Введение

Я совсем не экономист и в экономической науке знаю мало. Я просто интересуюсь наукой, любой. В полном объёме всеми науками интересоваться, мягко говоря, затруднительно. Но в какой-то степени можно некоторыми, хотя бы на уровне методологических оснований любой науки. В старые добрые времена К. Маркса нельзя было обойти мимо, поэтому политэкономия вошла и в мои мысли. Оказалось, как наука с методологической точки зрения она очень интересна.

Но сколь интересна, столь и странна. Поскольку при кое-каком чтении на экономические темы, начиная с Аристотеля с его различением экономики (хозяйствования, или искусства домохозяйства) и хрематистики (преобогащения, или искусства накопления, стяжания) и до какого-нибудь нынешнего мудреватого кудрейки, то и дело возникает впечатление, что предмет экономической науки всё ещё не самоопределился. Во всяком случае там постоянно совершается путаница между политэкономией, экономикой (как реальным хозяйством страны, так и экономикс-теорией, в том числе – чистой бухгалтерией) и даже хренотистикой в силу практической (позитивистской) экономии мышления. (Э. Гуссерль об экономии мышления как принципе науки: «Наука понимается тут как наиболее целесообразное (экономическое, сберегающее силу) приспособление мыслей к различным областям явлений… Заинтересованы только познанием эмпирической стороны науки. Они трудятся над проблемой науки как биологического явления и не замечают, что она совсем и не затрагивает гносеологической проблемы науки как идеального единства объективной истины».)

Памятуя от классиков, что политэкономия – это «философия практики» (Маркс), философия практической экономии деятелей и теоретической экономики мыслителей, начинать надо всегда с простого. Следует в чисто практических эмпирических обобщениях заметить хозяйствующе-мыслительную экономию реальной  жизни как часть системы экономики и как предмет для уже научного исследования, для науки экономики. А даже элементарные практические и теоретические обобщения нельзя сделать без активного аксиоматизирования (нормативизирования) – без обнаружения политико-экономических установок простых политических субъектов, граждан, и политико-экономических установлений единого политического субъекта (сверхличного администратора).

Вот почему науке экономики предшествует сводка ключевых политэкономических установлений сквозь установку здравого смысла: даже абсурдный экономический факт должен быть логически объяснён, пусть и не в экономном мышлении. Но это совсем не значит, что нужно узаконивать абсурд хозяйства и оправдывать абсурд мысли.

Таким образом, задача этой заметки, этих пролегомен науки, – показать реальный предмет экономики. Насколько он и впрямь получился реальным, – это зависит только от качества моего умозрения. Правда потратить всю свою жизнь, как Маркс, на доводку своего умозрения до ума изучением экономических теорий я уже никак не смогу. У меня другая жизнь, и она уже, в общем-то, была. Вот почему заранее приношу извинения, что я называю – или по незнанию, или сознательно – какие-то явления не теми словами, как привыкли называть профессиональные читатели.

 

Микроэкономическое описание реальности
(От опыта индивидуального строительного дела)

В самом внешнем наблюдении экономия как мысль и деятельность вполне существует для сознания отдельного индивида. Поэтому и элементарные обобщения экономики возникают уже на этом микроуровне, на одном условно остановленном срезе самонаблюдения всей системы.

Микроэкономические действия – это поступки с точки зрения одного хозяйствующего лица, вписанного в систему таких же лиц, планирующих свою текущую деятельность по ситуативно-устойчивым данностям (имеющейся валюты, цен на материалы, рабочую силу и ожидаемый спрос на готовую продукцию), но на основе своего опыта, и стремящихся к максимально выгодному результату своего запроса.

Жильё является вторым, после пропитания, неотложным запросом каждого человека. Поэтому строительство жилья всегда будет востребованным и выгодным делом. Казалось бы, повышенная востребованность позволяет сколь угодно высоко задирать цену на жильё. Однако по факту срабатывает естественное ограничение. Бессмысленно приобретать или строить себе хижину в течение всей своей жизни. Отсрочка должна быть очень небольшой. Опыт показывает, какой именно. Любой здоровый и неленивый человек спокойно может построить дом для себя за сравнительно короткий срок (за полгода – при наличии средств и при постоянных усилиях обычной пятидневки, но без всякого героизма). Если говорить о рядовом и плохо заинтересованном человеке, всё равно его усилия должны воплощаться в результат в течение одного года-двух лет. Отсюда ясна и базовая теоретическая стоимость жилья на одну молодую семью: она должна быть в пределах двухлетней зарплаты одного члена семьи. На сегодняшний день это около 700 тыс. р. На основе этого критерия здравого смысла можно учесть и все остальные балансы реальной экономики.

Единоличный строительный цикл имеет замкнутый исчерпывающий характер, поэтому может быть самой простой наглядной моделью экономического хозяйствования. (Фактические данные взяты из моего опыта в Краснодарском регионе.)

Минимальная себестоимость дома, равного скромной 3-к. квартире, метров на 60-70, за последние 10 лет номинально повышалась.  В 2005 г. она составляла около 300 тыс.р. В 2007 – 600, в 2010 – около 400. На конец 2014 – около 500. Однако взяты разные ситуации. 5-й год до скачка цен. 7-й – на взлёте цен. 10-й – уже после их падения, последнее – в начале ценового рывка. Разница себестоимости связана в основном с колебанием стоимости стройматериалов. За десять лет затраты на рабочую силу плавно росли в нулевые годы (рост в пределах 30-50 %), а последние пять лет фактически остановились. Изменился рынок труда. Нарастающий дефицит рабочей силы был преодолён массовым притоком азиатских гастарбайтеров (с начала этого года наметился отток).

Цена такого дома в продаже составляла соответственно 700 т.р., 2 млн., 1,5 млн., 1,8 млн. Видимый перекос связан с резким удорожанием стоимости земли осенью 2007 г. – в 10 раз (с 5-10 т.р. за одну сотку до 50-100 т.р.; в последние 2-3 года наметилась тенденция к снижения номинальной цены на землю). Однако при всех колебаниях нужно заметить, что в продажной цене прибавленная стоимость (к затратам на строительство и к цене земли) всегда составляла приблизительно 100%. Сюда входит надбавка за усердие и риск.

Для наглядности сравним с массовым строительством. При очень рациональном планировании конструкций и бережном расходовании материалов и рабочего времени себестоимость может быть вдвое-втрое меньшей, чем на массовых профессиональных производствах. Там нет экономии ни  по одному из этих пунктов, а кроме того идёт расхищение средств, материалов, времени как со стороны рабочих, так и со стороны управленцев, от мастера участка до начальника (хозяина) производства.

Однако по сравнению с индивидуальным строительством можно наблюдать выравнивание продажной цены в массовом строительстве за счёт более низких закупочных цен (оптовых, мошеннических или блатных) на  материалы, рабочую силу и землю.

В индивидуальном строительстве действует только профессиональный здравый смысл одного хозяина. В зависимости от него затратность может варьироваться с минимальной до двукратной. В массовом строительстве факторы усреднённого массового сознания неизбежно приобретают  главенствующую роль. Каждый индивид вносит в это производство все нормальные общественные навыки и стандарты (расточительство, невникание, безалаберность, лень, глупость, жадность). Затратность тут всегда нужно рассчитывать не по минимальной, а по максимальной ставке. Ещё нужно добавить административные издержки (на документацию и ввод в эксплуатацию, открытые и скрытые взятки), совершенно другие для юридических лиц. (Хотя по тенденции последних пяти лет происходит выравнивание статусов индивидуальных и юридических лиц: теперь имеют всех с почти равной наглостью. Если только твоё лицо не административно-блатное.)

В этих условиях рентабельность индивидуального производства по сравнению с массовым принципиально не может быть сопоставимой. Только в индивидуальном производстве её можно посчитать фактически, а в массовом всегда будут уловки расчётов, основанных на заведомо произвольных и подтасованных данных. Всегда, когда нужен реальный ориентир, нужно считать по реальным розничным расценкам на материалы и рабочую силу. И лишь по отношению к этой норме можно будет установить, насколько экономнее может быть в идеале массовое (оптовое, беспосредническое) производство и насколько оно по факту является затратным (за счёт неразумных административных отношений). Идеальные пропорции – это ориентир  для горизонтальной интеграции, а фактические диспропорции – это дисбаланс вертикальной интеграции, требующий какой-то целевой коррекции.

Разумное индивидуальное строительство, хоть и вынужденно вписано в общую систему денег и цен, совершенно может обходиться без банковской сферы: кредитов, удалённых взаиморасчётов, безналичных операций и «пластиковых» денег. Во-первых, всё это несоразмерно хлопотно по отношению к оборачиваемым средствам, во-вторых, дорого, в-третьих, просто неудобно, т.к. на большей части нашей страны этим, включая пластиковые карточки, пользоваться невозможно технически.

