Что виноват, или Кто делать?

​​​​​Демократическое сознание XIX века придумало, явно для тупых, два универсальных вопрошания на любую беду: кто виноват? что делать? Наши передовые демократы все еще полагают умным повторять эти вопросы. Хотя за это время уже виноватили монархию, демократию, большевизм, сталинизм и волюнтаризм, коммунизм, «гласность» и «демократию». А сделать хотели общинную коммуну, западную цивилизацию, мировой коммунизм, социалистическую систему, материально-техническую базу, perestroika, западную демократию.

Процесс явно пошел по кругу. Все возможные «кто» и «что» испытаны на собственной шкуре, как у того дурака, которого заставили молиться. Наконец даже тупые поняли, что все виноваты и всё виновато, что делано всё и делать более ничего не надо. Два этих утверждения составляют самую суть сегодняшнего властвующего коммунистическо-демократического сознания[1]: представители властей только и делают, что обвиняют кого-нибудь (друг друга, тяжелое наследие, НАТО и т.д.), т.е. ничего не делают и оправдывают свое ничегонеделание делами всего окружающего мира. Стоит ли удивляться, что вся производственная жизнь у нас брошена, сменившись системой индивидуального присвоения бросовых богатств. Впрочем, и весь народ ничего не делает (если не присваивает), зато без устали винит власти в том, что те не дают урвать законный кусочек. Так что лозунг — все виноваты и никому ничего делать не надо — является тотальным лозунгом нашего единодушного, все еще коммунистически-единогласного общественного сознания.

Почему же это сознание так уверено, что несмываемая круговая порука вины лежит на нем, почему оно даже не пытается что-то сделать? Будь это сознание сознанием условного Ивана Ивановича, призрачного Ельцина, считающего себя реальным Зюганова, приснившегося Жириновского, мы бы его спросили — оно бы ответило. Но общественное сознание — это фантом, каким-то боком сидящий в каждом из нас. Поэтому себя-то и нужно спрашивать.

Все дело в том, что наше демократическое сознание (от вовремя разбуженного Герцена до не вовремя заснувшего Ельцина) — это политическое сознание, такое, которое, приняв какой-то личный идеал и цель, для их реализации создает частную организацию (кружок, партию, класс), которая стремится стать всеобщей властью (аппаратом, государством, законом). Какой бы идеал ни принимался в политике, в любом случае он становится всеобщим насильно, отменяя правомочность всех других идеалов и целей. Наше общественное сознание устало от этого бесконечного политического насилия, пронизавшего все сферы жизни (от быта коммуналок до парений науки и искусства), и, не желая его переносить, в лице каждого человека прямо обвиняет всех остальных в насилии над его личностью. Однако сделать что-то можно по-прежнему, лишь приняв один идеал, одну цель. А общественное сознание знает по многому горькому опыту заведомую тупиковость любых цели и дела и поэтому — ничего не хочет делать: пусть сейчас плохо, а будешь делать, станет еще хуже. Вот Горбачев: только трепался (и скрывал-«вскрывал»), а Союз развалил и затеял бесконечные разборки братских республик. Вот Ельцин только суверенизировался (и делил-переделивал — «сувениры»), а экономику остановил, да войны-разборки учинил.

Итак, не «кто виноват?» (ибо виноваты все), а «что виновато?» (ответ: политика как способ совершения общего идеализирующего дела насильственным путем, демагогически подменяющим благие пожелания дорогой в ад). Не «что делать?» (ибо делать надо не что-то одно сей момент, а всё и всегда), а «кто сделает?»

Я думаю, ответ на первый вопрос уже не актуален. Главным вопросом нынешнего дня является вопрос, что за сила сделает в нашей жизни так, чтобы она отныне делала все необходимое и всегда.

Ясно, раз виновата во всех бедах политика, то на политиков и не стоит возлагать надежды. Они и не хотят изменить политический порядок жизни, даже и не подозревая, что именно его, ставшего неисправимым беспорядком, и надо менять (каждый просит, чтобы выбрали его, любимого, его личную идею, его частную организацию, которую он сделает общей властью над нами всеми), и не могут (их личные идеалы столь убоги, что с трудом сваливаются с их косных языков, их частные организации столь аппаратны, что к нашей жизни не имеют никакого отношения). В любом случае, реформировать, отменить политикам политическую жизнь, способ политического делания дел так же невозможно, как оставаться жить, застрелившись.

Поэтому нужно найти другую силу делать все реальные дела общей жизни так, чтобы при этом не отменять, не преследовать, не умалять все личные и частные идеалы и жизни.

А разве это возможно? Разве существует такая неполитическая сила, которая бы личный идеал каждого человека сделала единым общим идеалом, все частные интересы соединила бы в интерес одной частной организации, которая бы властвовала над всеми одной силой авторитета без аппарата, насилия и закона и этой же силой делала человеческий порядок в стране: нормальную экономику, армию, науку и образование, медицину и т.д., т.е. все то, что никак не могут сделать наши власти, по крайней мере начиная с Петра I?

Эта неполитическая сила должна быть устроена так, чтобы личные идеалы преображались (обсуждались, сравнивались, обобщались) в один общий идеал прямо на глазах, гласно, и при прямом участии каждого человека, чтобы частная организация строилась как гласный договор многих личных и частных интересов и целей по поводу только конкретного общего интереса и цели, чтобы вхождение в единую общую организацию и подчинение ее воле было личным, негласным, добровольным делом каждой личности и любой частной организации. Все политические силы устроены прямо наоборот: вожди кулуарно определяются с идеалами и целями, демагогически вбивая их в головы людей; партии создаются вообще, «навсегда», и кулуарно, а отдельные их члены ничего не могут в них изменить, усовершенствовать и т.п.; наконец, принадлежность к партийно-политическому государству паспортизирована, а неподчинение его воле преследуется по «закону». Политика негласна там, где возникают реальные идеалы, интересы, цели и где осуществляются частно организованные реальные дела политиков, а гласна только в области демагогии: своих формальных слов и дел, — и в пресечении того, что демагогия для них, — личных слов и дел неполитиков.

К счастью, в нашей жизни есть одна-единственная сила, которая стремится негласные мафиозные интересы и действия политики вытянуть на всеобщее обозрение, а гласную демагогию разоблачить как демагогию. Оглашение и анализ, собственно, и составляет самую суть деятельности этой силы — средств массовой информации. Только в них есть задаток стать по-настоящему действенной силой, способной своим непосредственным авторитетом (подобным авторитету Махатмы Ганди для индийского народа) изменять и делать нашу жизнь. Так, например, даже несовершенная информационная революция, коммунистическая гласность времен Горбачева, развалила социалистическую систему, СССР, и дала нам всем то, что мы имеем сейчас, — свободу обвинять н ничего не делать.

Несовершенство гласности целиком и полностью вытекает из несовершенства современных средств массовой информации, дурно понимающих и использующих свою потенциальную силу. Во-первых, оглашают и анализируют они преимущественно политические факты и общеизвестные идеалы, идеи, цели, а нужно дать свободу обсуждения любых фактов и идей любым человеком, а не только должностным лицом. Во-вторых, средства массовой информации в лице редколлегий сами являются кулуарно-мафиозными организациями, обсуждающими только общие дела с точки зрения частного интереса, дела издателя, редакции и т.д.; нужно их переорганизовать структурно и сделать гласным организатором разных частных дел (от проекта Конституции до проекта распространения издания в каком-нибудь Усть-Шише). В-третьих, СМИ гласно специализированы идеологически, а тематически — дублируют друг друга; нужно сделать их гласным местом встречи идеологий, гласно поделить между организациями СМИ тематические сферы, тем самым превращая их в одно средство массового общения читателей, которые и делают все свои дела — нашу общую экономику, политику, жизнь — в соответствии с тем понятием свободы, которое вырабатывается в духовном общении. Только средства массового общения являются тем, кто сделает все, — то, что в этом массовом общении найдет нужным и неизбежным. Во всяком случае, подлинная политическая свобода возможна только как свобода слова — переход от гражданской войны политики к гражданскому миру вне политики.

Но пока что, еще в старом статусе, СМИ могут и должны развенчать политику как принцип. В каком-то смысле следует на новом уровне повторить работу Н. Макиавелли в его трактате «Государь». Но если Макиавелли ищет, как с помощью плохой политики делать единственно возможное хорошее дело, то теперь нужно понять, как даже хорошая политика не создает ничего, кроме вынужденного зла. Я не могу обойтись без примера. 

