До сих пор в науке бродит представление о том, что якобы термин «Русь» происходит от финского слова Ruotsi.

Начало теории о происхождении этнонима «Русь» от финского слова Ruotsi положили труды шведских литераторов XVII в., возвеличивавших историю Швеции. Найдя созвучие между названием шведской провинции Рослаген и финнским названием Швеции «…Юхан Буре (ум.1652) выводил финское слово ruotsolainen – «швед» (производное от Ruotsi –«Швеция») от древних названий Рослагена Rohden и Rodhzlagen). И. Л. Локцений (ум. 1677) «переименовал» гребцов и корабельщиков Рослагена, в роксолан, т.е. в русских» (1). Г.З. Байер и Г.Ф. Миллер опирались уже на целую плеяду шведских «открывателей», таких как Х. Бреннер, Ю. Буре, П. Петрей, И. Перингшельд, А Моллер, Э. Рунштеен  вкупе с  О. Верелием и О. Рудберком.

Впоследствии по проторенной дороге развивает теорию Ю. Тунманн, утверждая, что название «Русь» происходит от финского названия Швеции  Ruotsi. А.Л. Шлецер закрепляет это предположение уже «открытым» шведами объяснением Ruotsi из названия Рослагена. «Первое доказательство, что Руссы могут означать Шведов. – Еще и по сию пору Финские народы называют на своем языке Шведов сим только именем. …Ruotzi, Швеция; Ruotzalainen, Швед… В древнейшие времена, Есты и Финны разбойничали по Балтийскому морю, а чаще всего в Швеции. Упландский берег был ближайший противу их: ещё и теперь, как и древле, называется он РОСлаген. Очень часто целые народы и земли получают названия от соседей по местам, ближе всех к ним прилежащим…» (2).

В дальнейшем норманисты сосредоточились на обосновании выведения термина «Русь» по схеме Rohden/Rodhzlagen > Ruotsi > Русь (тунманновско-шлецеровскую схема), с попутным обоснованием скандинавской этимологии Rohden/Rodhzlagen. Эта схема предполагает, что финны узнав название прибрежной полосы в Средней Швеции и название ее жителей, перенесли его на жителей всей Швеции, а затем каким-то образом передали это восточным славянам. Наиболее горячие головы на основании созвучия первого компонента композита Рослаген и этнонима «русь», бросились доказывать, что речь идет о тех самых варягах-руси, о которых повествуют древнерусские летописцы («погодинский» вариант).

Однако никакой следов загадочного племени русь в Скандинавии так и не удалось обнаружить. Ни скандинавские, ни европейские источники не упоминают никакой руси в Скандинавии. Сами скандинавские лингвисты признают, что корень рос-/рус- является заимствованием в шведском языке. Первая часть композита в слове «Рослаген» содержит s как окончание родительного падежа, а не корня слова, и в именительном падеже s отсутствует. Поэтому более осторожные исследователи останавливались только на скандинавской этимологии Рослагена, связывая его с Ruotsi. В частности А.А. Куник приводил название др.-шв.жителей области Рослаген Rodhsin из др.-герм. *rods (ср.: др.-шв. rodher "весло, гребля") (3). Другой вариант - от др.-шв. *roþr "гребное судно", откуда *Roþ(r)in>Roþslaghin (Roslagen) (4). Из ярых отечественных последователей «тунманновско-шлецеровской» схемы можно отметить Д.А. Мачинского и В.С. Кулешова, которые даже выдвинули предположение, что росомоны Иордана тоже связаны с Рослагеном, и что название этой местности в Швеции должно было существовать уже в VI в. (5).

Однако известно, что название местности Рослаген в Швеции письменно задокументировано только начиная с конца XIII в..Руден (Rohden)  упоминается впервые в 1296 г. В Упландских областных законах, а Рослаген (Rodhzlagen) в 1493 г., но как таковое получило распространение значительно позже, так как еще при Густаве Вазе называлась областью Руден (6).

