Взгляд на работу Юрия Рассказова «Число как мировидческая модель языка и истории-1
(Частное мнение о работе Ю. Рассказова)
Взгляд на работу Юрия Рассказова «Число как мировидческая модель языка и истории-1
(Система русских слов счёта в сравнении с другими в исторической и этимологической последовательности)» с альтернативной позиции.
Данная работа, прежде всего, имеет смысл проверки возможности учёного изменить парадигму своих научных изысканий в связи с предлагаемым новым подходом к исследованию по выбранной теме.
«Число как мировидческая модель языка и истории-1
(Система русских слов счёта в сравнении с другими в исторической и этимологической последовательности)»
Прежде, чем пытаться анализировать текст и входить в контакт с автором для выражения своего видения по затронутым вопросам в тексте, хочется уяснить, а возможно ли это? Каждый учёный или желающий им казаться болезненно относится к критике дилетантов. Так и в языкознании не приветствуется любительский подход, т.к. Любитель не всегда пользуется стандартами исследования, кторыми пользуется учёный. Как трудно понимать любителю профессионала, так же сложно учёному сосредоточиться на методах любителя.
Как бы там ни было, хочется выразить свою точку зрения на работу Рассказова, которая заслуживает внимания. Конечно, можно было бы сказать: вот это хорошо, а это плохо, погдадить по головке автора, сказать ему, что он молодец , но это в данном случае не очень интересно.
Работа, в целом, хороша. Автор прекрасно видит недостатки современного языкознания и предлагает свой вариант видения некоторых проблем в языкознании. Тот аспект, который взят для рассмотрения, основательно раскрыт автором и даёт чёткую картину понимания им выбранной темы.
Такие работы интересны для анализа тем, что
автор профессионально со знанием дела и языка своего научного сообщества уже разложил всё по полочкам и любителю, который избегает пользоваться научной терминологией, легче выражать свои мысли, придерживаться структуры работы, прячась за язык автора.
Обращаясь к этой работе, хочется задать не только автору, но и всему научному сообществу несколько общих вопросов. Думаю, даже постановка вопросов даст результат различия в понимании цели познания любителя профессионала.
Не скрываю свой дилетантизм и могу выпустить из вида тот или иной аспект, но вряд ли кто будет возражать, что целью языкознания является попытка приблизиться к пониманию происхождения языка, его структуры , его развития. И появляется первый вопрос: Можно ли сделать правильный вывод о развитии языка, если не понимаешь принципов его появления, главной его задачи?
Ответит ли кто-либо, что можно игнорировать структурную основу, исток языка и предлагать варианты «модернизации» существующего ? Не обратить ли внимание, кто активно и с какой целью занимается языкотворчеством? Не пора ли защищать этот могучий русский язык от всевозможных прохиндеев, если не врагов. Не пора ли остановить поток бесконтрольно вносимых в обиход слов и понятий? А для этого нужно знать главную первоначальную задачу существования того или иного языка. А это –формирование сознания человека. Ведь, любое слово – это стандарт, который прививается ребенку, и которым он пользуется всю жизнь, а язык –это система стандартов.
А есть ли русская (славянская) система стандартов? Пока есть, но долго ли она ещё просуществует с таким к ней отношением?
Задав вопрос о системе стандартов, сразу натыкаешься на очередной вопрос: кто формировал эту систему? Ниже меня вся наука о языке меня будет склонять, что формирование стандартов происходило на примитивном полудиком существовании первобытного человека. Мимоходом возникает ещё вопрос: а был ли примитивен первобытный человек, если существует такая сложная языковая система? Здесь, забегая вперёд можно предположить, что язык как система нами представляется не совсем корректно и возникает она спонтанно строго с законами существования всей вселенной, а человек, в зависимости от условий, по мере своего развития пытается разгадать её (научный гумбольдтовский подход) или пользуется интуитивно.
Посмотрев немного шире, понимаешь, что не так уж и много в фундаментальности современного языкознания.
Казалось бы, у учёного сообщества непочатый край работы, а на деле –мышиная возня второго третьего плана, степени, звания и круговая оборона, чтобы никто не смог поставить под сомнение выводы того или иного «учёного».