 

Горький Сахаров

Мир реализовал все идеи А.Д.Сахарова: термоядерную бомбу, дело его первой, фаустиански-созида­тельной жизни, и политику «нового мирового мышления», демократическую политику, дело его второй, покаянно-разрушительной жизни (сюда входит и разрядка, и усиление роли ООН и ее миротворческих войск, и деполяризация политических систем, и победа правозащитной идеи, и признание свободы убеждений[2]).

 Своим духовным и научным усилием поспособствовав подведению человечества к последней черте стихийного технического прогресса — к возможности самоуничтожения — и получив за это все мыслимые награды, Сахаров ужаснулся содеянному и положил все свои юридические и физические силы на слом существующего порядка социально-политического прогресса, и — получил за это все мыслимые награды, от Премии мира до смерти.

Тут я лишь констатирую факты его и нашей жизни. Сразу скажу, что признаю все эти факты неоспоримыми заслугами Сахарова перед человечеством; их-то я хочу оспаривать как раз-то меньше всего, даже несмотря на всю их сомнительность, точнее, — именно вследствие их сомнительности.

Все его идеи и дела по сути своей не содержали в себе ничего нового, будучи лишь предельным усовершенствованием старых, как мир средств разрушения (бомба) и старых как мир идей политического изменения жизни (осторожный реформизм-демократия). Вдобавок ни та, ни другая деятельность не только не требовали от него героического усилия, нравственного подвига, но, наоборот, требовали от него того или иного унижения, предательства своей совести. Безнравственность участия в создании такой бомбы в то время была вполне очевидной: П. П. Капица отказался от этого дела, рискуя в тех, сталинских, обстоятельствах и личной свободой, и жизнью, но не совестью. Возможно, Капица с его именем мог позволить себе такой риск, но на тот момент безымянный Сахаров — увы... Зато потом, приобретя высочайший номенклатурный иммунитет и оказавшись в других, несравненно более «мягких» обстоятельствах, Сахаров, предавая себя, советского, смело бросается в лужу правозащитной деятельности, реально рискуя[3], в отличие от безымянных правозащитников, только официальным оболганием имени, почетнее которого в советской системе была только всенародная любовь к Пушкину.

Прошу понять правильно: я лично и в тех и в других обстоятельствах вообще бы не рыпался и сопел бы в свои три дырки, под одеялом ночью жуя белый сворованный хлебушек. Однако сомнительность моего нынешнего суда нисколько не уменьшает сомнительности тогдашнего поведения Сахарова. Замечая это вечное советское искреннее лицемерие, я меньше всего хочу принизить роль Сахарова в том лицемерном времени. Какое время — такие герои. Моя задача другая — показать, что последовательная реализация всех идей А. Д. Сахарова в современном мире выявила полнейшую исчерпанность, тупиковость технически-разру­шаю­щего мир прогресса и социально-разрушающей мир демократической политики «нового мышления».

С наибольшей очевидностью все это проявилось в нашей стране с её Аралами, Спитаками, Чернобылями, с её тотальной гражданской войной меж всеми, по-новому мыслящими, национально-демократическими режимами. Разумеется, все это сделал не персонально Сахаров, но его, как он мыслящее и поступающее, поколение, которое не только не кается в содеянном, но еще и всячески отмежевывает себя и кумир Сахарова от причастности к последствиям этого разрушения. У Сахарова хоть хватило стыда вовремя умереть...

Я обвиняю не Сахарова в прежнем естественном и неизбежном разрушении и лицемерии, а его, сейчас уже не естественные и не неизбежные, лицемерные и разрушительные идеи и их современных последователей, равно как и антагонистов, вбивающих эти идеи как догматы безальтернативной демократической религии в постсоветские головы вместо христианских, марксистских или каких-то там еще и лицемерно не замечающих негативных последствий реализации идей Сахарова[4].

Тут я перехожу к сути дела.

Сахаров требовал разоружения и продумывал его политические планы, по его словам, «идеальное мировое соглашение по разоружению» (с.12). Эти политические планы стали сейчас реальной возможностью, фактом политических действий. Но осуществить их не позволяет прежде всего непроработанность технического плана разоружения — научных предложений по утилизации ядерных систем и мирному их применению, экономических и финансовых средств и т.д. — короче, всего того, о чем лучше всего может сказать ученый как раз уровня Сахарова.

И вот парадокс: Сахаров, поучаствовавший в создании ядерного монстра как ученый, отчего-то не стал заблаговременно прилагать свои выдающиеся способности физика к самой трудной стороне дела по укрощению этого монстра; наоборот, своей политической деятельностью, обучающий тупых политиков «новому мышлению», Сахаров выключил себя из той научной работы, которая в конце концов делает реальными его же «любительские» политические планы. Он строил замок на песке, отказавшись от строительства фундамента этого замка. И вот теперь реализация, по сути, сахаровской политической идеи разоружения привела к тому, что идея-то реализована, а реального разоружения нет и пока не ожидается.

Впрочем, может, потому не ожидается, что идея внедрялась не по Сахарову, который связывал успех разоружения с «деполяризацией» мировой системы, с расширением доверительного сотрудничества во всех сферах жизни между странами Запада, социалистическими и развивающимися странами? Как раз нет. Благодаря «новому мышлению» сотрудничество началось и зашло так далеко, что социалистическая система просто исчезла с лица земли, оставив на месте так или иначе упорядоченной мирной жизни дикое скопище воюющих режимов, экономическую стагнацию, расхищение национальных богатств и еще большее за счет этого нестроения обогащение Запада (и что теперь на этом фоне значат развивающиеся страны, вообще предоставленные самим себе?).

И добро бы деполяризация была проведена не по Сахарову, а с нарушением его благих пожеланий. Нет же, все делалось пусть и не всегда его именем, но по его плану. Возьмем для пущей наглядности нашу страну.

«Нужны реформы, а не революции», — говорил Сахаров. Именно это мы и переживаем: десять лет непрерывных реформ, которые хуже десяти революций остановили, износили, разрушили все, что хоть сколько-нибудь было дееспособным: из 300-миллионного Союза — банановые республики со свернутым на 90% производством, отсутствием денег и финансовой системы, точнее, отсутствием всяких систем  — торговли, образования, армии, охраны общественного попытка, с разгулом преступности и войнами и т.д. Что, может, реформы опять были не по Сахарову? Да нет же! «Свобода убеждений, наличие просвещенного общественного мнения, плюралистический характер системы образования, свобода печати... — всего этого сильно не хватает в социалистических странах вследствие присущего им экономического, политического и идеологического монизма. Между тем эти условия жизненно необходимы не только во избежание злоупотреблений прогрессом.., но и для его поддержания» (с. 10). У нас сейчас такой всеобщий анти-монизм, плюрализм и такое количество свобод убеждений, мнений, образований и СМИ, о которых Сахарову и в страшном сне не снилось. Но это не только не привело к поддержанию прогресса, но вообще его исключило, породив систему тотального злоупотребления прогрессом: для тех, кто в Кремле (на Западе), прогресс уровня ХХI века, для тех, кто в говне (в зоне б.у. СССР), — уровень каменного века, рабство.

Но почему так! Почему есть все, что Сахаров требовал от властителей и судий, но это не уменьшило, а увеличило несчастья людей, увеличило разрыв прав людей и наций, недостатков и привилегий стран и регионов и т.д.? Да потому, что все требования Сахарова — это от веку известные благие пожелания, общие политические фразы, касающиеся только видимого облика процветающих (за наш счет) стран и совершенно не понимаюшие сути мирового устройства и сути мирового прогресса.

Для Сахарова и общепризнанного здравого смысла, высшим пределом которого является так называемое «новое мышление», фактом является только технический прогресс: количество бомб, благ, товаров, материальное изобилие. А собственный духовный прогресс, нравственная стойкость, научная дальновидность и преданность делу духа — духа, а не а не общества! — и т.д. бросается на произвол судьбы.

Сахаров все выдумывал пустые формы. Дескать, двигатель прогресса — политический реформизм разных мировых систем. Тогда как нужно было обдумывать систему прогресса, свободную от технического жора, от политики, от публичных общих фраз и тайных лицемерных дел. Просто требовать свобод — убеждений, мнений, прессы и т.п. — это равносильно тому, чтобы требовать хаоса, в суматохе которого очень легко обтяпывать свои темные делишки, выдавая черное за белое, предательство — за подвиг, ложь — за истину. На самом деле порядок обеспечивает определенная система согласования, примирения, сдерживания свобод — индивидуальных, коллективных, общественных, тотальных.