Более того, как показала Л.П. Грот этой территории в IX в. вообще еще не существовало. Она находилась под водой. «По исследованиям шведских ученых, уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген, в IX в. был минимум на 6-8 м выше нынешнего» (7). Это же подтверждается и тем, что побывавший в Швеции в 1219 г. Снорри Стурлусон, описывая Швецию, не знает никакого Рослагена и указывает только на Sjoland/Seeland и все что лежит в море к востоку от нее (т.е. разрозненные группы торчащих из воды небольших каменистых островов). Однако, даже без данных геофизики, вдумчивым исследователям еще в конце XIX в. было понятно, что связь финского Ruotsi c Рослегеном невозможно обосновать.

Осознавая это, а также понимая, какой удар это наносит норманизму, скандинавский патриот В. Томсен бросился спасать систему, заявляя, что рано рвать путеводную нить между скандинавскими этимологиями и Ruotsi (8). Если не удается доказать связь Рослагена с Ruotsi, то можно предлагать связь Ruotsi с любым другим подходящим древнескандинавским словом. «Томсеновская» схема предполагает усвоение финскими племенами какого-то др. сканд. слова, которое ошибочно ими было воспринято как самоназвание прибывавших к ним шведов, и впоследствии приобрело значение этнонима для всех шведов. В последствии же оно было передано восточным славянам. «Весьма вероятным является предположение, что Шведы, жившие на морском берегу и ездившие на противоположный берег, очень рано могли назвать себя - не в смысле определения народности, а по своим занятиям и образу жизни - roþs-menn, roþs-karlar, или как-нибудь в этом роде, т.е. гребцами, мореплавателями» (9).

 

В сущности, эта схема выведения этнонима «русь» отличалась только тем, что предлагалось отказаться от связи Ruotsi с Рослагеном и выводить этноним прямо из тех этимологий, которые уже предлагались для Рослагена. Другие альтернативные этимологии в норманизме не прижились

(др. исл. Hreiðgotar – Куник; др.исл. hroðr, «слава» - Будилович; др.исл. drott, «отряд» - Бримм).

Основная «томсеновская схема» предполагает трансформацию др.-шв. композитов вроде rodsmen, rodskarlar, rodsbyggjar в финское Ruotsi. Сами же эти  композиты образуются от др.-шв. roþer "гребля, судоходство, плаванье, пролив между островами, неглубокое морское пространство ", которое в свою очередь должно восходить к архаичным др. германским *Roð(e)R /Roꝥ(e)R или *Roꝥ(u)R (В. Томсен (1891), Р. Экблом (1957), С. Экбу (1981)). Эта же концепция вошла и в словарь М.Фасмера (10).

Сейчас Е.А. Мельникова пытается представить, как достижения современной лингвистики, старые теории В. Томсена и его последователей. В ее передаче получается, что источником для образования финского Ruotsi являются производные от древнескандинавского глагола  "грести" (др.-исл. róа), такие как: rōþer ("гребец") и* rōþs(-mađr, -kаrl). Каждая из таких производных при редуцировании до *rōþs (первая часть композита) может перейти в западнофинское Ruotsi/Roots. При этом заявляется, что поиски конкретной словоформы для Ruotsi малоперспективны и не имеют научной ценности (11).

Такой подход к лингвистическим обоснованиям вызвал возражения даже в стане самих норманистов. Так один из крупнейших специалистов по романо-германским языкам А.В. Назаренко указывает на повальное заблуждение многих историков относительно якобы абсолютно доказанного происхождения названия «русь» от шведских «гребцов»:

«…в умах большинства историков и научной публики парадоксальным образом по-прежнему господствует убеждение, что вопрос, по сути дела, давно исчерпан и др.-русск. русь, также как фин. ruotsi «шведы» (и аналогичные формы в языках других финских народов со значением либо «шведы, либо «русские»), восходит к некоему древнескандинавскому прототипу, в качестве которого, за редкими исключениями,…, обычно постулируется либо гипокористики от сложных слов с первой основой др.-сканд. *roþ-«грести», вроде *roþs-karlar, *roþs-menn «участники походов на гребных судах»(идея, восходящая еще к В. Томсену…), либо др.-сканд. *roþ(u)z «гребля», с предполагаемым развитием значения «поход на гребных судах», «гребная дружина»(12).