Но вернёмся к работе Рассказова « Число как мировидческая модель языка и истории-1 (Система русских слов счёта в сравнении с другими в исторической этимологической последовательности)» .
Как я понимаю, данная часть работы является критическим анализом реальности в языкового мировидения. Ю. Рассказов считает, что методы исследования «ещё далеко не стали методологически грамотными и до сих пор не дают математически надёжных результатов, несмотря на массовость таких работ в последние 50 лет». Это потому, что «в массовых общепринятых подходах, декларировались позитивистские и рационалистические методики, которые в реальности всегда осуществлялись по какому-то произвольному доминированию предустановленных философических концептов и личных интуитивных установок. Это ясно указывает на спутанность, нестрогость нынешнего научного мышления, на его мифологический донаучный характер». И хотя всё вдоль и поперёк проработано и есть определённые подходы , всё ещё «не хватает прежде всего осмысленного единства интегрированного подхода».
Автор предлагает начать наводить порядок, как ни странно, «с восстановления безотчётно потерянной гумбольдтовской полноты науки» хотя некоторые положения зачастую
оказываются «непонимаемыми и непринимаемыми чаще негласно, последующей наукой». Это говорит, что, по сути, научный мир не так уж далёк от наивности дилетантов-любителей. Оказывается, что их отличает только выстроенная методология подхода к предмету, которая не всегда гарантирует успех качественного результата.
Если учёные не могут понять и принять избранные каноны, то какой спрос с любителей? Они пытаются решить те же самые задачи, порой решительно меняя устоявшуюся точку зрения на то или иное явление. Ему не столь важна форма. Его интересует результат. И когда автор предлагает свою работу, которая по его мнению «является чисто лингвистическим приложением логических научных принципов к конкретным лексико-семантическим фактам», которые, нужно полагать, излагаются в анонсируемой сноской книге, возникает интерес к работе. Но
Сразу же интерес частично гасится фразой: «Чтобы и профессиональный читатель не думал, будто что-то придумано лично мною…» Это как понимать? Хотя ни для кого не секрет, что занятие наукой часто у большинства заключается в перекладывании чужой мозаики по причине отсутствия своего решения по тому или иному вопросу. Наука больше основана на статистике, она стремится к новому, но остерегается этого нового, т.к. новое заставляет
напрягаться и вносить поправки в устоявшееся.
На этом фоне и привлекает работа Ю. Рассказова своим замахом на проблемы языкознания. Естественно, вначале нужно вникнуть в глубину подхода , что довольно трудно сделать любителю даже потому, что встречаются мало им употребляемые и потому, что само погружение в иной образ мышления требует своеобразного опыта.
А что же научный мир? А ему безразлично появление очередного мозаичника, если он не выходит за рамки представлений устоявшегося научного мирка. Но автор уверенно настаивает на своей правоте и остаётся проследить за рисуемыми представлениями Ю. Рассказова о науке в целом и в частности по озвученной теме.
За основу взят глубокомысленный часто «непонимаемый» и «непринимаемый» гумбольдтовский подход, который автором хорошо усвоен. Интересно проследить, к чему нас приведёт автор в своих суждениях. Этот интерес предопределяется вопросом: Полно ли Гумбольдт определил роль и место языка в мировидческом плане? В чём заключается «некий инстинкт (души, интеллекта – Ю.Р.), предоставляющий ей ключ к образованию слов»?
Описывая понимание Гумбольдта, делается много предопределяющий вывод: «В различных видах наблюдаемое Гумбольдтом единство состояло в алгоритме увязки внешних (звуковых, речевых, стилевых, грамматических) и внутренних (интеллектуальных, мыслительных, духовных, сознательных) форм языка. Но в целостности и единстве это нельзя было сделать сразу из-за необъятного множества неразличённых деталей. Вот почему следующая за Гумбольдтом массовая наука стала произвольно, избирательно перетолковывать не столько философическую гумбольдтовскую конструкцию, сколько эмпирически наблюдаемую данность языка, от логических и социологических форм до стилевых и речевых, от физиологии и психологии до акустики и феноменологии явлений и процессов. А умудрённая Гумбольдтом наука, разрабатывая по логике научного развития важнейшие аспекты, пыталась в первую очередь установить главные элементы мировидческой сети и описать внутреннюю форму языка как алгоритм»
Вывод сам по себе удивительно точен. Но именно этот вывод, как мне кажется, позволяет заметить нюанс, который предопределяет весь ход научных процессов. Гумбольдт запирает науку во «внутреннюю форму языка», тем самым уводя внимание исследователей от истока, сути предопределяющей возможность появления языковых систем.