Наконец, то или иное сочетание «системы прогресса» и системы сдерживания свобод, «системы регресса», дает те или иные, вариантные, в том числе и полярные, мировые общественно-экономические строи.

Разумеется, такие размышления и не могли прийти в голову Сахарову, т.к. его мировая роль заключалась в том, чтобы вновь заманить нас сладкими речами на путь западной демократии. Как в свое время М. Горький, буревестник революции, вызвал бурю, уничтожившую и его, так и Сахаров погиб от той «эволюционной» свободы, вестью о которой были его громкое дело, бомба, и его слабое слово, слово второго, после Горького, святого иной, недемократической свободы, Андрея Сладчайшего.

 

В каком мире мы живём?

Возможность таким образом оценивать даже бескорыстное служение обществу прежде всего подвергает сомнению истинность самой христианско-марксистской идеи служения обществу. Опыт Сахарова показывает, что везде и всегда возникает вольное или невольное искажение, злоупотребление, вырождение идеи этого служения. Наиболее дикой формой такого вырождения является наше коммунистическое и тем более современное демократическое государство, где идея служения обществу стала чистой и отнюдь уже не обязательной демагогией. Наиболее цивилизованной формой вырождения стало современнее западное гражданское общество, где идея служения обществу демагогически подменяется легальным договором частных интересов. Нужно искать искреннюю нелицемерную форму организации народной жизни в такое сообщество, чтобы избежать демагогических крайностей демократии. Отсюда следует, что демократия — совсем не последнее, а лишь первое слово цивилизованной организации.

После такого вызывающего заявления необходимо хотя бы в двух словах объяснить суть того понимания современной человеческой цивилизации, которое позволяет говорить мне такие вещи. Попутно это объяснение является и критикой современной политэкономии, не способной к анализу реальности как одной системы.

Вся современная, западная и отечественная экономическая наука при всей своей математической развитости основывается на понятиях классической политической экономии от Адама Смита до Маркса (деньги, капитал, собственность и т.д.) и представляет современную систему экономической жизни именно в этих категориях[5].

Нo если западная экономика по виду все же создает деньги, капиталы, собственность, то наша, по сути дела, разрушает все это. Западная считается нормальной, а наша — ненормальной. Именно поэтому наша нынешняя демократическая власть объявила о перестройке советской системы в западную.

На самом деле жизнь так далеко за последние сто лет ушла от классического экономического устройства, что перейти нам на западную модель и невозможно, и не нужно: современная западная система структурно, как административное хозяйство, полностью совпадает с нашей, отличаясь только процессами, протекающими в этой структуре[6]. 

1. Экономика. Западная система производит множество реальных вариантов целостной материально-технической (сытой) жизни и выбор одной национально-политической идеологии («шведская», «американская модель», «японское чудо» и т.п.).

Наша система создает идеальные планы (справедливого) социально-политического устройства жизни и выбирает один реальный (сужающийся) производственно-технический вариант (планы «коммунизма», или сменившие их планы «демократии», выливаются каждый раз во все большую хозяйственную разруху).

(Запад занят расширенным материальным и суженным духовным, а мы — расширенным духовным и суженным материальным производством).

2. Рынок (организация производственного обмена). Западная система различает узаконенные и неузаконенные государством товарно-идейные спекуляции гражданского общества (т.е. законные и мафиозные отношения). Параллелизм законного и «черного» рынков в материальной и духовной сферах.

Наша система отождествляет законные идейные спекуляции государства с незаконными товарными спекуляциями гражданского общества, (т.е. за. демагогией государства лежит шкурный интерес мафии; все люди, поскольку они участвуют в политике государства, постольку же являются мафией) и законные товарные спекуляции государства с незаконными идейными спекуляциями гражданского общества (товарообмен в государстве осуществляется лишь благодаря тому, что каждый человек на своем рабочем месте ловчит с совестью). Параллелизм номенклатурно-мафиозного рынка преимуществ и массово-индивидуального рынка недостатков.

(На Западе происходит товарное обращение благ и идей в соответствующих им по материи сферах, у нас — блага и идеи меняются друг на друга по-разному, в зависимости от сферы обращения).

3. Управление. В западной системе государство верно не управляет частными производствами и рынками, но управляет сменой единых регуляторов.

В нашей — государство неверно управляет своими производствами («ножницами» цен, инвестиций, правил игры и т.п.) и неверно не управляет частными рыночными ориентирами («ножницами» инфляций, льгот, налогов и т.д.).

(На Западе государственное регулирование экономической деятельности частных собственников — плановое регулирование экономики; у нас постоянное государственное владение экономикой и частное ситуативное владение рынком — плановое дезориентирование рынка.)

4. Нормирование. Западная система основывается на государственных репрессиях против бесконтрольной деятельности гражданского общества (преследование «черного» рынка) и на информационном контроле за государственно-репрессивным аппаратом и жизнью гражданского общества (деятельность СМИ).

Восточная система основывается на только негативном контроле гражданского общества (на уклонении) за авторитарной деятельностью государства, и на мафиозных репрессиях государства и гражданского общества против информационного контроля за их деятельностью.

(Нa Западе гласно-правовой (конституционный) строй, у нас — негласно-бесправное нестроение.)

5. Исторические тенденции:

Экономика: западная система делает все сферы материально-технической жизни одним производством (национальным, мировым, автоматическим) и автономную национальную идеологию — основой общеполитической жизни; наша система создает все более идеальные планы все более нетехнической жизни (планы социализма — реальной справедливости, коммунизма — земного рая, демократии — общечеловеческого порядка) и, свертывая техническое производство, занимается распродажей богатств — благ, идей.

(В настоящей время Запад ассимилировал наше техническое производство как рынок сырья-сбыта, распространил на СНГ крайность своей идеологии — национализм;

наша система передала план мирового государства («европейский дом» и т.п.), продемонстрировала тупик технического потребления и разрабатывает теорию глобального духовного производства).

Рынок: западная система идет к дифференциации законного и незаконного рынков и тотальному госучету товарно-идейных спекуляций гражданского общества — переходит к виртуальному госрынку;

наша система, сливает (в договоре) законные идейные спекуляции государства с незаконными товарными спекуляциями гражданского общества (в форме политического государства-мафии) и отделяет от него обращение законных товарных спекуляций государства силой незаконных идейных спекуляций гражданского общества — переходит к рентному существованию идеального сообщества.

(Запад преображает наше государство-мафию и легализует идеальное сообщество, вовлекая их в виртуальный рынок; наша система разрабатывает порядок рентного существования за счет обращения духовного труда идеального сообщества в виртуальном рынке).

Управление: 3апад создает виртуально регулируемые автоматические производства и рынки;

Восток находит способ верного управления частными производствами и верного неуправления ориентирами рынка (договор).

(Запад завоевывает весь мир средствами виртуального регулирования, компьютерными системами и автоматическими технологиями; Восток — «традиционными» и идеальными организационными формами управления и ориентировки: начиная с японской «семейственности» вплоть до чисто юридических всеобщих актов, которые разрабатываются на территории нашей страны).

Нормирование: на Западе репрессии госаппарата сведутся к форме предупреждающего нарушение закона виртуального контроля за деятельностью гражданского общества и к информационному преследованию всего, отклоняющегося от нормы;

в нашей системе уклонение (негативный контроль) общества от деятельности государства станет способом самоуправления (изменения) государства, а мафиозные репрессии против СМИ превратятся в систему экономического контроля за организационной деятельностью средств массового общения.

Если бы наши демократические власти и наука говорили хотя бы о таком переходе к западной системе, которое происходит фактически, они говорили бы половинную долю правды. На деле они хотят перейти к модели классического капитализма — вернуться к прошлой форме. Именно поэтому все у нас протекает в формах прошлого: в самый пик Великой депрессии застоя вводится сухой закон, а потом события все упорнее воссоздают американскую историю в обратном порядке, все дальше откатываясь во времена Дикого Запада, дикого накопления капиталов. Таким образом, тот подъем духовного производства (первое проявление — «гласность»), тот рывок в будущее, который у нас происходит, выглядит упадком, отступлением в прошлое. Мы путаем прошлое и будущее, уничтожаем время. А это и есть цель нашего духовного производства.