Основная лингвистическая трудность состоит в том, что не удается восстановить исходную древнескандинавскую словоформу (*roþs-), которая бы была праформой для финского Ruotsi. Как пишет А. В. Назаренко: «Осознано или бессознательно сторонники этой гипотезы пытаются обойти уже отмечавшийся нами главный недостаток древнескандинавской этимологии(вернее было бы сказать - этимологий) имени "русь" - отсутствие формально-лингвистически безупречного древнескандинавского оригинала этого имени...Напомним только, что одним из краеугольных камней скандинавской этимологии названия «русь» со времен В.Томсена была такая последовательность заимствований: др.-сканд. *rōþ(s)- > фин. ruotsi > вост. – слав. русь, поскольку только на финской почве мыслимо сокращение второй части гипотетического древнескандинавского сложного слова до искомого *rōþs..» (13). Ссылки на то, что сами финны редуцировали и исказили исходный древнескандинавский композит, являются крайне неубедительными, так как сами скандинавы, которые, как уверяют норманисты, массово прибывали на Русь и плавали в Константинополь, а также представлялись при европейских дворах, не могли использовать какое-то странное финское искажение от их собственного названия. Поэтому, вполне обоснованно Назаренко выражает недоумение в адрес Мельниковой: «В этой связи нам непонятно мнение специалиста, отказывающегося от поисков конкретной (древнескандинавской – А.Н.) словоформы, исходной для фин. Ruotsi, поскольку таковой якобы мог послужить «любой из композитов с первой основой *rōþs …В том-то и состоит проблема, что не только любой, а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы… поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *rōþs-men могла редуцироваться до rōþs» (14).

Резкой критике скандинавскую этимологию Руси подверг и К.А. Максимович (15). Прежде всего он указал, что «…этимология Руси в интерпретации Томсена в настоящее время отвергнута германистами, поскольку в скандинавских источниках сложные термины rodsmæn и rodsbyggjar не встречаются вообще, а термин rodskarlar ‘жители Рослагена’ засвидетельствован лишь с XV в. – при этом данный тип сложения, содержащий s, по соображениям исторической фонетики не может быть древнее XIII в.». Кроме того, чисто гипотетическое *Roꝥ(e)R экстраполируется в глубокую прагерманскую древность V-VI вв. для объяснения фактически современного фин. Ruotsi. При этом конечное –R предполагается фрикативным для обоснования перехода в финское s, что ниоткуда не следует, кроме желания обосновать фин. Ruotsi. Трудности возникают и при выведении этнонима из nomen actionis(гребля). «Русь будет первым (и, видимо, последним) случаем, когда имя, обозначающее род занятий, превращено в этноним». Также, если русь обозначала социальный коллектив, то в скандинавских языках слово должно было оформляться с помощью суффикса принадлежности –ing (varingjar, kylfingar), чего в этнониме не обнаруживается.

Обычно норманисты ссылаются на то, что у скандинавов участники пиратских походов назывались «викингами» без какой-либо этнической окраски. Но в отличии от викингов, которые хорошо задокументированны и в скандинавских и в европейских источниках, никаких «гребцов», «веслодружинников», «гребоманов» в письменных источниках не обнаруживается. Предлагается просто по аналогии с викингами поверить в существование некоего неизвестного скандинавского термина для участников специфических походов шведов к финнам (так как ни у кого больше они так не представлялись).