При этом ясно нужно понимать, что на зарплату в 20-50 т.р. построить дом и обеспечить оборот нельзя. Поэтому реально функционирует другая система кредитования – самокредит. По своей сути он является отложенным потреблением. Чаще всего это просто накопление сэкономленных на собственном потреблении средств, «крестьянское искусство голодать» (по Л.М. Тимофееву). Приёмы накопления в неспокойные времена различны (по сути, они всегда сводятся к неучтённому производству-потреблению, к чёрному рынку, в точности по Тимофееву). Но дело пока не в этом. Главное то, что многолетний режим самоограничения позволяет сконцентрировать копейки в маленький куш. Самокредитор  добывает средства за счёт планирующей деятельности, захватывающей гораздо более одного производственного цикла. Это чистой воды макроэкономическое администрирование Робинзона, в котором поддерживается только минимальное (и неизменное) потребление выживания, а всё необязательное более или менее спокойно изживается из обихода. Однако хоть самокредит и накапливается прошлым «макроэкономическим» усилием как сокровище, он используется в одном настоящем цикле, микроэкономически, как потребление ренты прошлого (так дети начинают жить распродажей имущества умершего папаши-скряги, точь-в-точь как мы все после развала СССР и до сих пор). При повторении циклов сокровище, вдруг ставшее рентой, способно и к чистому самовозрастанию, к превращению в капитал. Так из усилия самокредитования появляется копитал-рента. (Хоть это и не относится к экономической теории, ближайшая этимология показательна: от копить-ял – накопленные ялы, говяды на продажу; исходно скорее всего было капить-яль-ярь, скапывать алую-кипучую-жертвенную кровь из яла-шеи скота. Ср. и лат. capio,  с общим значением сбирать – до кучи, кипы, купы-купели, т.е. накапливать, именно капой-каплями, откуда и capis-жертвенная чаша, и capitalis-уголовно`й, главный, уголовный, capital-тяжкое преступление.)

Важно, что и банковский кредит по своей сути является отложенным потреблением (не случайно, у Дж. Кейнса всё завязано на «склонности к потреблению»). Только процедура накопления переносится из гарантированной стадии в рискованный момент и оформляется как долг под залог будущих средств выживания. Это попытка получить ренту со своих будущих доходов. На самом деле кредитополучатель утрачивает свою производственную и юридическую самость и подлинность и становится пассивной персонализацией кредитора как фактического планирующего администратора, который как раз и является настоящим получателем чужой ренты. Прямая производственная деятельность замещается операционными отношениями по отчуждённому обслуживанию производства и перераспределению кредитов и рент.

Так или иначе, совершенно очевидно, что на практике действуют две принципиально разные экономии хозяйствования, смешивающиеся для наблюдения только в результатах, на рынке покупок-продаж. И каждая так же по-разному зависима от большой системы. Индивидуальная экономия только причастна к ней (через финансовую данность: деньги, цены, ситуацию) и всего лишь имитирует, приспосабливаясь, но не меняя своей сути, подобие ей, а массовая «экономия» является органичным составным элементом целой экономики (в этом примере – сверх финансов – ещё и через банковскую систему). Одна микроэкономика в чистом виде, а другая даже в микродеталях кажется макроэкономикой. На самом деле это тоже микроэкономика, только в количественной полноте. Понимать и контролировать её можно только в усреднённых числовых порядках (например, психологистическо-статистическая «теория занятости» Кейнса для этого гораздо уместней, чем классическая схема эталонной рабочей силы).

И внутренняя выверенная самостность, и внешняя поверхностная контактность с целой системой делают индивидуала более стабильным и устойчивым в микроэкономическом развитии, нежели многочленную систему. Элементарно говоря, каждый человек как строил себе жильё за тысячи лет до появления валют и банков, так и построит его сейчас, если даже рухнет рубль, доллар, ФРС, ЖБК и все гаранты конституции. Конечно, чем более стабильна и эффективна внешняя система, тем проще и увереннее внутреннее микроэкономическое развитие. Иначе мы становимся, как ныне, изолированными рабочими силами, всё более деградирующими Робинзонами.

Отсюда легко выводится и закон неразумности любой целостной экономики (критерий её экономности). Чем больше проблем у каждого индивидуального члена какой-то одной экономики и чем менее он активен, тем менее разумна экономическая система (тем больше экономят ума и труда её установщики и управленцы). Разумеется, одни и те же фактические, похожие проблемы каждого микроиндивидуала и любого индивида целой микроэкономики различны по своей сути, тем более по их осознанию. Это и создаёт чрезвычайную сложность для уяснения всякой, более или менее целостной микроэкономической ситуации.

В создании такой ситуации задействованы все реальные агенты. Но лишь индивидуалы участвуют в ней локально и пассивно, подстраиваясь под неё и никак на неё не влияя в силу своей немногочисленности и разрозненности.  Агенты массового производства вписаны в ситуацию двояко: они заняты во внутреннем замкнутом цикле по технологии работ (разной в разных сферах деятельности), но строго по условиям внешней довлеющей системы, а своими результатами могут влиять, как минимум, на движение цен.

Но любая ситуация не только стихийно складывается в сложении более или менее свободной деятельности реальных агентов. В каждом случае наблюдается и действия сверхреальных агентов – объективных обстоятельств (погоды, катаклизмов, войн)  и господствующих субъектов, устанавливающих финансовую систему: деньги, масштабы цен, ориентиры и ограничения. Хоть в какой-то части объективные обстоятельства неподвластны этим субъектам, но тем не менее выступают орудиями в их руках. Если в стране неурожай, царь, продавая свои запасы, может взвинтить цены, а может их удержать, закупая продукты извне. Таким образом, сверхреальные агенты и активно участвуют внутри экономической ситуации, и устанавливают её в каких-то своих целях всеми возможными постановлениями (законами, деньгами, налогами и т.д., а отчасти и ценами). Этот целевой постанов экономической ситуации лучше всего проявляется в моменты смуты, когда публично объявляется какая-то смена устава. А в другое время воспринимается как объективный традиционный порядок вещей (лат. res publica, общее положение вещей).

Если предположить, что в экономической ситуации действуют только индивидуалы, то их взаимодействие будет совершенно стихийным. Какой-то общий знаменатель денег, цен будет сугубо локальным, местным и, конечно, случайным, выражающим только местную традицию занятости и психологических отношений. Этот стихийный рынок является, по виду, внеэкономическим, рынком родовой экономии (по доминированию характера общности). Надо помнить, что такой рынок не только существовал в доисторические времена, но и существует сейчас внутри любого производственного коллектива. Именно поэтому очевидно его экономическое значение: структурная организация этого родового рынка определяет качество элементарной производительной силы экономики (морально-биологического субъекта). Это качество создаётся, точнее, задаётся доминирующим ролевым субъектом (лидером) по преобладанию одной общей характеристики у всех членов целого.

Если в экономической ситуации все индивидуалы уже включены в массовое производство, а сверхреальные агенты оперативно в него не вмешиваются, то (на основе традиционного уклада их вмешательства) в специализированном взаимодействии производственников, в разделении труда и интеграции общения, возникает укладный, или упорядоченный, рынок. На этом рынке происходит экономия коллективных усилий по воспроизводству ценностей (производству и обмену), нужных этому обществу. Причем, традиционный уклад в разделении труда ведёт постепенно к гармонизации общих усилий, к простому воспроизводству и застою реального сектора уклада (в принципе, «конъюнктурно-потребленческая» мотивация Кейнса тут всё объясняет). А традиционный уклад в интеграции общения, наоборот, провоцирует интенсификацию духовного сектора, изобретение новых ценностей, создание новых зон старого уклада – т.е. углубление разделения труда. При высокой плотности общения на малой территории углубление совершается автоматически, что обеспечивает расширенное воспроизводство. При малой плотности общения на рассеянной территории, эти процессы замедляются на неопределённое время.

Если сверхагенты вмешиваются в порядок вещей и вводят (хоть разово, хоть периодически) новый устав экономической ситуации (что бывает нужно не только из-за катастроф, но и вследствие застоя в реальном секторе и необходимости модернизации разделения труда), то как реакция на установочные постановления образуется всё в том же взаимодействии производственников установленный рынок. На этом рынке экономятся реальные и духовные усилия общества по смене моделей производства и поведения. Модель производства можно сменить более или менее быстро внедрением новых технических установок: закупками-созданием оборудования, наймом-обучением специалистов, вводом поощряющих к этому финансовых регуляторов (курсом валют, льгот или запретов в ценах, зарплатах, налогах).