 

Мировоззрение после христианства и марксизма

Такого рода глобальные рассуждения в конечном счете остаются непонятными, поскольку не сказано на чем они основываются, — на каком мировоззрении, на каком истолковании мироздания, истории и т.п. Короче говоря, говоря искушая самого себя, что есть истина? На этот вопрос может ответить только религиозное мировоззрение.

И сейчас, после видимого краха самого верного и научного мировоззрения и обращения прежних атеистов к той или иной вере и религии, все же найдутся люди, отрицающие необходимость веры и религии. Между тем вера является основой, безусловным условием человеческого разума, единственным обоснованием его логичности; а религия — всеединая, целесообразная человеческая жизнедеятельность, которую мы в силу своей частной включенности во всеединство знаем по внешне наблюдаемым частям (производство, искусство, деторождение и т.д.)[7].

 Вся фантастичность веры связана с ее безусловностью, необоснованностью чем бы то ни было, а фантастичность религии — с её, не наблюдаемой воочию каждым из нас, всеединственностью.

1. Вера — это необоснованное знание, что все номинальное (данное словесно) дано также и реально (предметно). Религия — это жизнь веры, преображение номинальной данности в реальную, а реальной — в номинальную.

Поскольку вера — знание, то она никак не противоречит науке, наоборот, наука основывается на вере. Точнее, исходно образуется их неразличённое единство, верознание, в каждой личности полагающее себя как самоуверенность самосознания (декартовское «я мыслю, следовательно, существую»). Все основные формы веры-неверия по-настоящему объясняются только на этом основании. Знание — это вера в данность (как вера — её знание), незнание — вера в неданность, эгоизм — вера в себя, доверие — вера в другого, атеизм — вера в знание и т.д.

2. Все разнообразие человеческих жизнедеятельностей, в том числе религиозно-культовых, — это необходимое выделение из единой человеческой веры и единой религии. Это значит, что для уяснения всеобщей религиозности бытия требуется понять его всеединственность. Одни религии основываются на знании (научная жизнедеятельность), другие на вере (самодеятельность), а эти в свою очередь — либо обоснованны, либо необоснованны, а те — либо номинальные, либо реальные, наконец — либо преображающие реальность, либо — номинальность.

За всю историю человеческой цивилизации и культуры возникло такое множество необходимых для преображения всей номинальности-реальности религий, что поневоле приходится выбирать наиболее соответствующие самоуверенности каждого отдельного и нашего всеединого самосознания. Эпохальной религией личной самоуверенности всеединого сознания стало христианство, а религией всеединого самосознания личной самоуверенности — марксизм. Именно две этих религии (и все их частные проявления типа ислама, европейской цивилизации, сталинизма и т.д.) структурировали современный мир, не отменяя, но используя содержание всех возможных религий.

3. По своей вере и развернутому из неё теоретическому учению, по вероучению, христианство и марксизм являются обоснованными философиями истории[8]. Христианство — вероучение о небесном (с божьей помощью) спасении социальной личности (отдель­ного социального индивида: индивидуума, коллектива, общества, человечества) после истории путем нравственного и морального искупления (истощения) первородного (доисторического) греха тела (порочное зачатие) и души (сознательное предательство) в истории земной жизни по нравственному и моральному примеру совершенной социальной личности Богочеловека, воскресшего телесно и вечно живущего душой.

Марксизм (истмат) — вероучение о свободном (непорочном) совершенствовании природного (первородно несовершенного) общества (отдельного натурального рода: семьи, нации, класса, партии, государства, человечества) в будущем истории путем политико-технического накопления производительных сил (натурального тела общества) и производственных отношений (духовного тела общества) в настоящей истории родовой (национальной, классовой и т.п.) борьбы государств и гражданских обществ по логике Закона, моделирующего прошлую историю материальной и духовной жизни природного общества.

Марксизм, будучи по форме вероучения антихристианством (не воскресение и вечная жизнь личности, а вечное совершенствование общества; не после истории, а в истории; не истощение греха тела и души личностью, а накопление натурального и духовного тела общества; не мир и нравственность вечного Бога, а мир и мораль прошлого Закона, Духа), по содержанию вероучения является детализированной частью вероучения христианства, потерявшей сознание цели вселенской жизни социальной личности (вечная жизнь души и воскрешение), но осознавшей средство как цель земного существования природного общества (вечная жизнь духовного тела и техническое одушевление природы). В свою очередь, социальная личность (в христианстве помнящая цель) сама является частью природного общества, а значит христианство — часть вероучения марксизма, не сознающая средства достижения своей небесной цели, не сознающая цели земного существования. Христианство — философия цели вселенской истории и средства человеческой, марксизм — философия средства вселенской и цели человеческой истории.

4. Как религии (системы реализации веры) христианство и марксизм являются делом социально-исторического преображения (преображения общества и истории).

Христианство — это религия нравственного (в процессе нормальной жизни) и морального (в процессе сознательного самоуправления) преображения души и тела социальной личности, т.е. — посредством благой вести (Евангелия, учительства, миссионерства, познания и т.д.), обращающей социальную личность в телесно-душевное братство (апостольство, монашество, церковь, гражданское общество, государство и т.д.).

Марксизм — религия технического (использующего природные средства) и идеального (использующего идейных посредников) преображения натуральных сил и отношений природного общества, а именно — посредством научной идеи (воспитания, образования, науки, идеологии, управления, аппарата и т.д.), превращающей природное общество в технико-духовное сообщество (земство, сеть самодеятельных производств, территориально-духовная интеграция, общественная сверхличность, технико-интегрированное сообщение — ГКС, глобальная компьютерная сеть, и т.п.).

Христианство — морально-нравственная религия, а марксизм — идейно-техническая. Марксизм прямо продолжает дело христианства, но запредельно и поэтому без сознания связи с ним, увеличивая силу братства вплоть до телесного и духовного слияния личностей (трансплантация, тоталитаризм и т.д.) и расширяя его на несоциальные личности (животных, мертвые тела, на «мертвые» души и духов). Вместе с тем марксизм лицемерно использует моральную и нравственную силу вести христианства — очевидно на Западе, формально придерживающегося морали христианства и по сути прикидывающегося христианским, и неочевидно у нас, по сути сохраняющих нравственность христианства и лишь формально прикидывающихся марксистами (потому и бросили его после столетия любви, так и не поняв его сути).

По вероучению марксизм и христианство являются взаимно дополнительными, открывающими две стороны вселенского исторического процесса (воскрешение и одушевление, вечную душу и вечное духовное тело). По религиозной деятельности марксизм и христианство лицемерно взаимно поглощаются, чтобы, по результатам преодоления лицемерия, восстановиться в одной новой, преображенной форме, сознательно соединяющей христианское и марксистское вероучения.

Эта новая религия, будучи всеми старыми верами (не только марксизмом и христианством), уникальна только формой соединения прежних вер, формой согласования их содержаний, логикой. Это значит, что новая религия обобщает, генерализует старые религии как особые дела. Если христианство преображало вестью братства, обращающим, непосредственно-делающим словом, а марксизм — идеей предметно-духовной тотальности, опосредованно-делающей мыслью, то генерализованная форма должна дать преображение силой прямого и опосредованного мысле-слова.

Эта религия, по сути, уже является фактом нашей реальной, наблюдаемой нами, но не осмысленной жизни. Опосредованное мысле-слово — это, например, делание автоматом по кибернетическому слову, говорящемуся по воле человеческой мысли. В этой связке все мы уже стали сложным кибернетическим организмом, киборгом, не говорящим «я» только в силу опосредованной связи своих частей. Непосредственное мысле-слово — хотя бы то, не говоримое киборгом «я», которое мы тем не менее слышим; говоря вообще — это волевая интуиция вселенского взаимопроникнутого человеческо-технического организма, которая пока наиболее легко понимаема, слышима и действенна в живой словесности (все формы экстрасенсорики, обычного общения жизни, эстетического и технического сообщения).

Какое будет название у религии киборганической словесности покажет время. Однако её закрепление в жизни связано прежде всего с переменой привычного здравого смысла — с отказом от наивной христианской и лицемерной марксистской нравственности и морали.

Современная нравственность уже основывается не на социальном труде человека за ради существования, пропитания, а на духовной свободе от необходимости социального (в том числе физического) труда и целей пропитания. А мораль строится на силе мысле-слова, киборганическом и интуитивном самоуправлении.