Помимо проблем со скандинавской этимологией, как «тунманновско-шлецеровские», так и «томсеновские» концепции вынуждены прибегать к посредничеству финского Ruotsi для объяснения возникновения имени «русь». И это уже давно вызывало шквал критики.  Прежде всего, из русских летописей хорошо известно, что восточные славяне прекрасно знали шведов под их собственным самоназванием «свеи». Под этим самоназванием шведов знали в Европе со времен Тацита. Более того, летописцы прекрасно различали скандинавские народы. В самых ранних записях летописей упоминаются не только свеи, но и норманны. «Афетово бо и то колѣно Варѧзи Свеи Оурмане [Готе] Русь  Агнѧне  Галичане  Волъхва  Римлѧне  Нѣмци  Корлѧзи Веньдици Фрѧгове и прочии доже  присѣдѧть ѿзапада  къ полуночью  и  съсѣдѧтьсѧ съ племѧнемъ Хамовъıм» (16).

Летописцы нигде и никогда шведов русью не называли. Никакой необходимости заимствовать термин от финнов не было. Финны не играли никакой существенной роли в торговле восточных славян. Не оказывали они и существенного культурного влияния. «Ведь к заимствованию побуждает престиж дающей стороны, – как пишет О. Н. Трубачев. – А был ли он тогда…в нужном размере у небольших и вынужденно малочисленных и небогатых во всех отношениях племен примитивных охотников и рыболовов, которыми были на памяти истории (и археологии) так и не поднявшиеся до уровня собственной государственности финны» (17).

Если предположить, что первоначально якобы славяне называли шведов производным от Ruotsi, то непонятно, почему после призвания перестали так называть. Почему предполагаемая скандинавская верхушка древнерусского общества могла забыть о своем самоназвании и начать называть себя по-фински? Если, как рассказывают норманисты, шведы волнами одна за одной колонизировали Северо-Запад Руси и «организовали» в конце концов древнерусское государство, почему финны не стали Русь тоже называть Ruotsi, а называли и продолжают называть другим именем(Venaja)?

Значение слова Ruotsi, как обозначения Швеции, берется норманистами из поздних источников, не старше XVII в. Шлецер, например, вдохновлялся такими источниками: «Юслениев Финский лексикон (1745 –А. О.) стр.319: Ruotsi, Швеция; Ruotzalainen, Швед. Гупелева Естонская грамматика(1780 – А.О.) стр. 259: Rootzi-(стр. 469 Roodzi-) maa,Швеция; Roots, rootsi mees, rootslane, Швед; rootsik, Шведка и полуНемка, простая женщина, но в Немецком платье» (18). Никаких текстов, подтверждающих то, что финны пользовались термином Ruotsi в IX в. именно в указанном смысле, нет. Есть только некие гипотетические предположения о древности этого слова. Сcылаясь на присутствие его во всех западнофинских языках, Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин относят возникновение слова Ruotsi к периоду до распада языковой общности западнофинских племен в VI-VIII вв. по датировке П. Хайду (19). Но, во-первых, сама эта датировка является довольно умозрительной, не имеющей никаких подтверждений в письменных источниках. Во-вторых, ссылки на языковую общность состоятельны, когда речь идет об образовании имен нарицательных в самом языке. В данном же случае, речь идет о заимствовании из скандинавского языка (как предполагают норманисты).  И тот же Хайду, там же где приводит датировки распада языковой общности, рассказывает о заимствованиях из других языков. Он, в частности, указывает на то, что из древнерусского языка был заимствован ряд слов в финские языки, но это никак не означает, что заимствование произошло до распада языковой общности финнов. Хайду поясняет: «происходило и проникновение древних славянских заимствований из одного прибалтийско-финского языка в другой (например, архаические славянизмы в западных диалектах финского языка иногда можно квалифицировать и как принесенные эстонскими переселенцами позднего времени)» (20). Соответственно, датировать такие события в отсутствии письменных свидетельств не представляется возможным. Это в полной мере относится и к любым другим заимствованиям, в том числе и из скандинавских языков.