Наоборот, модель поведения может смениться только вследствие укоренения новых установок в мышлении всех агентов производственного общения. Это происходит только под влиянием продолжительной, устойчивой, последовательной  практической выгоды и удобства, которые даёт новый порядок. И тем быстрее это происходит, чем больше соответствует реально установившийся порядок узаконенной декларации постанавливающего устава.

Если такого соответствия нет (что наглядно проявляется прежде всего в отсутствии внедрения новых технических установок), то старые поведенческие установки на практике не меняются никогда, откладываются в подсознание и опыт, но сверх того под влиянием нового декларативного устава происходит ещё их естественная деформация в сознаниях всех агентов. Так формируется установочный рынок по экономии усилий общества на реальное производство и общение, откладывание смены моделей, что ведёт к поощрению словесно-духовного производства и общения. Если это случается многократно, при полном господстве установочного рынка в изолированном месте, жизнь и хозяйство замирают в каком-то традиционном укладе, а в общественном сознании происходит накопление сублимированных словесно-духовных откладов, их склейка в памяти в типовой миф и подмена им собственной реальной истории производства и общения.

Таким образом, рынок вообще – это ситуация, соединяющая всех контрагентов одного хозяйственного пространства по одному принципу экономии совместных усилий, обеспечивающая типовые отношения в производстве ценностей и обмене ими, в ценностном поведении и общении по поводу ценностей и как-то способствующая удовлетворению материальных и духовных запросов индивидуумов.

Это структурное единство рынка предполагает, что все различные конструкции рынка на деле соединяются, как слои одного пирога. Очевидно, что ролевые отношения людей внутри рода сохраняются при любых укладах и установках хозяйственного поведения. Однако наблюдению проще заметить не сложенное единство различий, а различность в какой-то выделенной форме исторических стадий. Тогда слои, они же стадии, рынка таковы: родо-преданная традиция (патриархия), поместно-организованная автаркия, социально-технологическая цивилизация, искусственно-выдержанная культура. Как тут не вспомнить Маркса с его формациями: первобытнообщинной, феодальной, капиталистической и коммунистической. Однако у Маркса  идеологический (классовый) принцип преобладает над структурным. Гораздо нейтральней в этом отношении был Ш. Фурье, основывавшийся (раньше Л.Н. Гумилёва) на биохимическом принципе «притяжения по страсти», хотя использовал экзотические, плохо определяемые термины: дикость, патриархат, варварство, цивилизация (моногамия, феодализм, торгашество, корпоратизм), гарантизм, гармонизм.

Нетрудно заметить, что обычно наука экономика занимается в основном одним типом рынка – укладным, рынком экономии сил при воспроизводстве, производстве и обмене ценностей, а всё остальное замечает только в превращённой и сублимированной форме. Именно так советские экономисты, духовно отдавшиеся Западу ещё в стиляжную эпоху, по-советски грезили перейти просто к рынку (некоторые детали см. в моей старой 25-летней заметке «Почему нельзя перейти к рынку» – http://www.proza.ru/2009/09/17/250). А сейчас все (исключения мне не известны) считают «капитализм» едва ли ни единственной и вечной рыночной цивилизацией. А это, собственно, позиция, термин и значение Фурье, отводившего цивилизации десятки тысяч лет. Своего рода возврат к объективизму Фурье от Маркса  сделал А.И. Фурсов,  в переносе внимания на «генетический и функциональный» (т. е. логический) аспект обосновавший «коммунизм как специфическое проявление капитализма» и показавший их естественное превращение в форму «корпоратократии» (см.. например «Колокола истории» - http://profilib.com/avtor/andrey-fursov.php ). Но и в этом случае путаница исторического и логического рассмотрения сохраняется.

На самом деле все эти типы рынка, если рассматривать их вне данного сейчас историко-типологического выведения, представляют собой постоянную структуру, обязательную для любого микроэкономического хозяйства, для любой экономики. Вот почему в этих параметрах рынка легко дать типологический портрет любой конкретной экономики.

Если говорить для примера о нашем типовом российском рынке в его современном состоянии, то очевидно, что его родовая часть в размерах всей страны и каждого коллектива является одной большой семьёй малодееспособных (незрелых и престарелых) приживальщиков, жёстко призираемых бесконтрольной обслугой (подробности см. в моей заметке «Мелочные реки  – кисельные берега. С чего начать преодоление системной  деградации отношений» – http://www.iarex.ru/articles/51622.html).

Господствующий уклад экономического рынка, всё более проявляющийся в веках, – это добывающее хозяйство и продажа ресурсов как основа природной ренты. За счёт неё путём перераспределения живёт всё общество, так высвобождающее свободное время для непрерывного духовного изобретательства, по виду, совершенно беспочвенного  и необязательного.

Вот почему с завидной регулярностью совершаются попытки волевого установления более современного рынка по тому или иному внешнему образцу (варяжскому, христианскому, ордынскому, византийскому, польско-литовскому, европейскому, французскому, немецкому, американскому), вплоть до их прямых нашествий и колонизаций. Но каждый новый эксперимент над самими собой всё равно заканчивается проявлением архаичного и застойного рыночного уклада и безудержной игрой установочными откладами, никак не достигающей уровня полной народной и общественной самоидентификации.

Однако именно это постоянное, тысячелетнее проявление общенародной самости и является очевидной микроэкономической идентичностью нас как хозяйствующего лица, занятого прежде всего прямым накоплением несомненных ценностей и общечеловеческого ума.

Главная задача сейчас – превратить отложения этого ума в свой собственный общенародный ум, обрести, наконец, общее сознание, что и позволит воспользоваться накопленными богатствами для дела, а не просто рентного кормления.

 

 

Макроэкономическое описание реальности
(Из общего опыта теоретической систематизации)

 

Даже поверхностный системный подход легко обнаруживает явную повторяемость, цикличность одних и тех же хозяйственных событий. Ежегодный посев и сбор урожая, всё новое и новое воспроизведение одной и той же типовой конструкции дома, сборка одной и той же модели на конвейере, товар – деньги – товар и т.п. Очевидность повторений прямо-таки искушает научное внимание на определение закономерностей подчеркнуто выделенного типового события. Однако обязательно нужно помнить, что любое это, макроскопически выделенное событие выделилось не само собой, а интеллектуальным усилием отстраненного от события профессионального наблюдателя. Т.е. макроэкономический подход – это только учёное умозрение предпочтённых глобальных фактов. Умозрение, плохо отличающее интерпретацию от факта. В этом смысле экономика – чисто эстетическая наука, описывающая, по М.М. Бахтину, событие бытия, или, короче, со-бытие.

Макроэкономическое со-бытие – это совокупная деятельность всех хозяйствующих лиц как одной целостной системы, существующая в формально доступных рефлексах, балансах, ориентирах, регуляторах, индикаторах, проявляющаяся в закономерном изменении пропорций и движении циклов, а как равнодействующая массовых поступков и как осознаваемое примирение интересов получающая одно направление (интеграции накопления).

В микроэкономике хозяйствующий деятель просто принимает рынки товаров и рабочей силы,  деньги, цены, пропорции и межличностные отношения как объективную данность и пытается спланировать и осуществить свою деятельность  как можно экономнее, с минимумом затрат и с максимальной выгодой при завершении производственного цикла. «Экономика должна быть экономной»: если устранить игру со словом «экономика» (т.е. понимать только отдельное хозяйство, а не макроэкономику), это вполне точный тезис об идеальном хозяйстве какой-то данной микроэкономической системы. Однако изолированному индивидуальному хозяину в реальности  выгодно любое хозяйство, какое у него получается. И это не столько потому, что он не считает затрат и не экономит, сколько потому, что затраты на собственное выживание не считаются затратами. В субъективной самооценке экономия может быть повёрнута как угодно, а выгода почти всегда нестяжательная.

 

Натуральное хозяйство

Именно поэтому даже в разумном повороте выгода не обязательно финансово выражена. Это может быть выживание, свобода, красота, слава. Так водитель платит гаишнику, студент преподу, ходатай чиновнику, страдалец психоаналитику даже тогда, когда платить и не надо. Вообще платят за нечто ценное, неотложно нужное по запросам, за подлинность, «дефицит». А платят тем, что по ситуации не стоит внимания, не нужно, излишне в спросе.

Прежде всего возникает вопрос: кто оценивает? Тот субъект, который может в себе уравнивать ценность и стоимость одного и того же явления или предмета. Видно, что дело вообще не в субъекте, а в способности понимать ценность до стоимости и оценивать достойность любой ценности. Этой способностью является достоинство любого хозяйствующего субъекта как индивидуальный (но общественно привитый, выспрошенный) качественно-количественный эталон запросов общения. Качественная сообразность (и сообразованность) предмета с достоинством субъекта, проверяемая запросами (пытательными акциями разума) к предмету, и составляет его ценность. Количественное соответствие одного предмета другому, поверяемое в спросе по достоинству субъектов, есть стоимость. Проверка ценностей (постановка запроса, воздействие-испытание, реакция) – производство/ потребление.  Поверка стоимостей – обмен/ оценка.