 

Дело слова 

Итак, все несчастья, по крайней мере, последних 80 советских лет произошли не потому, что у нас плохие политики, все подряд обманывающие свой народ ради достижения своих корыстных целей (хотя сейчас наши политики и на самом деле таковы).

Нет, причиной является сама политика как особый род человеческой деятельности, в нашей системе полностью выявивший свою зверскую лицемерную природу: беззаконное администрирование как способ делания любых общественных дел и авторитарно-мафиозное представительство[9].

Тем не менее до сегодняшнего дня политика считается важной деятельностью, изменяющей нашу жизнь.

На самом деле политика уже не может ничего, и сама должна быть изменена силой гласного обсуждения и перемены отношения к политике в сознании каждого «избирателя», который кроме того, что только выбирает / не выбирает, еще и занимает какое-то место в общем производстве нашей жизни. Таким образом, любой человек, являясь избирателем-работником, так или иначе влияет на политику и влияет тем сильней, чем больше духовно объединены избиратели и чем с большей простотой организованы и примирены конкретные интересы всех работников. Нынешняя политика предельно нас раздробила: разорвав на разные страны (в СНГ), по враждующим идеологиям, воюющим армиям, лишив основную массу населения простой и естественной возможности организованного труда и вознаграждения за труд, а не за блатную должность.

Духовно соединиться в одно целое мы сможем только в средствах массовой информации, которые нужно, в процессе соединения, превратить в средства массового общения, организующие усилием конкретных читателей-избирателей их собственные конкретные дела: личные и частные производства, право, науку, соцобеспечение, торговлю и т.д. Мало только свободы высказывания любых идей (впрочем, у нас и ее нет, у нас — свобода высказывания только для мафиозно поддержанных идей); нужно, чтобы высказывание закономерно превращалось в дело. И не так чисто негативно, как в западных демократиях. Лебедь, например, в газетке у рака разоблачает кулика, щука устраивает следствие, и либо злоупотребивший в своем болоте кулик устраняется от должности, либо оболгавший лебедь привлекается к ответу, но никак не рак. Делая только чужим словом, словом политика (следователя, журналиста-разоблачителя, должностного лица), рак подставляет себя и, в лучшем случае, меняет кулика на лебедя, но не систему, в которой и тот и другой вынуждены и лгать, и зло употреблять.

Делом средства массового общения в этой ситуации является (1) организация такого публичного продумывания системы, чтобы найти её внеличностный порок и необходимое идеальное устройство, (2) организация такого публичного анализа конкретной ситуации системы и функционирующих в ней лиц, чтобы соотнести порок и идеал системы с порочностью-идеальностью её функционеров и осознать различие, требующее корректировки, (3) такого публичного проектирования целей, путей и средств усовершенствования системы, которые бы основывались на нормальных пороках функционеров и осознанном идеале системы, (4) такого публичного превращения единого проекта в совокупность конкретных необходимых дел, которые принесли бы материальную выгоду каждому участнику такого дела. Только средства массового общения могут и связать эти четыре стадии в единый осмысленный процесс, и свести в одно взаимодействующее духовное существо необходимых участников этого процесса на каждой стадии, где всякий раз требуются иначе образованные, иначе подготовленные люди, знающие систему и её функционеров в нужном плане.

Так как я толкую о системе средств массового общения, то я, естественно, занимаюсь первичным продумыванием порока существующей системы средств массовой информации (их несвязанность в одно средство, их массовая политизированность, их говорильно-информационный характер) и обрисовкой их идеала как средства массового общения. В форме какой же идеальной системы это средство может существовать?

В такой системе, где деятельность четырех стадий гласно специализирована между следующими известными (но иначе организованными) средствами: (1) глобальные компьютерные сети, ГКС (обеспечивающие свободный обмен-торговлю идеалами, идеями, теориями, разработками), (2) телевидение (организующее знакомство с конкретными фактами систем и новейшими достижениями по их усовершенствованию), (3)журналы (сведение в одно целое, выработка и тиражирование проектов), (4) газеты (организация конкретных текущих дел).

Реально эта система проходит все этапы смешения функций различных средств массового общения, начиная с нынешнего совмещения их всех в газете, занимающейся организацией этого конкретного дела — средств массового общения, — с юридического, экономического, идеологического, духовного переустройства газеты. Следующий шаг после этого — создание нового журнала, нового ТВ, нового Интернета.

 

Синекура слова

Чем же занимаются современные средства массовой информации в своей массе?

Использовать по назначению

Бесчетное множество нынешних газет при всей разнице между ними (с одной стороны радикально-умная «Новая газета», с другой — по виду безумная газета бесплатных объявлений) по сути своей совершенно одинаковы. Все они в своих целях хотят сделать читателя: зарядить его своими идеями, сформировать его душу, разбудить совесть, настроить против кого-то или чего-то, ввести в заблуждение, просто обуть (ряд далеко не окончен). Любая газета так или иначе содержит в себе все элементы этого ряда: если она принципиально не помещает обувающую рекламу, то она обувает той частной идеологией, которой она придерживается, даже если это секс, бульварщина, тюрьма и т.п.

При этом постоянно звучит лицемерное требование приверженцев демократии быть неиделогичным, «объективным». Дескать, мы даем факты, а читатель пусть разбирается сам. Но, во-первых, факт может быть дан только с точки зрения, только субъективно, как бы этот субъект ни прикидывался объективным (после Канта даже смешно вновь и вновь говорить на эту тему). А, во-вторых, любая идея, мысль, мнение тоже является фактом нашей общей, человеческой жизни. Требование объективности потому и лицемерно, что оно содержит в себе логическое противоречие, являясь и субъективным фактом недалекого ума, и несбыточным желанием, нефактическим мнением. Такой демократизм, навязывая свои лжеидеи, еще и отрицает свободу для других идеологий. Вот в такой демократии мы и живем сейчас. Очевидно, что она является лишь более тонкой формой все того же тоталитаризма.

В силу этих свойств факта, информации, лучшей газетой, минимально делающей читателя, может быть только такая, которая дает любой факт сразу с двух противоположных сторон, точек зрения, и которая дает прозвучать мнению читателя. Наиболее близок к этому еженедельник «Аргументы и факты». Не случайно, он побил все рекорды тиража. Тем не менее и «АиФ» систематически делает читателя (и не одной ложной рекламой) своей ложно-просветительской установкой: позволяя читателю являться только в виде глупого вопрошателя, интерес которого удовлетворяет некий дипломированный профессионал. Все общение в такой газете основывается на простом информационном голоде и заключается в доверии к авторитетной информации, суррогатно утоляющей этот голод у читателя, а попутно — очень вещественный голод газеты, которая становится частной собственностью профессиональных клановых редколлегий.

На самом деле газета по природе своей не в состоянии утолить информационный голод и, соответственно, сделать читателя. Ни один здоровый человек никогда до конца не доверяет ни одной газете. Интерес к тому или иному изданию связан лишь с совпадением иллюзий редколлегий о том, как сделан читатель, и иллюзий читателя о том, как должна быть сделана информация. Газета будет пытаться сделать читателя до тех пор, пока не поймет, что он делается в живом общении в процессе совместного труда, жизни, отправления естественных нужд и т.д. Читатель будет покупать эту газету до тех пор, пока не поймет, что логика газетной информации противоречит его логике, в конечном счете — общечеловеческой логике.

Именно поэтому, следуя идеалу своего дела и природе информации, газета должна перестать делать читателя, а начать делать совместно с читателем, и одновременно — перестать делать примитивные сводки мнений о фактах, якобы дилетантские или профессиональные, а взяться ценить логику фактов, наличие или отсутствие которой и позволяет судить о профессионализме или непрофессионализме человека, читателя фактов. Газете вполне по силам организация с помощью читателей любого конкретного дела. Первый шаг, требующийся от неё, — осознание логики информации во всех сферах, от журналистики до политики, фундаментальной науки и религии. Уже из этих слов ясно, что ни одна газета в одиночку не сможет осознать логику всей информации. Она неизбежно должна быть интегрирована с другими средствами массового общения.

Только в этой системе газеты могут быть использованы по своему подлинному уникальному назначению, а не по тому, так распространенному в России, даже несмотря на нынешнее изобилие туалетной бумаги.