Кроме того, нет уверенности и в устойчивости семантики этого слова. О.Н. Трубачев приводит следующие данные: «Финское (суоми) Ruotsi, как уже сказано, значит «Швеция», ruotsalainen значит «швед»; так – в литературном современном финском языке. В народных говорах картина разнообразнее. Например, в севернокарельских говорах ruotsalainen выступает в значении «лютеранин», «финн», карельско‑олонецкое ruottši значит «Финляндия», а также «финн», «лютеранин», редко – «швед», тверское карельское ruottšalaiήi – «финн», людиковское карельское ruotš – «финн», «лютеранин», «Финляндия», «Швеция». Таким образом, в отличие от стандартного финского (а также идущего в его русле водского röttsi «Швеция», эстонского Rootsi «Швеция», ливского rùotš‑mō «Швеция»), более периферийные, карельские, говоры проявляют любопытную настойчивость, преимущественно обозначая этим словом иной этнос и иное вероисповедание, и в восточном, в значительной степени православном, регионе этим словом обозначены внешние по отношению к нему финны, финны как лютеране» (21).

В. В. Фомин со ссылкой на Д.К. Зеленина указывает, что «эстонско-финское название Rootsi-Ruotsi распространялось не только на шведов, но и на Ливонию. Отсюда, подытоживал ученый, «так как Лифляндия много ближе и более знакома эстам, нежели заморская Швеция, то есть все основания полагать, что более древним значением народного эстонского имени Roots была именно Ливония, а Швеция – уже более поздним значением» (22).

В дополнение к чисто теоретической возможности перехода финского Ruotsi в славянскую Русь, норманисты выдвинули также следующую аргументацию (ее озвучивал еще Томсен). Финское Ruotsi должно передаваться русским «русь» точно также как финское Suomi передавалось в летописи словом «сумь». Кроме того, в летописи этнонимы, оканчивающиеся на мягкий знак, в основном относятся к финно-угорским и балтийским племенам. Вслед за Томсеном эту аргументацию повторял ряд филологов и историков. Ее приводил А.А. Шахматов и М. Фасмер, а в более современных работах - Е.А. Мельникова (23). В сжатой форме Е.В. Пчелов так представляет эту аргументацию: «Среди названий неславянских народов выделяется модель, в которой название оканчивается на -а. Таковы «меря», «мурома», «мордва», «печера» И др. Это названия или финно-угорских (восточнофинских), или балтских народов. Другой тип - названия, оканчивающиеся на -ь (отражающий финское конечное -i), такие как «чудь», «весь», «емь», «пермь», «сумь», «водь», «лопь». Это названия западнофинских или балтских племен. Ясно, что название «русь» по своей форме относится именно к этому типу, что заставляет видеть в нем заимствование из финских или, во всяком случае, неславянских языков» (24).

На этих «филологических доказательствах» следует остановиться подробнее.  Если бы модель этнонимов с окончанием –ь встречалась только в отношении финских племен, то можно было бы еще строить какие-то предположения, да и то это не является доказательством с филологической точки зрения. Но, как признает сам Е.В. Пчелов, встречаются такие этнонимы не только у фино-угорских племен, но и у балтийских. А финские и балтийские языки далеко не одно и то же.  Кроме веси, чуди, еми в летописях есть еще корсь, либь, жмудь. Кроме того, у восточнофинских племен кроме муромы, мордвы и печеры была еще и черемись, а у балтов была не только корсь, либь и жмудь, но и литва, и ятвяги. Да и у славян была морава.

На самом деле принципы формирования этнонимов в древнерусском языке напрямую не связаны с теми или иными этническими или языковыми группами.

Спецификой древнерусского языка было образование от обычных этнонимов во множественном числе этнонимов, как собирательных существительных в единственном числе в соответствии с их склонением. Впоследствии такая трансформация этнонима могла вести к образованию хоронима. В летописях хорошо видно использование имени «русь» и в качестве этнонима, и в качестве названия страны.

Большинство, встречающихся в летописях славянских этнонимов предстают обычно в суффиксальной форме в отличие от балтийских и финских.