Отношения ценности и стоимости, а это отношения натурального хозяйства, складываются на основе их смешения в представлениях субъектов. По типовым способностям смешения можно выделять различных агентов хозяйства: держателей, изготовителей, покупателей и продавцов.  А по принципам смешения – различные ценностно-стоимостные мифы (обыденные стереотипы смешения представлений). Временна`я стоимость – продолжительность (по времени) собственных достойных запросов у агентов к предмету (чем меньше запросов у агента к предмету по времени, как запросов производства, так и запросов потребления, тем меньше он для него стоит). Меновая стоимость – равное количество любого спроса на предмет у агентов в момент обмена (чем больше спрос на предмет, тем больше он стоит в обмене). Совпадение и накопление (суммирование) всех внешних запросов агентов к предмету – производительная ценность (чем стабильнее и однообразнее накапливаемые запросы к предмету, чем больше предмета производится в каждом агенте, тем он ценнее для держателя). Остаток (предел) достойного спроса на предмет по оценке агентов – потребительная ценность (чем меньше спроса к предмету, тем более он ценен для обмена, и менее – для держания).

Тут кстати помянуть М.И. Туган-Барановского, установившего равенство полезности и стоимости, полагая в основное условие этого «верховную ценность, и потому равноценность человеческой личности». Нет никаких более строгих принципов уравнивания ценности и стоимости в человеческой практике. Наблюдения здравого смысла показывают, что нужное ценнее, чем стоит, что ненужное не имеет стоимости (или бесценно), трудоемкое может стоить больше, чем цениться и т.д. Однако всегда это наши личные склонности, установочные пропорции смешения представлений. Это никакая не наука, вот почему бессильны как теории стоимости, так и теории ценности. Другими словами, это не рациональные и в принципе не рационализируемые предпосылки практической деятельности, которая далее образуется, однако, вполне рационально (и отсюда уже начинается теория). Поскольку из таких личных, но типовых, равноценных мифических установок и складываются естественные аксиомы хозяйствования для хозяев (но это не аксиомы и теоремы для учёных, изучающих то же хозяйство).

Аксиома самотождества и сравнимости ценностей: производительная и потребительная ценность взаимно поддерживают друг друга. Чем выше первая, тем надёжнее вторая. Если есть вторая, есть в какой-то степени и первая.

Аксиома спроса: меновая стоимость должна быть больше потребительной ценности (иначе обмен невозможен).

Аксиома затрат: временная стоимость должна быть меньше или равна меновой стоимости (иначе обмен невыгоден).

Аксиома неравенства производства и обмена (неэкономности хозяйственного общения): производительная ценность не может быть равна меновой стоимости (не имеет чёткой меновой стоимости).

Из этих аксиом вытекают и все возможности разумной деятельности, к которым в макроэкономике может стремиться общество.

Стимулирование хозяйства – создание производительных ценностей, которые активно потребляются.

Стимулирование спроса: здоровое – обновление потребительных ценностей (по номенклатуре и качеству), фиктивное – изменение меновой стоимости (одной и той же номенклатуры и качества).

Стимулирование выгоды (незатратность, экономия общих работ): снижение достоинства временной стоимости (профицит достоинств: избыток товаров, безработица, интенсификация, автоматизация), или повышение достоинства меновой стоимости (дефицит достоинств: недостаток товаров, рабочей силы, сертификация, реклама).

Стимулирование производительности (экономности общего хозяйства) – фиктивное (гипотетическое, планируемое, нормативное) уравнение (сведение) производительной ценности к меновой стоимости. Отсюда и норма производительности хозяйства как общественно-необходимая традиция, добровольно принимаемый обычай пользования ценностями как стоимостями и стоимостями как ценностями. Отсюда и рента как превышение стоимости от пользования производительной ценностью над меновой стоимостью.

Ренты (по формам превышения): прибавочная стоимость, прибыль, процент. Ренты (по предметам превышения, стимулам): хозяйственная (земельная, имущественная, техническая), конъюнктурная (новационная, мошенническая), стяжательная (трудовая, спекулятивная), денежная (наценка и капитал). (Любопытно, что в латинском слово pretium означает предцену, стоимость вещи, деньги как «воздачу», воздаваемое, а по форме похоже на слово процент).

В неорганизованной стихийной практике все эти стимулы действуют индивидуально, через превращённое осознание агентов. Люди постоянно выходят на рынок, следят за ним, совершают свои акции в меру понимания, расчётов («предположений», по Кейнсу) и получают какие-то реакции в сочетанном результате, по его лекалу зачитывая доход-убыток и т.д. по кругу. Точно так же, в меру индвидуального понимания поступают и сверхагенты (цари, правительства, государства). Естественно, при включении таких статусных агентов сочетанный результат становится не столь стихийным. Происходит реальное уменьшение числа игроков (на тот объем вмешательства, который совершают сверхагенты). Но всё равно сочетанный результат остаётся реактивным по порядку формирования. Эта «невидимая рука» рынка (А. Смит) не работает, как напёрсточник, в разовом глобальном уравнении товаров, спроса, предложения, цен и т.п. (она лишь выглядит так для позитивного смешения агентов). Сочетанный результат складывается динамически в результате автономных действий агентов и обнаруживается для их превращённого наблюдения только на каком-то историческом отрезке. Лишь по его прошествии становится понятно, что именно «согласованно» сами собой стимулировали-экономили агенты (по моде, единому ощущению запросов и спроса, по выгоде, указу и т.д.).

То, что именно общество бессознательно, но подсознательно едино, насильственно хочет уравнять во всех хозяйственных циклах, составляет натуральную основу его хозяйственной экономии в целом.

По тому, какие именно натуральные ценности экономятся и накапливаются (материалы, рабочее время, деньги, очереди, заседания и т.д.), можно понять, на какой именно натуральной основе работает конкретная макроэкономика.

Например, при создании и обороте капитала (в свободной конкуренции) экономятся именно деньги на издержки производства. При монопольном капитале решающим фактором является некоторое натурально-торговое преимущество, поэтому экономят прежде всего количество таких предметов для доступа (путём контроля, монополизации рынков поступления и сбыта). При государственном капитализме (в чистом образце – в советском госплане) главное производство совершается в административном сознании (расчёты, планирование, оптимизация), а в реальном секторе – только потребление ресурсов ради моделирования результата, похожего на задание. Вот почему экономят «частные» капиталы, точнее – порождающую частичку местного капитала, прибавочную стоимость. Плановики-администраторы экспроприируют и концентрируют практически всю стоимость, прибавленную производствами, а производственники сопротивляются (вплоть до гражданской войны и саботажа) и утаивают её в «неразумных» непроизводительных расходах. Так через расходы они всё равно получают свой частный доход, правда, плохо ликвидный официально, но вполне оборотный по технологии чёрного рынка, если вновь вспомнить Тимофеева.

К концу советской экономики вся наличная общественная стоимость была овеществлена в натуральной непроизводительной форме (как ресурсы). Возникла проблема её частного пользования (легализации чёрного рынка). Главной становится экономия капитализации. Это легче всего сделать через остановку оборота капиталов, для чего проще всего сначала раздробить целое сверху (прихватизировать). Как следствие – развал производств, мнимые банкротства, вывоз ресурсов, вывод средств, разборки за бабло легализовавшихся бандитов. Всё сводится к простому непроизводительному  накоплению раздробленных частиц, а в конце концов – всего того, что по минимуму утрачивает ценность с течением времени. В чистом виде это накопление сокровищ, но по их дефициту в качестве сокровищ служит движимое и недвижимое имущество, земля, «устойчивые» валюты и ценные бумаги. Лишь теперь сокровища могут быть обналичены индивидуально как законное рентное потребление.  В итоге случается всеобщий пир чумового потребительства за счёт обналичивания отложенного потребления предков (отческого самокредита, к сожалению, не осознаваемого, бесконтрольного).

Но какой бы ни была в каждую эпоху натуральная основа экономики (материал экономии), над нею и в ней, для её функционирования нарастает затем особая техническая структура.  И по этой структуре любая экономика устроена и работает однотипно.

 

Денежное хозяйство

 

Основой этой однотипности является наличие достаточно большого и разнообразного числа товарных продуктов, товаров – таких предметов пользования, ценность которых сведена к стоимости по рыночной ситуации и которые накапливаются именно в форме стоимостей. В натуральном хозяйстве это, если и происходит, то лишь локально и случайно, по штучной субъективной оценке агентов в момент обмена – через как-то выраженную, локальную меновую стоимость, pretium,  ценоденьгу, ценьгу (оценка + наценка/ уценка).