Объяснение не лежит в плоскости языковедения. Это элементы основ общей философии. Появляется странная дилемма – либо ограничить сви поиски в замкнутом пространстве интуитивно воспринимаемого языка ил выйти за пределы этого индивидуального ограничения и понять конструктивное устройство языка, исходя из «внешних» факторов.
Непонимание конструктивных особенностей и возможностей языка не даёт возможности предвидеть процессы внутри самой языковой системы. Мы живём в мире образов, но этот мир образов существует по конкретным законам соотношений между собой. А отношения всегда выражаются величинами, величины числами, числа цифрами. Вот поэтому, вероятно, пока интуитивно данная тема по мнению автора стала модной.
Ограничение «внутренней формой» приводит к противопоставлению внутреннего и внешнего . Появляется разнообразие точек зрения как на язык, так и на концептуальную «общность явления, которая сообщается слову как знаку».
Если не определиться с самим человеком, его местом во всей вселенской круговерти, если не разобраться с сознанием человека с его инструментами восприятия окружающего мира в качестве наблюдателя и участника, если не разобраться с основными функциональными принципами самой вселенной, то не понять, что же такое языковая система в виде того или иного языка, для чего они предназначены и как соотносится между собой языковая система и человек. Если не понять, что на самом деле несёт в себе последовательность звуков в словах и сочетание слов в предложениях, то очень часто можно видеть рассуждения о процесса внутри языка, сравнимые только с летящей по ветру фанерой. И автор правильно подмечает наличие «необъятного множества неразличённых деталей». А как же можно это сделать без только что сказанного выше? Обобщение всего бесконечного разнообразия в нечто единое – тупиковый путь. Не проще ли подойти к этому вопросу строго наоборот? Но как говорит автор выбран путь, где «масовая наука стала произвольно, избирательно перетолковывать не столько философическую гумбольдтовскую конструкцию, сколько эмпирически наблюдаемую данность языка, от логических и социологических форм до стилевых и речевых, от физиологии и психологии до акустики и феноменологии явлений и процессов». Но автор остаётся приверженцем Гумбольдта и остаётся в рамках его концептуального подхода –во внутренней форме языка с попыткой отыскать алгоритм , как оказалось, в «виде внутренней формы слова» у Потебни.
И уже двояко можно восприни мать выражение: «Многообразно рассмотрен механизм мотивации как инструмент производства слов и всей лексико-грамматической системы, что в житейской практике работает как народная этимология, подстройка форм под уровень текущего языкового сознания». Определяется, что существует мотивация словотворчества и производится «подстройка форм под текущий уровень языкового сознания». Но разве языковая система не определяется жёстко выше стоящей системой, породившей дочернюю систему как свой инструмент? И народные вольности искажения требуемых норм системой только обрекает на исчезновение носителя языка и только после этого и самого языка. Здесь уместнее заявить не о «подстройке форм», а о жёстком требовании исполнения, соответствия этим формам, которые предопределяются свыше. Разве этот нюанс не наводит на мысль о том, чем должна заниматься наука?
Но автор выбрал путь, предложенный Гумбольдтом, «мировидческого конструктивизма от внутренней формы (сборки в целостность) любого элемента языка до внутренней формы (закона сборки) лексического синтаксиса и наивных перескоков из теории в практику (в активную грамматику, по Щербе) с целью установления мифического генеративного метаязыка (якобы подлинной внутренней формы языка), а то даже каких-то почти дегенеративных примитивов, являющихся кирпичиками, из которых складывается язык», где « всё сведено к наивной интенциональности носителей языков, которая концептуализирует любое слово».
