам такой пережиток). Именно поэтому некому доводить до сознания эту книгу. Да и нет сознаний, до которых стоило бы доводить.

Наверное, в силу этих текущих обстоятельств главное ощущение от, в сущности, технического перечитывания книги сейчас то, что 30 лет назад была совсем другая эпоха с очень подлинной жизнью. И это несмотря на то, что ключевая идея книги – сущностная переоценка ценностей, разоблачение череды мнимостей, устранение игры ложными историями и логиками, всего, что было навязано людям в 20 в. диктатом идеологии (в том числе диктатом марксизма) в условиях различных политических диктатур.

Но суть в том, что 30 лет назад такая умственная работа хотя бы казалась необходимой, отчасти ожидаемой всеми, а сейчас игра мнимостей настолько всеобъемлюща и непрерывна, что ни один ум и ни один человек похоже даже не пытается самокритично отделить свое сознание от своей или навязанной иллюзии. Наоборот, эту свою случайную, но хорошо ощущаемую прирождённую иллюзию каждый и считает единственно разумным и единственно необходимым сознанием. Это делает любой разговор заведомо бессмысленным и невозможным.

Мало того, что старые носители культурного сознания исчезли, умерли, их заместили новые носители, которые носят только самое примитивное житейское сознание, самодостаточное в рамках своей селянско-местечковой культуры. Мне такие разносчики вирусного знания вовсе не интересны. Почему и говорю вполне определенно, что эту работу я проделал всё-таки не для них и не ради них. А только по инерции своей старой мыслительной собранности (которая пока еще не исчезла), попутно зная ещё кое-что. А именно: что рано или поздно культура воспрянет и найдется некий пытливый потомок, который изучит эту книгу не только к своему удовольствию, но и к абсолютной научной пользе, чтобы строить фундамент науки. Только в расчёте на такого подлинного читателя я делаю и дальнейшие пояснения о той и этой эпохе.

Ощущение подлинности той жизни сохраняется в темах и проблемах тогдашнего специфически перестроечного мироощущения, когда самокритичный марксизм пытался  исправить всё (идеологию и хозяйство) и исправиться в реальности, а также выработать такую трезвость, чтобы впредь более не утрачивать чувства реальности. Несомненно, это ему удалось. Но властвующие партийные товарищи к тому моменту уже были совсем далеки от этих умствований. Бабло затмило разум. И они ввязались в битву за бабло, ковбасу и сало, втянув в неё и всех нас. В результате утратили и реальность, и даже способность мышления и оценки этой реальности.

Ещё больше подлинность той эпохи ощущается в стиле рассуждения. Но тут всё совсем не прямолинейно. Нужно понимать и помнить вековой контекст научных стилей. Уточняю, нужно помнить и понимать не только официальные стили, которые, кстати, вовсе были не сплошь монолитом, варьируясь по временным стадиям, от Ленина до Горбачёва, и по местам-локусам, от философствования Марра или А.А. Зиновьева до передовичной демагогии Программ или попдемагогии очередных Сахаровых. Нужно иметь в виду всё в целом: катакомбно-теневой стиль советских властителей дум нужно соотносить с официозным и со свободным стилем предшествующей цельной науки (достигшей своего расцвета в России в конце 19 - начале 20 вв.). На этой очень неоднородной, часто даже иномирной, почве ещё нужно было суметь создать свою органичность. В 1988 г. моя личная стилевая органика была еще очень сырой. Показная пафосность и детскость, пародирующая одновременно трескучий официоз и страстное подполье, но воссоздающая наив 19 в. ради достижения эффекта предельного, «последнего» суждения, а также в качестве прямой отсылки к отческим исканиям русской вселенской науки (от Радищева до Лосева).  Это могло вызвать и улыбку (как пафосные слёзы Радищева в «Путешествии…» или политические филиппики юного, почти 40-летнего Лосева, испещряющие герметический философский текст). Но самое главное, что это было возможно – только тогда и только потому, что наука котировалась в обществе как серьезное дело, достойное внимания и финансирования. Так и было. В 1980-е годы я всерьёз рассчитывал на академическую карьеру учёного-филолога. Разумеется, все расчёты пошли прахом, когда ситуация резко изменилась, о чем я уже говорил. Когда финансирование прекратилось, практика стала воспитывать другие установки, тогда-то в ментальном плане исчезло внимание (базовая установка науки), а вслед за ним и культура.