Семейное блатство

Смысл своей работы все журналы согласно видят в том, чтобы делать, моделировать процесс: литературный, общественный, политический, научный, духовный. Каждый журнал в зависимости от своей идеологии выбирает в стихийном потоке, самотеке, все, что кажется ему важным, ценным, симптоматичным и пр. Общее для всех СМИ неизбежное отделение всех фактов жизни от кажущихся фактов наиболее наглядно и вопиюще именно в журналах, настойчиво и постоянно отделяющих легитимный, официальный, кодифицированный, сделанный процесс от стихийного, подпольного, «устного». Лет 200 назад они счастливо совпадали. Так, например, никому не известный Грибоедов, едва нацарапав первое стихотворение, отправлял его под инициалами (анонимно!) в «Вестник Европы», а тот с радостью уже через пару месяцев публиковал сочинение, хорошо хоть грамотное.

Сейчас таких Грибоедовых сотни тысяч, критерием по-прежнему является кажимость, редакционное мнение, а журнальных площадей мало. Магическая сила журнальной площади, делая процесс, попутно кодифицирует, окумирщвляет Имена, способствуя в свою очередь продвижению имяреков в той или иной системе кормления. Тем самым эстетическое (научное, политическое и пр.) мнение редколлегий рано или поздно подменяется практическим интересом — журнальное дело из бескорыстного духовного служения превращается в систему блатного отбора лиц своего круга мнений и интересов. Духовное братство, оставаясь в лучшем случае видимым, писаным словом (а сейчас на деле — бесконечная словесная грызня разных «братств»-братвы), вырождается в семейно-мафиозный клан, защищающий свои традиционные духовные мнения[10] и преследующий конкретные материальные интересы. 70 лет коммунистическо-семейного застойного блатства вытеснили в тень, в катакомбы такое количество культуры, что все журналы едва ли не десять перестроечных лет работали на износ, обнародуя старые, общеизвестные во всем мире, т.е. традиционные мнения. Сменилось конкретное содержание традиции, но не сменился принцип. Как делали процесс (раньше один, коммунистический), так и делают (теперь, правда, много, всяких, но также фиктивных). Что-то новое попадает в журналы только тогда, когда оно становится традицией или входит в клан.

Я отнюдь не призываю к тому, чтобы перестать делать процесс сводом материалов того или иного журнала. Речь о том, чтобы, осознав природу процесса и делания в нем имен, оградить журналы от государственно-мафиозного делания.

Журнал должен собирать воедино в форме свода статей, романов, сценариев, проектов и т.п. новое знание реальности и уникальное сознание фактов. Новое знание реальности равносильно обнаружению, созданию новой реальности. В лучшем случае сделать процесс и означает открыть новое знание, новую реальность. Это возможно, если приложить к общеизвестному традиционному знанию и реальности новое уникальной сознание. Журналы, ставшие семейно-мафиозными кланами и придерживающиеся тех или иных традиционных мнений, в принципе не способны и не заинтересованы опознать новое знание и сознание, замещая его новым обоснованием традиционного знания и сознания.

Мое утверждение, естественно, голословно — именно потому, что нет смысла доказывать мнение. То или иное, оно недоказуемо. Поэтому речь идет не о том, чтобы заместить мнение одного штата редакции мнением другого штата (наоборот, практика показывает, что один и тот же штат способен выдавать противоположные мнения — в результате перемены заказа: государственного, читательского, хозяйского). Речь о том, чтобы устроить систему журнала так, чтобы путем высказывания мнений все же происходил бы не только мафиозный выбор традиционного, н свободный выбор нового сознания. Для этого процесс выбора, процесс делания процесса, необходимо сделать гласным. Журнал должен превратиться в установку, публично переводящую живую стихию самотека в сделанный процесс. А для этого нужно: 1) уравнять в правах теневой и официальный процесс (на стадии его простого запечатления, запоминания, летописания), 2) устроить гласный, а не кулуарный механизм отбора нового знания и сознания на основе сравнимых традиционных форм их подачи (на стадии знакомства, общения, тиражирования).

Новое легко бросается в глаза в любом мнении своей непохожестью на норму, традицию, мафиозный интерес, своей нелогичностью. Его может не пропустить, прекрасно заметив и осознав его новизну, только отлаженная мафиозная система. См. хотя бы историю литературы в до сих пор живое советское время — как оно не пущало и не пущает.

Новую жизнь, гораздо более впечатляющую, чем во времена бума коммунистической гласности, может дать журналам не редакционное делание процесса, пусть даже гениальной и немафиозной редакцией, а процесс делания журнала всем сообществом редакторов, читателей, авторов, что равносильно превращению журнала в летописный свод фактического стихийного духовного процесса, гласно выбирающего логику своего развития. Журнал нужно сделать не площадкой для выгула породистых имяреков, не средством продажного блатства, а инструментом целенаправленного духовного строительства единой церкви словесности.

Рок-с модерна

Радио по своей технической судьбе (эксплуатация только звукового сигнала, требующего минимальных затрат для тиражирования и распространения и для обратного контакта) и по своему сущностному року (устное слово наименее достоверно, нежели письмо или картинка), может и должно стать самым оперативным средством ознакомления с фактами и мнениями. Самым оперативным — первым и допустимо поверхностным.

К сожалению, наше радио и в советские годы, и сейчас преимущественно не работает по силе своей сути и технических возможностей, а ритуально заполняет эфир сплошными старостями (модными темами и извлечениями информации из других СМИ), которые камуфляжем радио, отсутствием картинки, выдаются за новости (наиболее откровенны тут радиообращения президента Ельцина, призванные показать, что он еще жив, но не показать, как плохо он жив).

В чистом виде действующий принцип современного радио является в тех радиокомпаниях, которые, будучи последним писком моды, существуют только несколько лет, типа «Европы плюс», «Рокса», питерского «Модерна» и целой сотни их местных дочерних ответвлений или самостоятельных дубликатов с самыми разными именами.

Вещание этих радиостанций состоит из потока разнообразной популярной музыки, слабо перемежаемой двумя-тремя выпусками вчерашних новостей и сильно разбавляемой рекламой и пустым трепом ведущего, осуществляющего плавный переход от одной песни к другой. Разумеется, больше всего умиляет пустой, домашне-тусовочный треп расслабленных молодых людей (многие из которых, видимо, старше меня). Радио, конечно, должно быть поверхностным, но не до такой же степени.

А между тем так инфантильно-рабски понимаемая роковость модернистского радиовещания (чего изволите-с?) — общенормальное по своей сути явление для всех других радиостанций, связанное, коротко говоря. с абсолютной ленностью журналистов, их нежеланием и неумением работать. Ведь самое простое — трепаться на темы политики или секса, одному или с приятелем, ставить музыку, читать чужие новости, попивать в перерывах чаек, быть всенародно любимым, получать зарплату. Все это не требует ни капли профессионально-журналистских усилий.

Настоящим профессионалом на радио является только той, кто непрестанно собирает в эфире как можно больше чужих и всякий раз новых мнений на новые, вновь и вновь отыскиваемые темы, кто может раскрыть в старой теме (человеке, факте, сообщении, событии) нечто неизвестное, уникальное, кто способен изменись общепринятую точку зрения на известную информацию, одним словом, кто может модернизировать рок, изменить бытовую судьбу устного слова. Профессионалы с рок-сов конечно, меняют ее — доводя до идиотизма.

 Это требование профессионализма касается, конечно, любого журналиста. Но только на радио отсутствие профессионализма вопиет роксовым образом: модерновыми развлекаловками игр, джентельмен-шоу, приплюснутыми еврогородками и пр. — одним бесконечным мыльным пузырем вживую склеенной мыльной оперы. Вместо живой жизни словесного духа здесь нагло является живое тусовочно-бытовое существование журналистов-артистов.

Да, радио завлекает, провоцирует на контакт. Но пора уже из объятия этот контакт сделать духовным — серьезной работой по установлению обратной связи, по включению «потребителя» информации в процесс ее производства.

Рекламная менопауза

Еще совсем недавно у меня был старенький черно-белый «Кварц» и очень плохая антенна. Иногда я смотрел его — по сути, один канал, первый. Теперь я с хорошей антенной и телевизором могу смотреть девять и более каналов. Но — не могу. Тошнехонько от примитивизма, непрофессионализма, рекламизма — подскажите еще изма!

Один мой знакомый режиссер с РTP, когда я посетовал на обилие рекламы по все каналам, тут же оправдал это веселое явление бесплатностью телевидения. Действительно, не отдавая за ТВ стоимость денег, мы расплачиваемся своим достоинством: терпим безвкусицу, халтуру, ложь и пр.