И опять очередной нюанс привлекает внимание, который подтверждает выбранную позицию автора. Цель «установления мифического генеративного метаязыка (якобы подлинной внутренней формы языка)» ставится под сомнение. Но непонятно то ли это существование этого метаязыка, то ли возможность его достижения ставится под сомнение? Автор соглашается с Гумгольдтом и в том, что анализ из-за «мелочных специализаций» и практически безграничного количества и разнообразия материала, превращает процесс в «утомительное коллекционирование бесчисленных особенностей» (Гумгольдт, с 373), мало что дающее для познания сути конструктивной природы языка».
Автор делает вывод: «В качестве начального опыта для выявления языковой картины мира легче всего взять простейшую универсальную научную картину мира, каковой является логическое счётно-числовое устройство реальности».
Казалось бы, сделан шаг в правильном направлении, но насколько точно и правильно он представляется автором?
Что в этом выводе ошибочно? Ошибочно то, что Ю. Рассказов принял «счётно-числовое устройство реальности» простейшей универсальной научной картиной.
Эта картина проста только снаружи, являясь квинтэссенцией сути всего отображаемого мироздания. Основу основ предлагается взять в качестве инструмента. Правильно ли это?
Естественно, ответ может быть только однозначным.
Но стоит отдать дань автору от правильно определил вектор (!) начала, но не начало. Оказывается, мир чисел и цифр – нетронутая веками целина. Под ней скрыт именно тот самый метаязык, который связывает воедино все языки мира который предопределяет их существование и роль в иерархии мира языков. Главенствующую роль занимает тот язык, который наиболее полно соответствует критериям мироздания. Для более ясного понимания можно привести пример, сравнив соответствие с критериями, с соответствием (совпадением, приближением) с центром взятой для примера симметрией. Чем больше соответствие с центром, тем выше рейтинг. В нашем варианте, как увидим, матричным оказывается именно русский язык.
Сделав ставку на картину с числами и цифрами, делается очередная ошибка, Ю. Рассказов поверил Пифагору: «Начало всего – единица; единице как причине подлежит как вещество неопределенная двоица; из единицы и неопределенной двоицы исходят числа; из чисел – точки» До начала даже не так, как до луны, а как до созвездия Девы. Единица и единое не есть одно и то же, хотя и принадлежат эти две ипостаси единому целому. Двоица не является порождением единица. Но это когда глубоко копается в поиске смысла.
Числа и цифры существуют для нас в виде ряда, встречных (!) ряда. У ряда есть две стороны. Ряд подразумевает единое целое в данном случае считаемое с противоположных сторон нечётными и чётными числами. Изначально берётся не «единица», а «единое». И т. д. Но это другой подход, другая теория, в которой используемый подход автором является ничтожным.
Языковая система – готовая математическая модель конкретных зависимостей, конкретных соотношений. Система не допускает вольного блуждания в поисках смысла. Это сказано по поводу «каких-то почти дегенеративных примитивов, являющихся кирпичиками, из которых складывается язык» Не кажется ли, что ошибочно взяв не то направление или основу, каждое исследование превращается в изготовление тех самых «кирпичиков»? Легко понять, что успех закладывается в определении более ранней точки начала исследования. Если определяется подобная точка, то всё существующее, как минимум ставится под сомнение. Так и с Пифагоровской единицей, где «всё сведено к наивной интенциональности носителей языков, которая концептуализирует любое слово». Это «мало что дающее для познания сути конструктивной природы языка».
В полном объёме мотивационный путь, которого придерживается автор, не отвечает полноте требований, которые необходимы для понимания процессов, происходящих в языке.
Стоит ли изначально применять компаративный метод, если непонятна структура языковой системы и отличие каждой из систем друг от друга? Это всё равно, что сравнивать ., например, трёх и пяти лучевую симметрию. Что мы можем сказать кроме того, что есть (подразумеваются) у симметрии лучи, они исходят из центра, деля пространство на плоскости на одинаковые сегменты? Да, они имеют элементы схожести, но они разные по качеству, Так и слова разных языков могут нести один и тот же смысл, но звучат они по-разному.
Находясь на позиции иного подхода не представляется возможность применять сравнительный метод. Остаётся только ознакомиться с добротно написанной работой с постановкой конкретной темы и чёткого исполнения в рамках конкретной коцепции.