 

Какова и для чего нынешняя экономическая реальность

 

Не буду останавливаться на конкретике моего тогдашнего анализа и преодоления марксизма. Это очень специальная и тонкая часть, которую, к сожалению, пока обсуждать не с кем. Не потому, что все преодолели марксизм и выработали новые гениальные теории, позволяющие лучше и точнее понимать историю, экономику и общество. Нет, потому что все преодолели целостный марксизм, единый духом и словом, но остались частичными марксистами, ретранслировавшими какие-то его части, отдельные положения, идеи, а то и слова и превратившие их в свои личные парамарксистские, весьма позитивные теории. Но часть заведомо не в состоянии охватить целое. Поэтому ничего умнее «классического капитализма» в этих теориях не придумано. Хотя никакого такого капитализма на свете давным-давно нет. Кажется, это было очевидно и в теории и на практике ещё 100 лет назад. Однако локальный крах «социалистической» системы заставил таких теоретиков думать, что очевидного не было совсем. Смею заверить: было. Способ производства (так это называлось в марксизме) после капитализма свободной конкуренции во всём мире менялся уже трижды. И сейчас назревает ещё одна, такая глобальная перемена, которая даже частичным марксистам откроет глаза на верность и стадиальную завершенность марксистского понимания истории.

Но не буду обо всех циклах и формациях этой истории. Обращу внимание только на тот небольшой момент нашей жизни, который стал виден благодаря анализу закономерного развития хозяйства за последние 200 лет с точки зрения взвешенного и самокритичного марксистского похода. Этот момент был тогда дан как прогностический образ финишного периода  советского коммунизма, который тогда еще не случился, но в котором мы, как в своей современности, и существуем последние 30 лет. По факту перестройка в конце 80-х. как раз завела нас всех в этот завершающий период.

По логике и словесному аппарату марксизма этот период (вслед за административным капитализмом и государственным феодализмом) был воссозданием эпохи рабства в форме административного рабовладения. На с. 158-161 были описаны все основные ориентирующие и регулирующие параметры этого способа производства. Специально даю обобщающую цитату, чтобы показать особенности условного терминологического аппарата, случайно сложившегося тогда в анализе марксизма и «Капитала». Замечу, что условность аппарата, временный, рабочий характер терминов и случайность картинок – всё это тогда осознавалось очень хорошо, а поправки, исправление терминов и понятий,  прямо требовались.

«Основные приметы новой формации..: 1) норма планомерности, увеличивающаяся по мере того, как трудовой коллектив приобретает равное с государством право договариваться о госзаказах и ценах; 2) осуществление оплаты деятельности рабочей силы по ее самооценке, утвержденной коллективом; 3) саморегулирование, с одной стороны, осуществляемое отношением самооценки рабочей силы к экономии непроизводительного труда (чем больше экономия, тем выше самооценка) и, с другой, — отношением убыточной прибыли к экономии производительного труда (чем действительнее определена хозрасчетная норма, тем больше экономия производительного труда, что означает сокращение производства и рост дефицита и пр. Однако нынешний производительный труд производит преимущественно не потребительную (и не потребляемую) стоимость. Его экономия — средство перевооружения производства, его нормализации); 4) государственное распределение (ценностей), очевидно, неадекватное, и — как устранение неадекватности (планирования) — самодеятельное перераспределение (совершаемое трудовыми коллективами), нормализующее производство: 5) тождество произведенного и потребленного за этот период дохода (пропорция воспроизводства)».