Так из 15 восточнославянских племенных названий (дулебы, хорваты, тиверцы, полочане, бужане, велыняне, деревляне (древляне), поляне, северяне, уличи, дреговичи, вятичи, радимичи, кривичи, словены), только 2 представлены в бессуффиксальной форме(дулебы и хорваты). По тому же принципу образуются в древнерусском языке этнонимы и западных славян (на –ан-е: мазовшане, поморяне; -ич-и: лютичи). И само общее наименование «славяне» также предстает в суффиксальной форме.

В науке уже давно установлено, что бессуффиксальные этнонимы являются более ранними формами, чем суффиксальные (25). Как известно дулебы встречаются в ПВЛ в связи с приходом авар в Центральную Европу в начале VII века. Этноним «хорвати» также достаточно ранний, и его возникновение относится еще к периоду до переселения части хорватов на Балканы в VI-VII веке. Это указывает на то, что эти этнонимы должны были давно сформироваться. Кроме того, к моменту написания летописи этноним дулебы стал анахронизмом, так как летописец указывает, что там уже живут волыняне. «Дулѣби  живѧху по Бу҃  гдѣ  нъıне Велъıнѧне»(26).

В русских летописях зафиксированы более ранние варианты других восточнославянских этнонимов. В отношении древлян в Лаврентьевской летописи встречаются выражения «…бъıша ѡбидимъı Древлѧми», «…[а] в Деревлѧхъ  своє(кнѧженьє)…» (27). Как видим, этноним стоит в бессуфиксальной форме в творительном и местном падеже. Согласно этому типу склонения в им. падеже ед. ч. должно быть либо Древлѧ, либо Древа, что совпадает с формой Литва. Точно также в отношении северян мы находим бессуфиксальную форму: «друзии сѣдоша по Деснѣ и по Сѣли  по Сулѣ  и нарекоша  Сѣверъ» (28) Это же относится и к полянам: «Полем же жившемъ  ѡсобѣ…», «И  по сихъ  братьи  держати почаша родъ ихъ кнѧженьє в Полѧхъ» (29). Таким образом, в основе летописных этнонимов древлян, полян и северян лежат бессуфиксальные этнонимы Древа, Полѧ и Сѣверъ.

Переход к суффиксальным этнонимам у славян преобразовывал окончания для собирательных этнонимов в единственном числе, а во многих случаях и затруднял такой переход. Суффиксальные этнонимы на –ан-е уже не могли дать этнонимы в единственном числе на –ь.

Этнонимы на –и не являются спецификой только финских племен. Западные источники изобилуют «простыми» бессуффиксальными названиями славянских племен: вагры(waigri), винулы (winuli), руги(rugi), раны(rani), ререги(reregi), ободриты(obodriti), полабы(polabi), ратари(retheri), чехи(bohemi) sorbi, serbi, varnabi (разновидность названия варинов) и т.д.. И многие из них в древнерусском языке могли использоваться в форме единственного числа с окончанием –ь.

Этноним «русь» также является бессуффиксальным и, следовательно, более архаичным, чем остальные суффиксальные восточнославянские этнонимы.

Формы окончаний этнонима «русь» показывают, что оно склоняется как существительное женского рода с основой на *i. К этому типу склонения относятся существительные мужского и женского рода, оканчивающиеся на –ь. По Русинову это 4-й тип склонения древнерусского языка (30).  В им. п. мн. ч. «русь» должна записываться как «руси». Соответственно обычной формой множественного числа этнонима «русь» должно быть «руси». Собственно, это и есть исходная форма этнонима. Подтверждение этому находим в немногочисленных примерах использования множественного числа  этнонима «русь» летописцами. Так в Ипатьевской летописи под

945 г. читаем: «и приходѧщии Руси сде да не творѧть бещиньӕ в селѣхъ» (31);«и ѿходѧщи̑ Руси ѿсюду взимають ѿ нас̑ єжє надоби брашно на путь» (32); «и ходи Игорь ротѣ и мужи єго и єлико поганыӕ Руси а хрс̑тьӕную Русь водиша въ цр҃квь ст҃го Ильи» ( 33).