Все наши ТВ до безобразия нецивилизованны и профанны. По сути своей они занимаются систематическим мошенничеством. Человек (артист, певец, ученый), выступивший на ТВ, должен получать гонорар; у нас же платят мзду, чтобы попасть на ТВ. Способ свода информации — сетки вещания — хуже всякой цензуры отсеивает не только неугодное идеологически, но все неугодное телемафиозным кланам. Способ подачи материалов — многократное прерывание рекламными паузами, дикий монтаж — равносилен фальсификации информации, изготовлению фальшивых документов. Рекламные ролики, снятые специально той или иной телестудией, хуже любого объявления в газете, являются фактической и профессионально изготовленной фальшивкой. И наконец, большая часть рекламы представляет собой не просто ложную информацию, но абсолютно ненужную для основной части зрителей, если даже не для всех. Самый очевидный пример: все эти гигиенические прокладки, тампаксы не имеют права выходить за пределы рекламы женских консультаций. ТВ же, издеваясь над зрителем, лишает его свободы не знать не нужное ему. Честное слово, большей несвободы не было даже во времена нашего и любимого несексуальным способом Отца. Собственно, все вещание нынешнего телевидения и есть такая необъятная рекламная менопауза, заполненная, конечно, естественными и политическими, но абсолютно несущественными для духа отправлениями: пуком очередного мыльника, чиновного лжеидиота, ведущего братана и пр. Все, от рекламы крылышек до крутейших информационно-аналитических, даже таких правдоподобных, как доренковская, не содержат в себе ни одного свободного движения мысли, всё перемонтировано, изолгано, оборвано на полуслове. Действительная, негосударственная и немафиозная жизнь выпала из этой рекламной паузы и уже не чает вернуться. Отдельные искры жизни, попадающие в систему (все-таки в ней работают люди, способный по ошибке дать свободную ценность), в ложном контексте сами выглядят ложно, извращаются системой.

Причиной этого телебандитизма является, конечно, колоссальная производительная сила ТВ, сила идеологического воздействия и сила мафиозного заколачивания денег. Об идеологии я уже сказал. Сейчас это нулевая идеология, абсолютная пустота, бессодержательность власти, политики, фильмов, игр, развлекаловок. И изменить здесь ничего нельзя до тех пор, пока ТВ будет мафиозно прибранным к рукам фальшивым станком по печатанию настоящих денег: путем бандитского вложения денег в нужные Имена, прямого грабежа малозначительных имяреков и косвенного вымогательства у рекламодателей и абонентов. То, что за грабеж нужно судить, — об этом нужно говорить не в нашем государстве, имяреки которого давно куплены идейными взятками. Однако тут в любом случае все ясно: я веду речь не об изменении государства, а о возможном преображении ТВ.

Уверенность телевизионщиков, полагающих, что ТВ может зарабатывать деньги только богатой рекламой или умеренной платой телезрителя до глупости наивна. Уже сейчас имеющиеся (в том числе на ТВ) формы зарабатывания денег при их простой переорганизации, освобождающей и ТВ, и зрителей от мафиозного контроля, способны не только финансировать работу всех каналов, но и создать возможность оплаты за счет ТВ множества заведомо не окупаемых, но духовно важных проектов. Однако я меньше всего хочу говорить сейчас об этой переорганизации, продуманной мною до уровня целостной системы. Прежде надо еще попробовать убедить мафиозное ТВ хотя бы захотеть делать свое главное дело, которое за него никто не сделает. Дело это — организация встречи, знакомства с новейшими идеями и достижениями не только политической и мафиозно-купленной суеты, но и всей нашей отдельной, самостоятельной и, главным образом, духовной жизни.

Как убедить телемафию сделать это? Привлечь новыми колоссальными доходами? Но люди, в неё входящие, как правило, настолько глупы и бескрылы (несмотря на крылышки), что им лучше тощая синица, способная снести еще одно золотое яйцо, чем упитанный журавль, сеющий золотой дождь в не ихнем небе. Это голословное утверждение основывается в том числе и на моем личном опыте общения с ТВ. Года с 1992 загорелось мне осуществить давнюю идею — отснять в какой-то местной телекомпании и прокатать в эфире стихоклип. У меня, сознательно выключившего себя из всех государственных и мафиозных систем, понятно, ничего не подучилось не только с местными, но и с центральными компаниями. И это еще полбеды, раз я такой глупый и необоротистый. Хуже то, что за все эти горы витания в воздухе такой благодатной стихоклипной идеи, способной за десять лет породить разветвленную телеиндустрию, она и поныне не пробилась в косные телевизионные мозги.

Итак, ТВ-мафия никогда не услышит отдельного голоса простого телезрителя (даже такого неслабого как Сокуров). Единственный способ заставить её дать цивилизовать и окультурить ТВ — это гласное авторитетное обсуждение его болезни в прессе и гласная же разработка проектов его переорганизации.

Правда для этого нужен пустяк — прессу, желающую обсуждать серьезные вещи и делать нужное дело: честно, конкретно, поименно, детально. Мне такая еще не попадалась. Именно поэтому в мои критические дни я совершенно уверен в себе и — в бескрылости нашей межклассовой прокладки, то бишь прослойки.

Нет — Intolknet

Говорить об Интернете, об усовершенствовании глобальных компьютерных сетей в нашей стране и тем более мне — двойная нелепость. Мало того, что эти сети находятся еще в стадии первоначального становления, что очень малое число персон имеют свой домашний хороший персональный компьютер, кроме этого нет даже необходимых коммуникаций для создания сетей. Наконец, у меня вообще нет ничего: телефона, чтобы войти в сеть, компьютера, чтобы появилась необходимость входить в Интернет, постоянного электрического обеспечения, чтобы появилась возможность пользоваться компьютером, далее, нет работы, служебно дающей все это, нет даже рынка сбыта моего интелектуально-виртуального труда, нет нормальных духовных коммуникаций. Итак, меня, как и всего народа, целой страны нету в нашем государстве ни технически, ни духовно, естественно — нет и в Интернете, как Интернета для нас. Именно поэтому лично у меня нет нормального систематического опыта, навыка и знания, как пользоваться ПК и ГКС. Однако именно потому, что мои познания в этой области носят в основном теоретический характер, я имею возможность тратить ноль времени на игру с компьютером и бесконечность времени осмыслять его преимущества и недостатки.

Лично для меня колоссальным преимуществом, которое дают ГКС, является возможность получить любую, необходимую мне информацию. К слову сказать, этой возможности у меня не было с рождения и нет до сих пор. Я читаю всего 10 % от тех книг, которые хотел бы прочитать. 90 % мне недоступны: либо находятся в спецхране, либо украдены / потеряны / не куплены в библиотеках, либо изданы смешным тиражом и все разошлись в Москве и т. д. и т.п. Интернет запросто бы решил эту проблему, которую отказались решать с 1990 года наше государство, книготорговля, библиотечное дело, система образования и т.д. Но увы — компьютер на ручной тяге не работает.

Но речь не обо мне. Мне странно, что единственная реальная польза от Интернета для меня — только библиотека (обо всех других возможностях общения в Интернет я прекрасно знаю, но знаю также, что для меня они в силу своего примитивизма бесполезны). Зачем такая сложная и тонкая штука как ПК и ГКС используются так примитивно? Если в сети можно общаться в режиме реального времени, то почему же я все-таки не хочу в ней общаться? Да потому, что такой общение и гораздо более приятное своей непосредственностью, я могу получить, выйдя за порог дома, встретившись с товарищем. И притом — совершено бесплатно. Для того, чтобы пойти на общение в сети, необходима веская причина: возможность не просто бытового общения, любительского, а — трудового — возможность, свободно общаясь в сети, работать и зарабатывать деньги.

Этой возможности сеть как раз и не дает. Конечно, в ней сейчас запросто можно воровать информацию и даже деньги (о чем говорит так или иначе успешный опыт профессиональных хакеров). Сейчас ГКС выгодны тем, кто не производит, а ворует. Именно поэтому для меня ГКС мало привлекательны, а работа в них без толку, даже в убыток.

Во-первых, сети не дают свободного общения: они (и информация) не унифицированы, многочисленны, построены по разным правилам и требуют достаточно профессионального усилия для проникновения в них.

Во-вторых, они не позволяют работать в сети без опаски, что наработанная тобой информация не будет уничтожена (в результате какого-нибудь сбоя типа вируса или элементарной остановки энергообеспечения) или похищена с такой виртуозностью, что даже не будешь знать о пропаже.