В товарном хозяйстве сопоставляются массы товаров по текущему опыту статистических проверок предложения товаров и спроса на них (т.е. по опыту стяжателей). Вот почему необходима особенная меновая стоимость, которая бы аккумулировала в себе меновый опыт агентов, статистику, конъюнктуру и наглядно бы выражала разницу интересов контрагентов одной меновой акции. Сопоставление можно провести быстро и точно только при наличии объективированной, более или менее постоянной устойчивой шкалы. (Как промежуточную историческую форму становления в обмене такой шкалы можно рассматривать «складскую расписку», по О.В. Григорьеву. Но для теории это не имеет никакого значения.) Это шкала лёгкого счёта и учёта, по сути сравнивающая ценности между собой (как шкала полезности, сравнительной ценности), уравнивающая стоимости между собой (как шкала конъюнктуры, спроса-предложения) и выравнивающая ценности и стоимости друг с другом (как шкала предпочтений), а по виду –  выделяющая и выражающая неравенство агентов по их участию в системе накопления (как шкала достатка/ недостатка).

По элементарным подсказкам языка, это должны быть манящие мены (money), таньги-даньги (данное извне и служащее отдаваемой данью-ценой за-ради товара), и соотносимые в них выгоды мен, цены (price – приз, получаемый при обмене) или цзягэ (кит. цена), учитывая китайские произносительные способности, это «стяги стяжи» (знаки манящей выгоды).

Деньги – общеобязательные расчётно-платёжные знаки, имеющие случайное соответствие предпочтённых административных представлений всех агентов о совокупной и сравнительной ценности предметов и сил (эквивалентности товаров) их реально-ситуативной усредненной стоимости, которое (соответствие) выявляется в момент обмена какого-то количества этих знаков на какой-либо товар. Короче, это знаки устанавливаемого в обмене соответствия стоимости конкретного товара мыслимой ценности всех товаров. Или: знаки установления в конкретном обмене того, насколько стоимость одного товара эквивалентна общим представлениям о ценности всех товаров.

В деньгах самым важным является многоплановый конституирующий постанов эквивалентности: оценка и всей совокупной ценности хозяйства, и сравнительной ценности массы товаров и услуг, и зависимая от оценок установка объемов денежной массы и покупательной силы денежных единиц, и производимая вследствие этого подстановка цен. Совокупная натуральная ценность предметов и сил хозяйства – сумма всех равно необходимых в данный момент ценностей, каждая из которых номинально принимается за единицу (продуктный ресурс, или национальное богатство в номинальных, или условных единицах). Совокупная сравнительная ценность хозяйства (ВВП) – сумма всех наличных товаров и услуг, рассчитанная по каким-то знакам эквивалентности (валовая стоимость хозяйства в каком-то предпочтённом реальном масштабе, в какой-то валюте). Предпочтённая реальная совокупная стоимость всех ценностей (ВВП), делённая на число ценностных ресурсных единиц, – расчётная ценность одной денежной единицы (учтённая эффективность текущего пользования национальным богатством). Произвольно предпочтённое количество денежных единиц, обеспечивающее оборот в зависимости от его технической (реально-виртуальной) организованности, скорости оборота и намерений предпочтения – цена денег. Идеальная организация (стопроцентное планирование) может свести скорость оборота к мгновенной последовательности срабатывания технологических цепочек. Намерения предпочтения (цена плана) могут либо остановись оборот (в абсолютной стагнации, дефляционном изъятии денежной массы и/ или товара), либо подменить реальный и фиктивный обороты (в предельной инфляции, надувании денежной массы, что вернее – в фальсификации денег через пирамиду, с изъятием, по В.Ю. Катасонову, инфляционного налога в пользу экспортёра инфляции). (Кстати, страсти по дефляции и по инфляции и внушение идеальных предпочтений  составляют суть «денежной политики», по М. Фридмену.) Реально-ситуативная усреднённая стоимость предметов в момент обмена в денежном выражении – фактическая ценность денег и одной денежной единицы. Повторность товарно-денежных обменов на историческом отрезке – проверочная ценность денег (оборотная сторона индекса цен).

Раз уж деньги, как многоплановое отношение, ставятся и поддерживаются общими усилиями, то эти усилия должен двигать один стимулирующий фактор, скрепляющий всё и всех в единство хозяйства. На каждом уровне отношения денег что-то должно привлекать агентов этого уровня к нужным оценкам и исполнению постанова. Агенты должны быть как-то практически заинтересованы в своих теоретических оценках, им как-то должно зачитываться то, что они рассчитывают. Этим стимулирующим движителем является стяжа, выгода – учтённая разница между устанавливающими расчётами и возмещающими зачётами в постановах эквивалентности денег на разных уровнях товарно-физического и финансово-административного участия. Разница определяется функциями агентов в общем участии. Одни постановщики, другие исполнители. Первые делают, инициируют теоретически  все расчёты и допускают практические самозачёты, вторые – принимают всё в свой практический расчёт и примиряют через теоретический самозачёт. Например, хозяин заранее определяет численный и профессиональный набор персонала, зарплаты, премии, но по ходу всё переигрывает, а работники принимают условия, исполняют и претерпевают все хозяйские нестыковки, сколько есть терпения. Или торгаш, точно зная закупочную и остаточную стоимости своей просрочки, выставляет, как за качественный продукт, максимальную для рынка продажную цену, а покупатель, не сверивший цены и даты, в себе претерпевает и этот обман, и расстройство кишечника.

Поскольку же и уровней отношения денег много, и агентов в них участвующих, то стяжа никогда не может быть полномерной, но только долевой. Фундаментальные доли стяжания определяются структурой денежного отношения, где и совершается непрерывный оценочный постанов ресурсов, вала, объёмов пользования, денежной массы, планов, указаний и текущие подстановы обращения. Из них определяются и физические доли денежных стяжей: доля держателей ресурсов, доля собирателей вала, доля эффективных пользователей, доля финансовых эмитентов, доля планировщиков, доля управляющих и доля торговых подставщиков.

Это определение и распределение долей по своей сути стихийно и неосознанно, но в многократных повторениях одного круга действий, в денежном обращении, обязательно проявляется и выходит на поверхность в раздельных, выделенных выражениях, институциях, своего рода «физических» сгущениях долей.

Универсальной общей формой является цена – денежное выражение ценности одной единицы товара, превышающее по долям стяжания стоимость этой единицы, но пропорциональное её сравнительной ценности во всей системе ценностей. Пропорция цен – соотношение цен по конъюнктуре наличных ценностей и денег.

Доли стяжания для персон физически проявляются и выражаются  в денежном пособии (зарплаты, доходы, ренты, вознаграждения) – в цене за постанавливающее и исполняющее участие в системе денежного преобогащения, переоценнёной по особице участников. Предписанные и самоназначенные части пособия. Например, в зарплате: если нет возможности влиять на штатную зарплату при поступлении на работу и на её рост при выполнении работ, то можно сокращать фактическое участие имитацией работы (или выносить ценности с производства, или получать / навязывать блатные услуги, или брать взятки). Правило соотношения частей пособия: чем больше возможности самоназначения пособия, тем больше его предписанная часть. Историческая тенденция для всех пособий – превращение самоназначенной части в предписанную.

Некоторое системное взаимодействие долей стяжания может находить локальное, местное выражение в какой-то высокоорганизованной форме, такой как капитал – частичный (частично организованный) алгоритм денежного  обращения путём товарного превращения, являющийся средством распределения долей стяжания как вкладов, участия и доходов в производстве и потреблении общего накопления.

Далее, разные системы сопричастных долей стяжания застывают в какой-то пропорции. Собственность – отношение многостороннего отчуждения и присвоения обществом и индивидами (признания, управления, подчинения, соблюдения, контроля) каких-то реальных общих запросных рычагов к предметам, которые приводят к удовлетворению частного и личного спроса на ценности и служат средством целенаправленного перераспределения денежного накопления.

Как всё общественное, так и любое отдельное хозяйство содержит в себе эти доли стяжания в их выражениях, проявлениях, взаимодействии, распределении, перераспределении (т.е. как цены, капиталы, собственности и т.д.). При каком-то большом числе членов функции и доходы долевого участия всегда строго распределены по лицам и группам. Но проявляются они наглядно лишь в сословно-кластерной, типовой специализации всех агентов. На поверхности это всегда смешанные кластеры – реальные группы, выделяемые учёным умозрением по каким-то произвольным основаниям, включая само умозрение как основание: чиновники – производители – потребители; государство – общество – народ – индивид и т.п., вплоть до табели о рангах.