В Лаврентьевской летописи под 1018 годом читаем: « совокупивъ Русь (Руси в Академическом списке вин. пад. мн. ч.)  и  Варѧгъı  и  Словѣнѣ  поиде противу Болеславу» (34). Под 862 годом читаем: «…рѣша Русь (Руси  в Радзивиловском и Академическом списке в им. п. мн. ч.) Чюдь [и] Словѣни и Кривичи…»(35). Интересно также то, что такой же вариации подвергается и этноним «чюдь» в этом же самом месте. В Хлебниковском списке вместо «чюдь» стоит «чюди».

Кроме этнонима «русь» в летописях есть и другие славянские этнонимы на –ь. «се ти же Словѣни Хровате Бѣлии и Серебь и Хорутане» (36).

Сербы, которые в древности назывались серби или сереби, склоняются также, как русь, в древнерусском языке получили этноним в единственном числе серебь/сербь. Кроме того, в летописи есть хоронимы, используемые по такому же принципу, как и Русь. Там встречается и Великая Скуфь, и Ватрь (в смысле Бактрии).

«Дулѣби же живѧху по Бугу кде нъıне Волынѧне  а Оуличи И Тиверци сѣдѧху по Бугу  и по Днѣпру и при(при)сѣдѧху къ Дунаєви  и бѣ множтво ихъ  сѣдѧху бо по Бугу  и по Днепру  ѡли до морѧ и суть городи ихъ и до сего дне  да то сѧ зовѧху ѿ Грѣкъ Великаӕ Скуфь» (37). 

«Симови  Перьсида  Ватрь доже  и до Инъдикиӕ» (38).

Очевидно, что ни скифы, ни бактрийцы никакого отношения к финнам не имели.

Также указание на более ранний славянский этноним волынян мы находим в сохранившемся хорониме Волынь. Переход к этнониму в единственном числе с окончанием на –ь можно увидеть и в суффиксальном славянском этнониме на –ичи, образованном от патронимической основы - радимичи.  «иже бѧху в мирѣ Полѧне  и Деревлѧне  [и]  Сѣверъ и Радимичь и Вѧтичи  и Хрвате» (39).

Таким образом, в качестве этнонимов могли использоваться собирательные существительные, как во множественном, так и в единственном числе. Окончания обоих вариантов этнонимов (и славянских, и неславянских) определялись формами склонения этих этнонимов в древнерусском языке.  Для этнонимов руси, чюди, серби, черемиси, радимичи в единственном числе использовались этнонимы русь, чюдь, сербь, черемись, радимичь.

То, что это не является какой-то странной особенность именно этого склонения древнерусского языка, и эта «странность» не ведет к поиску таинственных финских следов в русском языке, можно показать на примере образования собирательных этнонимов в единственном числе на других типах склонений.

Так в летописи используется в отношении северян также бессуффиксальный этноним Сѣверъ: «друзии сѣдоша по Деснѣ и по Сѣли  по Сулѣ  и нарекоша  Сѣверъ» (40). Это форма им. п. единственного числа. Во множественном же числе эта форма дает Сѣвери. Это склонение для существительных мужского рода с основой на *о, *jo. (Правда летописцы также приводят этот этноним как существительное среднего рода во множественном числе как Сѣвера, а в единственном как Сѣверо).  Если для Сѣвери в единственном числе использовалось имя Сѣверъ, для древлян и полян – соответственно в единственном числе должны быть формы Древа и Поля, а для Руси - Русь. Окончания этнонимов в единственном числе определялись просто типом склонения данного существительного в древнерусском языке.

Таким образом, из всего вышесказанного вытекает, что никаких доказательств заимствования этнонима «русь» не существует. Это обычный бессуффиксальный этноним в форме ед. числа, который также мог служить хоронимом. Он образуется от этнонима «руси» во мн. числе, и точно также, как для формы мн. числа «серби» был вариант в ед. числе «сербь/серебь, так и для «руси» был вариант «русь».