Браво Юрий Рассказов! А дальше что? Где понимание структуры языка? Вы говорите о числах? Так это и есть слова, язык, который необходимо понять и следовать его требованиям не наивно с надуманной мотивацией , а попытаться определить смысл появления того или иного слова, а в нашем случае цифр, которые далее выражают значения чисел. Возможно ли это? Да, возможно. Для этого нужно исходить не от мышления обезьян, а признать существование совершенной системы, предопределяющей систему любого языка. Это сказано не о боге, а о конструктивной особенности всей вселенной и всего мироздания.
Да, Гембгольдт говорил о внутренней форме, но внутренней формы нет без внешней. И какую же внутреннюю форму изучает языкознание? Для чего? Вопросы наивные, хотелось бы знать на них ответ.
Вы предлагаете в качестве примера «коннотации концепта «лень»», а я предлагаю обратить внимание на коннотации концепта «единица».
Сравните с концептами «двоица», «троица», «пят(ь)ница», «седьмица». Вы же хотите разобраться с числами. Зачем ходить за три моря? Всё на блюдечке и здесь. Так что означает «-ица»?
Поверьте, русский язык –матричный язык, допускаю совсем ненаучную мысль, что он является одним из самых древних языков, предопределяющих появление других языков. Чтобы приблизиться к пониманию этого, нужно, вероятно, нужно поменять критерии подхода. Думаю, что все языки отличаются друг от друга своей симметрией при рассмотрении их на одной плоскости из одного центра. Несовпадение или совпадение как раз и объясняется различием сегментов симметрий.
Искать общую симметрию или допустить мысль, что десятеричная система, на которой базируется русский язык , является основой для построения всех языковых систем? Без анализа видно, что русская языковая система пронизана пятёркой и двойкой одновременно , которые являются своеобразными антиподами и взаимно порождают стартовый десяток, а не единицу. А «-ица» превращается в топографический указатель, предопределяющий место того или иного концепта что в слове «единица», что в слове «задница».
Ничего не скажешь против вывода об универсальном измерительном эталоне: «Чтобы строго сравнить мировидческое своеобразие языков, нужно их сравнивать на одном основании, на основе одной предметной картины мира, тождественной во всех языках и способной послужить оперативным универсальным измерительным эталоном». Да, эталон определён верно, но те ли критерии взяты в качестве инструментов? Цифры, числа –это позиции, соотносящиеся друг с другом. Можно ли их объединять в «совокупности единиц»? Можно ли ограничиться представлениями «счётно-числового устройства» на основе , которое базируется на условности начала отсчёта «ноль», как делает это современная арифметика (математика)?
Что же касается работы Ю.С. Степанова «Счет, имена чисел, алфавитные знаки чисел в индоевропейских языках», то вызвало удивление отношение к этой работе. Она ничем не лучше и ничем не хуже других. Автор пытался определить, решить, сопоставить, обобщить… Удачно или нет, то это зависит от критериев оценщика. Если правильно понимаю, то «…проблемы логики и психологии счёта, счётные порядки различных предметных сфер (время, календарь, часы), способы учета, переакцентуации и записи счёта…» легко объединяются в попытку обобщения с помощью примеров при поиске подходящих понятий для выражения конкретной мысли, что, на мой взгляд, можно было свести к значению черт и резов. В примерах постоянно поднимался вопрос «Как считать?», «насечки» (черты) или резы (отрезки). Собственно, работа Ю.С. Степанова ярко иллюстрирует тупики темы счёта, имён чисел и далее по избранной теме, это делает работу информативной.
«Если не вдаваться в полезные детали», далеко не уедешь. Не кажется ли, что мерность, приравненная единице не есть по сути единица? 1,2,3,4,5 и т.п – это набор последовательных позиций прежде всего отличающихся друг от друга своим качеством. Более того, все эти позиции выражают одно и то же единое целое. И ууже исходя из мерности можно считать и по три, и по пять… Это к тому, «что никакому языку и сознанию нет шансов отклониться от реальности, внести разночтения или поправки».
По поводу фразы: «Для наглядности обозначения объективной числовой реальности я использую не слова-имена чисел, а цифры, которые хоть и являются другими, математическими именами, но имеют заведомо межъязыковой, понятийный характер». Так Вы математик или лингвист, Юрий Рассказов? А если лингвист, то не обратить ли внимание на слова, обозначающие цифры внимательнее? Хотя далее, как я понимаю, будет произведена попытка сделать это.