На самом деле кластер – это не совокупность лиц, какая-то реальная группа, а умозрение, абстракция. Нельзя собраться в кластер, и даже в класс, и гулять по улицам. Зато кластеры реально проявляются в сословных группах, которых вполне можно увидеть в одном собрании в отдельных личностных проявлениях. Более строгое (обязательно дихотомическое) деление можно сделать с учётом двойной специализации кластера в двойном представлении: что он постановляет, а что исполняет в производстве и в потреблении какой-то функции как в реальном, так и в представительном выражении. Кластер, специализирующийся на постановлении порядков денежного производства и потребления, – это власть (государство и его институты). Кластер, специализирующийся на исполнении порядков производства и потребления, – электорат (народ и организации). Представленческое и представительское смешение кластеров и даёт сословия. Группы, номинально представляющие государство и народ, – общество (общественные сословия). Группы, реально представляющие государственные институты и организации – элита (господствующие сословия).

И лишь на этом уровне происходит юридическое закрепление каких-то общих запросных рычагов как собственных приспособлений групп и лиц. Юридическое – значит превращённое: любые собственные приспособления могут стать собственностью только в потреблении; вот почему собственностью признаётся сам потребляемый предмет (съедаемый, приводимый в действие, управляемый и т.д. в зависимости от формы потребления). Группы и лица, похожие по потреблению, и называют обычно классами. Очевидно, в отличие от сословий, это тоже навязанное действительности, считающееся реальным умозрение.

Наконец, вся система стяжевого преобогащения оформляется в каком-то порядке, устойчиво сочетающем и примиряющем конвенции  денежных постановов в заговорах администраторов, конкурсы капитальных предприятий в договорах собственников,  сводки сословно-кластерных интересов в оценочных сговорах участников путём проводки переговоров гласных полномочных представителей на каждом уровне мероприятий. В целом это и характеризует денежный строй хозяйственной системы.

Первые две группы легко объединить в административно-производственные отношения, вторые – в участно-представительские. В реальном практическом функционировании, исполнении хозяйства (реализации заложенных в них принципов) первые являются активными, устанавливающими рынок, вторые – реактивными, исполняющими, отражающими рынок. Но в идеальной настройке, постановке хозяйственных принципов по теоретическим соображениям, участно-представительские отношения устанавливают базис активности-реактивности рынка и исполнительно-интерпретирующую надстройку хозяйства. Если система устроена в соответствии с таким двойным взаимодействием реальной саморегуляции и идеальной настройки, то это рыночно-исправный строй.

Однако исторически любая система сначала функционирует, и лишь когда-то настраивается сознательно, и ещё позже – идеально. Когда хозяйство развивается до стадии сознательной идеальной настройки, двойное взаимодействие групп отношений внутри одной системы становится другим или даже противоположным. Быстрее всего приходит в целостное сознание исполнительно-интерпретирующая надстройка хозяйства (управляющий аппарат и обслуживающая его идеология). Надстройка берёт под полный контроль не только участно-представительские отношения, но и базис рынка, назначая их принципы, исправляя их по своей прихоти и оформляя их произвольно, силой авторитарно-авторитетного внушения. Такая система внешней регуляции рынка и внутренней перенастройки ценностей образует авторитарно-исправительный строй.

На этом фоне легко заметить превращение, которое делает марксистское понимание. Практическая и теоретическая деятельности внутри одной системы противопоставляются и условно овеществляются как реальность и отражающее её мышление, идеальность. Базисом любой одномоментно функционирующей системы считается то, что исторически возникло раньше как материальная жизнь. А надстройкой – исторически более позднее духовное образование. Таким образом, смешиваются историческая детерминация и логическое следование, практическая мотивация и теоретическая координация, разные стадии истории как один момент, прошлое и будущее и т. п.

Подобная логическая некорректность свойственна не только марксизму. Ведь до сих пор укоренено мнение, что рыночно-исправный строй, который все последние 400-500 лет ассоциируется с западной цивилизацией, является единственно правильной системой хозяйствования, а авторитарно-исправительный строй (например, в нашей стране в то же время), – это какое-то детское искажение или даже больное извращение западного. Но как следует из объяснения структуры строев, рыночный строй является более простой, стихийной формой хозяйствования, а авторитарный – это тот же денежный, рыночно-исправный строй, но в высшем состоянии сознательной доводки его до идеала. Однако поскольку мы наблюдаем их всю обозримую историю как параллельные строи, мы вслед за Марксом принимаем их только за логические варианты. Это означает, что мы просто не знаем реальной истории ни западной, ни отечественной цивилизации. Однако из самой структуры строев явствует, что отечественная история хозяйствования по времени многократно больше западной, раз уж непрерывно, сколько мы можем достоверно наблюдать, делаются сознательные попытки идеальной настройки. «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Да и поидите княжить и володети нами», – так сообщает летописец о первой известной попытке установления наряда, т.е. разнарядки, шкалы, системы правил ведения общего хозяйства. Это значит, что уже до призвания варягов были пережиты все стадии рыночного строя, которые ещё предстояли западной цивилизации.

Однако даже заметить реальную историю невозможно из-за искажающих установок превращенного сознания классической политэкономии, сохраняющихся и в более современных позитивистских формах.

При этом абсолютно потрясает экстенсивная развитость науки экономики. Легко утонуть в море открытых деталей и тонкостей. Однако даже с простой систематизацией – колоссальные проблемы. Между тем по выделенным здесь параметрам системы денежного строя можно составить полную модель любого такого строя, любой системы денежного принятия решений.

Самый наглядно точный способ – табличный алгоритм («веерная матрица», по С.Г. Кордонскому; идеальная модель такой матрицы, пересекающейся с Розой Мира, по Д.Л. Андрееву, для политэкономии намечена мною в «Цене плана» в 1988 г.). Путём совмещения возможных матриц получается исчерпывающий портрет того или иного строя. Типовое совмещение задано в общих местах (диагонали таблиц), которые показывают абстрактно-общие характеристики строев. Они могут быть использованы как постоянные параметры любого строя.

От этой модели легко перейти к эмпирии. По тому, как именно устроены все элементы этого порядка, в каких видах и в каком комбинаторном соположении они пребывают, можно заметить внешний вид, проявления денежного хозяйства. Из-за многоуровневости и комбинаторности число параметров можно выделять до бесконечности.

Для примера укажу деление по способам, средам и субъектам принятия решений. На любом уровне решения могут складываться или приниматься произвольно (нравный способ), по воле правил (правный), по случанию воль (вечевой) и по воле присуждения (судный). Так нравится, так правильно (нужно), так случилось, так суждено – вот основные способы практического волеизъявления людей и его теоретического оправдания. В каждом случае это и безотчётное сложение воль, и простая апелляция к факту, к данности, без всяких попыток разумного самоуправления.

Любой из способов получает особенное проявление в зависимости от среды реализации. Решения принимаются в негласном продвижении (негласность), в оглашении взаимных претензий (гласность), в согласии участий (согласность) и в единогласии представлений (полногласие). Совершенно очевидно, что безмолвно каждому пропихивать свой интерес – это незатухающая гражданская война, тогда как единственный способ примирения – согласование мировоззрений, понятий, планов, предложений и т.д.

По субъектам, принимающим решения (со времён Аристотеля тут мало что можно добавить): монархия (решает род), аристократия (решают избранные), полития (решают свободные граждане), автономия (решают миром, собором). Их формалистские крайности: тирания (решает один), олигархия (решает меньшинство), демократия (решает большинство), анархия (решает активное количество).

Ещё хуже, чем с систематизацией эмпирии, обстоит дело с политэкономическими принципами. Вся постклассическая политэкономия как будто даже чурается глобальных, тем более хоть сколько-нибудь философических обобщений. Политкорректный позитивизм тотально преобладает.

Самой собой, если говорить о денежном хозяйстве, все понимают, что оно так или иначе базируется на деньгах. Кейнс тут даже очень чёток. Он дал ясное ощущение исходной проблемы расчётов как «выбор единиц измерения, пригодных для исследования экономической системы в целом». Но решение его частно, т.к. всего лишь постулирует божественную данность традиционных расчётных единиц, денег и труда: «При анализе функционирования экономической системы в целом строго ограничиваться двумя единицами измерения - денежной единицей и единицей труда».

Причем в качестве денег он понимает не деньги, а какую-то их физическую, золочёную реализацию («выраженную в деньгах сумму ценностей»: тут возможно варьирование от ВВП до денежной массы), а в качестве единицы труда – рабочее время неквалифицированного рабочего, традиционную фикцию натурального (а не денежного) хозяйства.