В-третьих, ГКС не дают возможности зарабатывать деньги простой продажей своей информации путем автоматической повременной оплаты её любым другим пользователем (сейчас деньги получает тот, кто обеспечивает подключение к сети, а использование чужих файлов считается некоммерческим). Сейчас сбросить свою информацию в Интернет — значит потерять её. Поэтому пока что разумно сбрасывать только то, что сейчас не представляет ценности — отбросы, всякий вздор типа габаритов своей фигуры, увлечений, фан-сдвигов и т.п. Нужно очень любить компьютер и быть очень некоммуникабельным в жизни, чтобы удовлетворятся таким общением.

А между тем три этих необходимых направления совершенствования ГКС при современных технических и интеллектуальных возможностях — достаточно простая работа, которая до сих пор не осуществлена прежде всего из-за отсутствия согласованных целенаправленных усилий все тех же возможных участников общения в Интернете. Рано или поздно это будет решено само собой, стихийно, ибо мы живем в такое время, когда техническое производство вытесняется информационным, когда новая информация не может быть произведена усилием одиночки. А в нашей стране, по отсутствию современного технического производства и немафиозного гражданского общества, и вовсе нет шансов избежать информационную революцию — перехода к свободному сообществу индивидуумов, производящих в виртуальной реальности, в том числе, с её помощью, — реальные продукты. Мы можем только ускорить эту революцию, чтобы устроить общечеловеческое общение не только цивилизованно, по нашим правилам, но и культурно, — направить весь интерес этого общения на ценности живой Словесности, каковою сейчас наиболее наглядно являются наука и искусство.

По сути, бестолково-случайно устроенных сетей Интернет в нашей стране еще нет. Есть смысл и возможность сразу создавать толковые сети, способные делать деньги из Ничего, кроме которого у нас больше ничего нет.

 

Как сделать информацию

В предыдущей главке «Синекура слова», безапелляционно раскритиковав СМИ, я почему-то не представил детального плана организации интегрированного средства массового общения (СМО). Ну, во-первых, детального у меня нет[11], а принципиальный план, имеющийся, — это уже разработка, которая деньги стоит, но которая вместе с тем должна быть уточнена и видоизменена в процессе проработки с конкретными специалистами и заинтересованными, должностными лицами.

Однако, прекрасно понимая, что заинтересованные лица не заинтересованы во мне, а я вместе с тем заинтересован в осуществлении идеи СМО, пусть и без моего участия, я все же сообщаю главный принцип, на котором и с помощью которого строится и функционирует система СМО. Этот принцип — гласный конкурс, к которому все нынешние СМИ упорно двигаются через его освоение во всевозможных конкурсах-играх. Однако этот гласный конкурс меньше всего нуждается в каких-то профессиональных жюри, судьях, оценщиках, меньше всего зависит от мнения выбирающих редколлегий, студий и т.д. Вся его основная прелесть заключается в том, что выбирает независимая экспертиза неорганизованных читателей, слушателей, зрителей, просто покупая то издание, программу, которые наиболее гласно и конкурсно умудряются произвести наибольшие духовные ценности.

Для реализации этого по виду фантастического, но по сути элементарного дела для начала требуется переустройство информации, всей и любой информации, принципов её содержания и схемы её построения.

Я неоднократно уже говорил, что любое содержание любой информации должно быть логичным. Все другие требования к содержанию второстепенны или даже абсурдны. В конце концов, логичность определяется законами логики, известными со времен Аристотеля. Напомню их применительно к нашему случаю, к информации: 1) доказать можно любую информацию, 2) доказать нельзя никакую информацию, 3) доказуемое или недоказуемое — все равно информация, 4) любая информация ценна лишь постольку, поскольку она ценна сама по себе.

Итак, никаких условностей, заранее заданных критериев, норм по отношений к воспринимаемой информации кроме тех условностей, критериев, норм, которые заложены как факт и идеал (материя и форма, причина и цель) в самой этой информации. Только соотношение фактически «вписанного» в информацию и идеально «вычитанного» обнаруживает ценность информации: её наполненность, искусность, гармонию, артистизм и т.д. Все остальное — тлен, придуманный глупыми для глупых

Далее, я также говорил, что единственное требование к схеме построения информации — её унифицированность: общеизвестные элементы, из которых она построена (обычные слова, знаки алфавита...), общепринятая система воспроизведения информации (чтение, просмотр...), наконец, следование естественной схеме принятого в информации соотношения факта и идеала (т.е. следование выбранному тобой жанру, из которого ясно, как ты понимаешь этот жанр, т.е. ясно уникальное устройство твоего сознания).

В рамках интереса этой главки — о строении информации в гласном конкурсе. Любая информация в системе гласного конкурса должна быть иерархичной: 1) имя автора, 2) заглавие (подзаголовок по сути темы), 3) мнение автора (автоаннотация, авторецензия, фрагмент) (если надо; ограниченный объем), 4) размышление в выбранном жанре (роман, клип, статья, фильм, монография и т.п.). В силу сущностной унифицированности человеческого содержания большую часть информации мы понимаем в меру своего понимания уже на уровне темы (заголовка и подзаголовка), а выбираем изучать только то, что в теме непонятно, неизвестно. Но это так только по логике нашего живого свободного интереса. По воле объективной необходимости (мафиозный интерес, диссертационная тема, мода и т.д.) мы лениво изучаем все, но отбираем только согласующееся с нашей ленивой традиционной мыслью. Порядок гласного конкурса, в котором автор сам должен высказывать свою суть в теме и мнении, в принципе исключает ленивую обязаловку читать 100 с. там, где можно обойтись одним предложением.

Для примера обратим внимание на информацию, которой является эта статья.

С точки зрения существующих норм газетно-журнальной журналистики, это очень плохая статья: слишком мало фактов, одни рассуждения, причем, тематически не однородные, сразу обо всем: и о политике, и о СМИ, и о религии, и черт еще знает о чем. Наконец, никаких красот стиля, одна занудная целесообразность. Однако, как было сказано, посторонняя точка зрения, принятая заранее норма, условность неправомочна для оценки информации. Ее нужно оценивать с точки зрения взятых в ней фактов и их идеального смысла.

Фактами, рассмотренными в этой статье, является еще не осуществленная система CMО, которая мыслится идеальной формой организации и совершенствования всей человеческой жизни и в таком цельном единстве предстает начальной формой современной религии (идущей на смену христианству и марксизму, без их отмены), принять которую можно только в форме сознательного волевого акта духовно свободных личностей путем информационной революции, реформирующей современные СМИ, государство, нравственность и мораль.

В этом одном предложении сформулировано мое мнение (аннотация), детально высказанное в статье. Высказанное в форме опять-таки сознательно не доказываемой мысли, мнения (см. закон содержания информации). Все это доказывая уже второй десяток лет, я успел написать две-три тысячи страниц, в принципе не проникающих в СМИ даже благодаря чьим-то ошибкам, произнести года два доказательных речей, совершить сотню конкретных частных дел-экспериментов, подтверждающих реализуемость этих идей и их долгоожидаемость всеми людьми. СМИ не только что не верят доказательствам, но проще того — не дают себе труда прочесть текст даже в 10 страниц. Я говорил: им все ясно с порога: заглавие неправильное, а я не от Ивана Ивановича, а , дурак, сам по себе, будто бы независимый и умный. Вот ни от кого и не завишу.

Взять хоть заглавие этой статьи. Обязательно редактор должен его убрать. Ты что Иисус Христос, чтобы катехизисы излагать. А революция — опять революция! — экстремизм, свержение существующего строя, статья такая-то. А информационная — так ты против нас, кто информацию делает. Ишь ты какой выискался. Пшел.

А я ведь и в самом деле все это в заголовке хочу показать, выкричать. Я с порога сообщаю о том новом, о чем я толкую и что нефигурально названо в подзаголовке (опять же — убрать СМО: все знают только про СМИ). Но нового-то вам, господа журналисты, как раз и не надо. Вас устраивает ваша тупая свобода — свобода для власти, для начальства, вы ведь четвертая власть, вы ведь авторитеты масс-медиа, вы ведь духовные пастыри, вожди народа.

Все правильно: народ, который является такой интеллигенцией, делающей ваши идеи и ваши СМИ, заслуживает жить в говне.

 

20.02.-17.4.97

---