Обратите внимание на то, что в слове «О-ДИН» передаётся своеобразный ключ-алгоритм «5-10-15» («о» обозначает ограничение, д-5, и-10, н-15 – указывая на алгоритм, указывается реально обозначенный «десяток» с привязкой к «Д»). А теперь возьмите слово «ДВА» . Представьте себе, что этими буквами обозначен диаметр окружности, где центр (окружности) обозначен буквой «В». Это нам пригодится ниже. А пока появляется вопрос: Можно ли вносить замечания и поправки в «стройность» существующей научной мысли? Иногда наивный бескомпромиссный любительский подход часто трудно воспринимаем, но в нём чувствуется поиск решения, а не игра в научность по единожды заведённому порядку. Как учёного коробит от безграмотного выражения мысли любителем, т.к. это находится за пределами привычных стандартов и заставляет напрягаться, так и любителя, мягко говоря, удивляет некоторые выводы учёного исследователя.
Возьмём приводимый пример редукции слов счёта до 20. Удивляет мнение, что «сразу никаких выводов о словах первого десятка сделать нельзя». Здесь как бы упускается, что развитие ( существование) слова требует постоянного процесса его контраргументации. А уже поводом для этого может выступать разные причины и условия. Не сделав хотя бы доступные выводы по терминам первого десятка, не осмыслив их, бесполезно продолжать анализ далее. Точнее, это сделать можно, но будет ли верен результат?
Названия цифр первого десятка имеют оттенок смысла чисто конструктивного характера. Упоминалось выше о термине «один» и «два», подобно можно трактовать и остальные цифры первого десятка. Без увязки цифр и современного русского алфавита трудно отгадать (притянуть за уши) смысл следующих деталей чисел. Современный русский алфавит – это тот плод, который созревал долгую историческую реальность.
Ю.С. Степанов ошибался, говоря, что первый десяток – это 10-20. Первый десяток – это 1-20, а второй десяток, соответственно, -10-30. И т.д. Уже исходя из этого, нужно толковать «-дцать», которое участвует в формировании слов счёта вплоть до сорока. Это трудно воспринимаемо, если не разобраться с ролью пятёрки и месте её в числовом ряде. Не разъясняя подробно, следует, всё-таки, обратить внимание на слова «девять» и « десять». «Д» в «ять» и «Д» с «ять». Вспоминаем, что означает «В» в слове «Д-В-А». Да «В» обозначает центр. «Д» занимает центральную позицию в слове «Девять», выражающую смысл цифры «9». А в смысле цифры «10», выраженном термином «десять» нет подобного центра. «10» состоит из двух пятёрок. И получается, что «Д» со стороны «В» находится в центре «ять», а последующая пятёрка с обратной стороны десятка», которая обозначена графемой «С», находится рядом с центром «ять», что позволяет обозначить начало второго десятка. Далее проще. Легко найти конструктивную связь между «П» («Пять»=»Д») и «Ц». Это, ведь тоже своеобразная пятёрка, если начитать счёт с двадцати.
Получается у нас 10-20 общим рядом первого и второго десятка. Центр обозначен литерой «Н» , Указан даже интервал от «А» до «Н», равный пятнадцати.
Исходя из этого, основываясь строго на конструктивных посылах, имеем направление и локализацию ряда чисел второго разряда: один на «Д» в образе «Ц».
Далее, начиная с третьего разряда, «-НА-», естественно, не употребляется . До сорока употребляется «ДЦАТЬ». Можно даже обратить внимание на «-АТЬ». Указывает на порядок, и если обозначить буквы числами, то получим 1-20-30, т.е границы применения «-надцать» и «-дцать».
Понятно, что такое сумбурное объяснение может даже раздражать, но я подожду, когда высказанная идея будет интерпретирована на научном языке.