Так происходит фетишизация денег и других категорий экономики, собственности и даже денежного уклада как единственно возможного способа хозяйствования (капитализма). Хотя он есть лишь постоянная развитая структура любого способа хозяйствования. Золотой сон кейнсианства напрямую ведёт к господству идеи и практики «золотого миллиарда», финансово-олигархической «элиты». Тогда как ещё Маркс обращал внимание на подлинную природу денег: «Это – лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами». Или вот Энгельс, в более общем развороте: «Политическая экономия имеет дело не с вещами, а с отношениями между людьми.., эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи». Между тем и Маркс, вопреки своему сущностному пониманию, определённо фетишизировал деньги, считая их просто «универсальным товаром» и полагая наиболее приспособленным для этого товаром золото.

Деньги – не вещь, а отношение, наглядно отложившееся в знаках различной вещности. Когда будет строго уяснена  природа денег и будет найден верный способ их постанова, тогда золото как денежный фетиш потеряет свою сверхценность (но всё равно останется ценностью и деньгами для определенных операций).

А пока господствует ложное понимание денег и царит произвол денежного постанова тайными заговорами элит и загово`рами-болтовнёй политиков. Казалось бы, вопреки господствующим теоретическим представлениям на денежную политику. Фридмен: «Центральные задачи для государства… ясны: устанавливать внешний предел на количество денег и предотвращать фальшивомонетчество в широком понимании». Но в его разумении деньги – почти бумага. Все усилия направлены на регуляцию количества и качества дензнаков, цену обращающихся денег, которая (что абсолютно справедливо) определяет хозяйственный оборот. И хоть есть ясное понимание, что в зависимости от намерений регулятора цена денег может быть какой угодно, и это повернёт экономику куда угодно, почему-то выбор делается только в пользу баланса произвольно предписанного нормального потребления. Теоретически за этой нормой угадывается кейнсианское предписание склонности к потреблению (причём, только к материальному), а практически ясно, что норма потребления предписана не столько этой теорией, сколько этим государством и этой ФРС (своекорыстно поставивших фальшивомонетчество на поток). Не случайно у Фридмена возникает формула желательного «дезорганизованного» рынка. «Дезорганизованный рынок — это именно то, чего мы хотим; это рынок, на котором люди не могут получить капитал для совершения расходов, которые не могут быть покрыты физическими благами». Да разве запросы человека ограничиваются физическими благами, пропитанием и проживанием? Это запросы биобыдломассы. Такой баланс экономики является удушающим абсурдом для человека, конечно, живущего своим хозяйством, но отнюдь не для хозяйства. Бессмысленно устанавливать деньги, исходя из гармонии обращения самих дензнаков. Это в конце концов приведёт к стагнации «экономной макроэкономики», как это было в СССР, а сейчас уже заварилось в котле мирового кризиса.

Тем хуже обстоят дела у колониальных сателлитов этой денежной политики. Не учитывая колоссального богатства России, реальной стоимости всего хозяйства, запросов народа и собственной традиции, деньги установлены правительством по инструкциям МВФ, в привязке к доллару, для скрытия долларовой инфляции, глобально перераспределяющей богатство, и финансирования безумного потребления ресурсов (хапка, самоуничтожения ресурсов, от людей до всей земли). При этом будто не очевидно, что это делается не по научной глупости (произволу денежного постанова), а из элементарной корысти, по долям глобального денежного и славного стяжания наших правителей (их корыстному произволу). По крайней мере, сама тема этого произвола у нас описана, хоть и стыдливо, но очень хорошо и с разных сторон всеми альтернативными, т.е. не официозными экономистами (Катасоновым, Глазьевым, Хазиным, Делягиным и др.). Хотя все предлагают какие-то различные практические меры, в принципе, вполне разумные  (ибо любое, даже произвольное действие разумнее официального компрадорского выжидания), единого системного выхода никто не видит. Для выяснения этого выхода требуется, конечно, самонастройка общих теоретических представлений. А это невозможно без согласия в учёных товарищах.

Ныне, пожалуй, только Кордонский отошёл от фетишизации денег и выбрал продуктный ресурс как более достоверную шкалу измерения. Правда в его шкале не хватает формализованных счётных единиц – правильно рассчитанных денег. Ресурс приводится им только к ценовому выражению, к норме отката.  А механизм распределения рассмотрен в основном только в виде сословной иерархии, правда – с потрясающим пониманием деталей.

На самом деле у нас действует развитое ресурсное делопроизводство. Поскольку ресурсы не учтены, именно они являются главным целевым предметом нынешней хозяйственной экономии, по своему перераспределительному характеру являющейся лишь тривиальным, хоть и очень сложным, дележом. Делёж начинается у самого истока ресурсов, снизу и сверху одновременно. Любой ресурс сначала нужно опознать как ресурс, понять ценность как любого предмета, так и любой информации. Это легко, но глупо, делает любой гражданин, который чем-то пользуется или хочет пользоваться. Но для общего пользования ресурсом необходимо ещё признать его в качестве ресурса. Это делается административным гением. Поскольку администратор – не пользователь, он не знает всех ресурсов. Поэтому просто сдерживает под собой, информационным и административным усилием, все возможные ресурсы, не даёт ничем пользоваться, ресурсовыдачу превратив в рычаг постанова цены денег.

При стяжательно-произвольном постанове денежной массы, как сейчас, главным инструментом и средством ресурсовыдачи (финансово-управленческой деятельностью государства) становится административно-юридическое делопроизводство по экономии капитализации, о чём я уже упоминал в общем, как натуральной основе нашего хозяйства.  Прихватизация и распил ресурсов массово невозможны без проторенной, накатанной системы физических, юридических, политических рейдов (захвата, транспортирования-транспонирования в легальную форму, передачи). Появляется обслуга накатов, работающая за откаты. Повсеместно внедрённая система поборов (боречь) становится государственной охранной системой, построенной на принципе перераспределения накатов (бюджетных ресурсов, в натуральной и денежной форме) по интересу нормы откатов. Вся эта система есть откатно перераспределённое рентное потребление, халява, поставленная на поток. Сбор ресурсной ренты – ресурсоопределение, расширяющееся / сужающееся по сферам (общая сумма поднятого наката) – выдача ресурса через накатные листы – распределение (распил) ренты по норме отката – перераспределение накатных и откатных сборов (в административной,  производственной и торговой у-дачах)  – потребление перераспределённых (поднятых) общих удач в производстве ресурсных дач (= обслуживание новой порции ресурсной ренты).

При всей тайной изощренности системы это вовсе не меняет нашей сущностной тысячелетней идентичности. Во всей наблюдаемой истории России господствует чистое денежное хозяйство в какой-то натуральной рентной форме. Из всех товаров мы стабильно производим только деньги как ренту и перераспределяем ее уже многие сотни лет различными системами «окремливания» (Н.Ф. Фёдоров), закрепощения и настораживания народа: ордынское иго, поместное крепостное правило (сезонное и общее), государственное (социалистическое) зонное бесправие, и нынешнее позонное административно-финансовое рабство. Люди просто выживают как могут, а государство то и дело устанавливает новую форму супранатурального денежного хозяйства, желая вырвать из свободного выживания всё большее число индивидов. Самая жёсткая форма подчинения индивидуальной жизни была, конечно, в эпоху ГУЛага. Однако потом она стала более тотальной: то идеологически навязывалась каждому его сознательная личность, а теперь и вовсе человек лишён возможности прийти в сознание из-за установочного пресса административного аппарата.  Показательно, что из-за отказа от всякого материального производства, мы сейчас опять вернулись к чисто княжеской дружинно-опричной боречи, упомянутой ещё в «Слове о полку», правда сейчас – формализовано-административной. Исторический ряд с тех пор действовавших рент, почти за тысячу лет, очень говорящ даже в самом грубом приближении их самоназвания. Вотчинная рента (дымная, податная боречь), местническая рента (ярлыки, кормления, откупы), поместная рента (барщина, оброк), валовая рента (развёрстка, госплан), ресурсная рента (финансовая дача и административно-информационная удача). Ещё примечательней для понимания чистоты нашего строя, что все попутные производительные успехи или провалы происходили только вследствие какой-то целенаправленной информационной накачки, подъема или спада духовных сил народа. Призывный соборный клич «Слова о полку» забился и в крымской весне опупевшего от халявы сбора россиян кремлёвского призыва.

Очевидно, что ни ценности, ни стоимости по-настоящему в этой системе не запрашиваются. Интерес направлен на что-то ещё.