Теперь дам пример безусловного переосмысления условных терминов применительно к той реальности, которую они призваны были описать (но которой, повторяю, тогда ещё не было, и я не мог просто указать на существующие приметы и обстоятельства).

Административное рабовладение – так называлась стадия коммунизма, которая, как предполагалось, вполне исчерпает себя к 1995 г. (т.е. лет через 10, по моему предположению 1988 г.). По факту датировки могу сказать следующее. Да, советская хозяйственная планомерность и вообще привычное экономическое хозяйство стали исчезать после 1989-1993 гг. Однако новая система в чистой форме установилась как раз к 1996 г. И нужно уловить главное, что произошло и почему «капитальные» термины, хоть и плохо описывают вид происходящего, гораздо точнее выражают сущность.

1. Норма планомерности в развитии хозяйства мыслилась как все расширяющийся  договор государства с обществом (в лице трудовых коллективов-организаций) по поводу производственных госзаказов и цен (как главных ориентиров экономики, заставляющих ее преобразовываться, реформироваться, нормализоваться и т.п.). По случившимся фактам, именно это (расширение и договоры) было доведено до предела, точнее – за предел и в беспредел, расширено вплоть до теневых договоров с нелегальными группировками (внутренними и внешними). Государство в начале 1990-х гг. устранилось от хозяйственного администрирования (= навязало нетрудовым группам госзаказ разграбления, т.е. приватизации основных фондов) и занялось мошенническим спекулированием денежными агрегатами (валюты, цены, ваучеры, МММ, ГКО и т.п. «ценные» бумаги). Таким образом, экономикой стало денежное хозяйство с очень высокой нормой планомерности («прихватизации» ресурсов и доходов) уже после дефолта 1998 г., когда установился внутренний консенсус-договор государственных и корпоративных мафиозных групп. Все последующие 20 лет, до нынешнего дня, этот договор доводится до все более детального денежно-ценового плана-«распила», все более глубоко внедряющегося вниз и касающегося всё большего количества нетрудовых группировок. Таким образом, денежное «хозяйство» процветало и процветает, бьёт ключом до сих пор, принося немыслимые дивиденды хозяевам денег, подлинным хозяевам любых экономик.

2. В остаточной хозяйственной сфере самооценка РС справедливо была и остается крайне низкой. Простые рабочие силы (от чернорабочих до учителей и врачей) работают едва ли не за кусок хлеба на совершенно противоестественных условиях (фактически пособие выживания по единой тарифной сетке, по такому вот ложному «коллективному утверждению»). Зато все агенты административного денежно-ценового хозяйства (от самозанятых блатарей до «креативных» менеджеров и хозяев, входящих в общественный консенсус «право имеющих») «поднимают» ровно столько, сколько хотят и могут хапнуть (от 100 т. в месяц до миллионов в день). Система удивительно гибка: в каждом «остаточном» производстве, в любой школе или клинике бок о бок работают за фантастически разные ЗП «быдло» и «креативщики». Только их психологическая бесхребетность и полная идейная беспринципность (бескультурье, доходящее до безграмотности) является единственной причиной, что революции не случаются каждый день и в каждом месте.

3. В этих обстоятельствах регулятивные пропорции экономии производительного и непроизводительного труда, само собой, приобретает статус скорее психологического правила, чем внешнего хозяйственного закона. Но раз уж «хозяйство» чисто счётно-денежное, то что есть то и есть. Экономика только выглядит психологией. Чем больше работники ничего не делают производительного по факту (хотя официально числятся на предприятии, где в натуральной форме какого-то остаточного производства происходит распил ренты), тем меньше они претендуют на хоть какую-то реальную зарплату. Но чем меньше работники работают вхолостую (в любом месте, на любом посту, в штате или нет), реально создавая какую-то финансовую ценность, тем реальнее они назначают себе ЗП в договоре с тем или иным конкретным плательщиком. Проверено на себе. Вот почему мнимые (остаточно-производственные) легальные предприятия (заводы, фабрики) исчезают, а вместо них появляются полулегальные самоорганизующиеся диффузные группировки (бригады, цеха, промыслы, распилы), реально и строго у места и уместно создающие нечто необходимое.