Данное отступление сделано для того, чтобы показать, как неуместно звучит «обеденный» вариант «едан наетый»
Что же касается «нерегулярности в счёте десятков» (40, 90) . Как в «сорок» так и «девяносто» явно просматривается конструктивный след. Действительно нельзя понять их «нерегулярность», исходя из позиции автора, но иной подход указывает на обозначение двух «развёрнутых десятков (40) и четырёх (80), где восемь (десятков) указывает на основной ряд цифр (1-8) при строительстве числового ряда. Получается, что указывается половина ряда и центр ограничения которое выражается семёркой. Такой же конструктивный характер несёт в себе и «нерегулярность» «девяноста» и коллизии: СТО, Две-СТИ, Три-СТА, Четыре-ста, Пять-СОТ и т.д. .Да и «тысяча» - на слух выражает ограничение «Т» - «Щ». «Щ» -27-я буква (седьмая буква третьего десятка).
Конечно, глядя с другой позиции, рассуждения выглядят как бред, но это же относится и к научным бредням. Компаративный метод поиска истины не оправдывает себя в сравнении с картиной изначально единого праязыка со славянской матричной основой.
Хотя не отрицаются заимствования , всё-таки, нужно признать, что, говоря о заимствовании, делается вывод Ю. Рассказовым указывающим на истоковый единый праязык : «Компаративный догляд систем счёта по славянским формам десятков показывает, что они не произошли сами собой в каждом языке изолированно в процессе распада некоего праязыка, а являются заимствованием и перестройкой какой-то одной, рационально созданной системы». Но только если и было заимствование, то не славянским праязыком, а напрашивается вывод, что именно древняя форма славянского языка была этим единым праязыком, из которого происходило заимствование.
Хочется ещё раз отметить глубокий анализ, который провёл автор на тему компаративных технологий в рамках выбранной темы, не выходя за рамки общепринятых правил анализа в языкознании. И даже в этом режиме найдены любопытные решения и выводы. Например:«Сложение и речевое видозменение слов происходит по органическим причинам (если угодно – законам) устройства человеческого речевого аппарата и природно-социальных обстоятельств речения слов (отсюда редукция, метатезы, зияния, придыхание, назализация, картавость). А по природно-социальным обстоятельствам восприятия и толкования слов происходит их коллективная коррекция (ослышки и поправки, акценты и прави`ла, шаблоны-установки и концепты) и народно-этимологическая гиперкоррекция (переосмысление, переоформление, перефразирование). ». Собственно, этим и объясняется контраргументация как движитель развития языка.
Понравилась реплика: «Разумеется, подобрать можно всё, что угодно».
Первая часть работы заканчивается многообещающим , не вызывающим никакого сомнения выводом: «Важно, что в славянских языках, а именно в русском, максимально проявлено существо этого счётного содержания. Следовательно, разумнее начинать анализ происхождения счёта с анализа русской системы счётной лексики. Чем глубже будет этот анализ, тем вернее он коснется межъязыковых событий образования счёта и, при обширном рассмотрении деталей, обязательно перерастёт в наблюдение истории мирового происхождения и распространения чисел и счёта»
В чём ценность этой работы? В ней проведён анализ состояния дел в современном языкознании. Работа легко воспринимается и превращается в стимул более глубокого погружения в языкознание любителей языка, несмотря на различный уровень владения информацией. В подобных случаях возможен разговор на концептуальном уровне без погружения в детали компаративистских технологий. Очевидно, что для продвижения в русле достижения понятия о праязыке необходимо менять концептуальный подход, на котором оснваны современные технологии. И правильно считает Ю. Рассказов, что нужно это делать смелее.
Что касается «Сказки счёта», то считаю некорректным делать критические замечания по поводу излагаемого материала по причине иной позиции в подходе к затронутой теме.
Можно выразить общее мнение. Оно заключается в том, что возможен компаративный подход в анализе , как сделал Ю. Рассказов. Нотогда нужно подразумевать не реконструкцию праязыка, а возможные пути человечества в осмыслении проявляющихся разнообразных языковых систем в связке с основой – праязыком, которая изначально содержала основные критерии зарождения и независимого развития этих систем. Дальнейшее развитие языков уже зависело от местных условий и частичной или полной изоляции той или иной языковой системы. Это можно проследить в предлагаемой работе Ю. Рассказова.
Предлагается альтернативный подход для осмысления основы праязыка.
Надеюсь, что после ознакомления с предлагаемой работой, которая называется «Когда каббалисты отдыхают», возможен совершенно иной разговор на тему счёта и языковых систем.