 

Административное хозяйство

 

Явная странность тысячелетней русской ментальности состоит в пренебрежении комфортом, успехом, житейскими благами, вообще – в пренебрежении материальным потреблением. Что бы ни навязывалось в качестве сытного сюр-приза, как бы к нему ни принуждали хоть натуральными, хоть денежными кнутами и пряниками, особенно коммунисты и посоветские демократы-либералы, всё равно жизнедеятельность народа вопреки всему сводится к простому выживанию, а умозрение элиты – к садомазохистскому болению о нуждах народа. Из этого тысячелетнего опыта следует одно. У нас господствует не натуральное и не денежное хозяйство, а  их очищенная сущность – самонастраивающаяся основа, матрица, которую уместнее всего называть административным хозяйством.

В силу административно навязанной устойчивой натурально-денежной системы простые агенты рынка могут участвовать в ней только негативно, принимая условия игры и проявляя свою свободу лишь в создающих цену конкурсах и сговорах (в производственных и торговых сделках). Максимум, в силу иллюзий – даже представительствуя на том или ином уровне системы.

Если условия игры не принимаются, то агент может существовать любым своим натуральным (поместным) хозяйством, эпизодически и формально подстраиваясь под объективно навязанную ценоденьгу для своих вынужденных меновых операций.

При всём различии обстоятельств в каждом способе выживания, их объединяет то, что агенты практически никак не влияют на общую систему натуральной экономии и денежного постанова. А теоретически – ещё меньше. Однако, каждый в своей искусственной среде, даже не задумываясь о наличии довлеющей над ними системы, чем-то же они одинаково мотивированы и простимулированы, раз уж живут, действуют в мире участно-безучастно.

Кажется, что постановщики денежной системы обладают гораздо большей свободой действий в ими же инициированных обстоятельствах. На самом деле они только играют в несколько другую игру бандитских и колдовских заговоров, в которой участвуют подобные им фигуранты, договаривающиеся и сговаривающиеся по более глобальным производствам и ценам, чем простые люди. Тем более, вся эта игра так же базируется на вполне человеческой натуральной и социальной природе. Вот почему мотивации и стимулы постановщиков вполне однородны с мотивациями и стимулами рядовых агентов.

Соединение запросов всех взаимодействующих хозяйственных агентов по мотивации, стимулам, расчётам и зачётам, интерпретации, перераспределяющее личное и частное потребление к общей цели и становящееся, самоорганизующееся как их общее взаимовыгодное дело, есть административное хозяйство.

Некоторые моменты этого хозяйства я и хотел бы заметить в первом рабочем приступе, особо не распространяясь, полагая эту работу нашим ближайшим общим делом.

Административное хозяйство не может существовать в микроэкономическом масштабе. Одна возможность его устанавливается с момента любого макроэкономического единства хозяйства. Самое простое единство хозяйства создается единым языком хозяйственного общения и едиными навыками выживания, заданными традицией (климатом, средой, родом). Эта (патерналистская) традиция является системой принятия решений, формирующей все более тонкие общественные навыки. Индивиды сами не принимают решения, а являются лишь исполнителями чужой воли.

Само командование-исполнение предполагает особое экономическое отношение партнёров, учитывающих, знающих, проверяющих полноправность и достоверность друг друга в заявленном качестве. Это отношение называется статусом, психологическо-административной установкой на экономное пользование друг другом в хозяйственных отношениях. Статус отражается во всех проявлениях личности, начиная с физической моторики, поступи, и кончая документальными и общественными удостоверениями личности. Чем выше статус, тем больше ресурсных, денежных, натуральных запросных рычагов в руках агента и тем большее число запросов направлено на него. По этой причине статус всегда имеет избирательное проявление. Статусное лицо само решает, на что обратить внимание, но при этом должно постоянно доказывать свой статус (избирателям).

Система избирательного проявления статуса – представительское администрирование. В своей хозяйственной части она проявляется в попутной пользе, которую даёт статус, в жире особых отношений, которым обрастает статусное лицо. Избирательная польза, положительное сальдо, примеряемых статусов разных лиц для каждого из лиц в отдельности – благоволение, блат. Именно блат является материей административного хозяйства.

По экономии блатного администрирования чужая воля задаётся фиксированностью средней нормы дохода вне зависимости от фактических усилий и старания на производстве (это платы: оценка рабочей силы, на другом полюсе – удача работодателя). С другой стороны доход может варьироваться за счёт жалованной прибавки по лично-административным, блатным отношениям (моральная ценность рабочего / работодателя). Таким образом, рабочий получает плату + жалованье (минус ущербы ценности: налог, взятка, прессинг, унижение), работодатель – удачу + накат (за минусом отката и попутных ущербов).

Положенные и жалованные части нестабильны, ситуативны (как по зонам хозяйства, натуральной, денежной, административной), так и взглядам, призорам участников (не только хозяин и работник оценивают положение дел по-разному, но и все агенты в одной и той же ситуации имеют совершенно разные пропорции запросов и возмещения). Историческая тенденция – идеал распределения положенной и жалованной частей – это полное самоопределение частей, что возможно исключительно при самостоятельном хозяйствовании в исключительно стабильных условиях. Экономический блат исключается только там, где нет экономических отношений.

Производственные издержки заданы уровнем цен на материалы, цена на продукцию – изменением масштаба и пропорций цен хотя бы за один оборот (полный цикл производства-продажи). Высокорискованные циклы производства стремятся к максимальной рентабельности (100%), низкорискованные – стремятся к 0 (там, где производитель получает удачу и накат по блату, вне зависимости от эффективности производства).

Цены на материалы и рабочую силу зависят от административной деятельности (на макро- и микроуровнях), стабильности обращающейся валюты  и от долговременной наполненности рынка предложением материалов и рабочей силы по тем же ценам.

Масштабы цен определяются нормой рентабельности локальной системы по сравнению с общей (мировой). Если сочетаются в системе высокие и низкие риски рентабельности (сверхстатусная система), то это неустойчивая система, склонная к изменению-деградации пропорций цен. Если риски равно усреднены (равностатусная), это устойчивая система, идущая к выравниванию (улучшению) пропорций цен.

Чтобы административно держать все цены на одном уровне простого воспроизводства (сохранять один и тот же масштаб и пропорции цен), необходима монополия этой администрации на одну валюту и простая воспроизводимость предложения по всем материалам и рабочей силы внутри этого административно-валютного рынка с запасом, как минимум, на один цикл (или более, в зависимости от рискованности хозяйственного подразделения).

Однако запросы рабочей силы требуют расширенного воспроизводства. Следовательно, запасы должны расти пропорционально к росту количества рабочей силы и запросов индивидуумов. Рост количества рабочей силы требует роста количества запасов в одной и той же номенклатуре. Рост запросов требует изменения номенклатуры. Нужно выделить номенклатуру выживания (жилье, одежда, еда), движение которой соответствует физическому росту, и номенклатуру изживания (ситуативно востребованные предметы), которая меняется по уровню духовных потребностей.

Требования к разумной модели административного хозяйства (принципы устойчивого развития). Номенклатура выживания должна воспроизводиться свободно и стихийно самими поместными индивидами. Это выживание должно обслуживаться помощью административно-планового поточного производства средств производства выживания. Критерий его эффективности –  производство идеальных средств замкнутого цикла.  Номенклатура  изживания должна производиться индикацией по воле коллективного индивидуума – общего администратора. Именно он задаёт цели (эталонную номенклатуру) для самоорганизованного сообщества духовных производителей. Они в свою очередь продвигают лучшие принципы целеполагания на роль общего администратора по принципу ступенчатого полномочного представительства.

Как ясно отсюда, в основе устойчивого развития лежит воспроизводство выживания. Базой и точкой опоры развития должны быть свободные, никем не ущемлённые, «внеэкономические» самодеятельные субъекты хозяйствования (по Фёдорову, свободные земледельцы, в идеале достигшие уровня космоорганического аппарата). Именно в их жизни и деятельности заложены все прямые, честные, не манипулятивные запросы, расходы, доходы, цели, суммы, которые должны стать критерием и фундаментом всех более тонких расчётов и построения прихотливых систем. Бессмысленно полагаться на средний класс потребления, когда нужно держаться за материк свободного общества самодеятельных граждан. Их прежде всего и нужно освободить от насилия государства, но всецело сохраняя государственную защиту над ними и интерактивную взаимосвязь с их духовными дерзаниями.

Если вспомнить наш исторический опыт, это значит, что мы уже давно, по воле и силе русского языка, живём и действуем как единый сверхличный субъект истории (всечеловек, богочеловечество, ноосфера), которому ныне не хватает для разумного общего дела только одного – общего сознания как в историческом, так и в логическом планах.

Нужно построить это сознание практически (алгоритм уже есть). А это возможно только после самоопределения всех теорий хотя бы на уровне устава, общепринятого свода базовых понятий и проблем науки.

 

15.3-30.4.2015

Впервые опубликовано http://worldcrisis.ru/crisis/1909550/

---