Подводя итог, можно сказать вся аргументация норманизма, направленная  на обоснование происхождения этнонима русь из финского Ruotsi, является несостоятельной.

1) Нет никаких удовлетворительных скандинавских этимологий. Нет ни одной скандинавской праформы, которая могла бы обеспечить лингвистический переход в Ruotsi и Русь.

2) Нет никаких свидетельств источников, что финны использовали термин Ruotsi в IXв. именно в значении «шведы».

3) Трудность в обосновании необходимости для восточных славян заимствовать название шведов у финнов и тем более самим шведам, массово переселявшимся на Русь (как уверяют норманисты).

4) Произвольная группировка этнонимов в древнерусских источниках с целью обоснования заимствования имени «русь» из финского языка, которая демонстрирует пренебрежение элементарными основами славянской этнонимии и специфики образования этнонимов древнерусском языке. 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

1. Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. М., 2005. С. 22

2. Шлецер А.Л. Нестор. Ч.1. 1809. С.317

3. Kunik A.A. die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slaven. SPb., 1844. Bd. I. С. 67-70, 89-96, 163-167

4. Hjarпе Е. Roden. Upphovet och namnet, Omraden och jarlen // Namn och Bygd. 1947. B. 35. С. 28-60

5. Мачинский Д.А., Кулешов В.С. Северные народы середины IV –первой половины VI в. в «Getica» Иордана // Ладога и Глеб Лебедев СПб., 2004.С.65

6. Грот Л.П. О Рослагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии// Слово о Ломоносове М., 2012. С. 329

7. Грот Л.П. О Рослагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии// Слово о Ломоносове М., 2012. С.331

8. Томсен В. Начало русского государства// Из истории русской культуры. Кн.1. Т.2. М., 2002. С.196

9. Томсен В. Начало русского государства// Из истории русской культуры. Кн.1. Т.2. М., 2002. С.197

10. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т.3. М., 2003. С.522.

11. Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX-X вв.)//ВИ.1989. №8; Мельникова Е.А. Древняя Русь и Скандинавия. М., 2011. С.137; Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. С.297-298

12. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С.11

13. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С.33

14. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С.33

15. Максимович К.А. Происхождение этнонима Русь в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников // KANISKION. Юбилейный сборник в честь 60-летия профессора Игоря Сергеевича Чичурова. М., 2006. С.16-18

16. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб. 4

17. Трубачев О.Н. К истокам Руси. М., 2013. С.78

18. Шлецер А.Л. Нестор. Ч.1. 1809. С.317

19. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. С.299; Хайду П. Уральские языки и народы.1985. С.80

20. Хайду П. Уральские языки и народы.1985. С.81

21. Трубачев О.Н. К истокам Руси. М., 2013. С.79

22. Фомин В.В. Варяги и Русь//Варяги и Русь. М., 2015. С.67

23. А.А. Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени. СПб., 1919. С.50; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т.3. М., 2003. С.523; Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. С.299

24. Пчелов Е. В. Рюрик. ЖЗЛ. М., 2010. С. 201-202

25. Хабургаев Г. А. Этнонимия. Повесть временных лет. М., 1979. С.205

26. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб. 13

27. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.10, 16

28. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб. 6

29. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.9, 10

30. Русинов Н. Д. Древнерусский язык. М., 1977. С.96

31. ПСРЛ. Т.2 Вып.1. Л., 1923. Стб.39

32. ПСРЛ. Т.2 Вып.1. Л., 1923. Стб.39

33. ПСРЛ. Т.2 Вып.1. Л., 1923. Стб.43

34. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.143

35. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.19

36. ПСРЛ Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.6

37. ПСРЛ. Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.13

38. ПСРЛ.Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.1

39. ПСРЛ. Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.12

40. ПСРЛ. Т.1 Вып.1. Л., 1926. Стб.6

Список сокращений

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей

 

---