4. Неадекватность государства в распределении ценностей оказалась максимальной из возможной. Вначале государство просто отказалось (мнимо, на словах) действовать (т.е. заниматься сферой производства), задав на деле (т.е. финансово-денежной системой) полный беспредел в самодеятельном (бандитском и мафиозном) перераспределении фондов и прочих ценностей. Но к настоящему моменту все распределение, процентов на 70, в виде финансового и административного контроля над известными традиционными ресурсами, уже находится в руках государства. При этом оно по-прежнему не даёт ходу, официально тормозит все и любые производственные дела (кроме ВПК и того, что обеспечивает власть в государстве и над территорией) как разбазаривающие собираемую ренту, задерживая всю экономику в темпах и формах простого воспроизводства (достигнутого на момент дефолта 1998 г.). При этом неофициально и спонтанно рента стабильно перераспределяется по всей бандитской иерархии-церкви (см. «Бандитский собор. Почему всем в России выгоден стабилизец» - http://worldcrisis.ru/crisis/2215811).

Наконец, вне тотального контроля государства остались только не фондируемые ресурсы (те, что не могут быть учтены и превращены в основные фонды, т.е. в ресурсы, приносящие ренту). Только в сфере неконтролируемой активности диффузных группировок происходит вялотекущая и незаметная глазу реальная производительная работа. В эту сферу входит не только деятельность в легальной и нелегальной сфере промыслов и услуг, деятельность самозанятых у себя в гараже, огороде или даче, но и бесконтрольная физическая и умственная работа в «поместьях», блогах и форумах, в личном компьютере, с собственным телом, психикой или умом. Только в этих сферах, куда, разумеется, входит и интелекутуальная и научная сфера, и возможен сейчас прорыв самодеятельности общества. Собственно, вся система госуправления вынужденно и бессознательно настроена на то, чтобы вызвать к жизни эту самодеятельность автономно выживающих граждан.  Эта самодеятельность в организованной, развитой и ощутимой форме и станет новым нерентным производством. В его основе будет какая-то неведомая организация сметливого и «научного» труда. По традиционному термину, это может быть основой того самого, спрогнозированного Марксом духовного производства.

Не трудно понять, что государство и общество создают это нерентное производство совместно: как принуждающий и вымогающий стационарный госбандит и как уклоняющийся и приспосабливающийся индивидуум. Хоть способы диаметрально противоположны, в основе них, однако, одинаково низменные элементарные мотивы выживания. Уже со стороны госбандитов дошло до некоторого сознательного желания выявить и учесть спонтаную жизнь общества как свой, государственный ресурс. Разумеется, чтобы обложить налогами. Ради этого делаются даже как бы налоговые поблажки для самозанятых (разумеется, половинчатые и фальшивые поблажки). Но общество, еще не самоорганизовавшись как реальная сила, не спешит проявляться и подставляться. Это значит, что оно ещё не осознаёт свою нерентную духовно-производительную силу. Только осознав её, можно будет говорить с государством и госбандитами на равных, чтобы выставлять настоящие, научно-обоснованные требования к управлению и наконец-то заставить государство стать нормальным. Государство и общество пока еще не сделали всех необходимых шагов навстречу друг другу.

Когда эта активность проявится зримо, это и будет моментом нормализации экономических отношений государства и гражданского общества. Только после этого начнётся настоящая хозяйственная жизнь. В каких деталях это начнётся, мы увидим уже очень скоро. Лимит времени на подспудную подготовку плана уже изжит, все цены уже оплачены.

 

Не сомневаюсь, что этот план жизни никому до сих пор не то что не понятен, но даже ещё не входил в пространство внимания и понимания. И так будет до тех пор, пока читатель не вернется в культуру и не впустит цену плана в свои помыслы.

 

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Цена плана (К критике марксизма, или Апология Маркса). 183 с."