Разумное устройство, наладка эффективной экономики так или иначе входит в сферу интересов каждого учёного-экономиста и практика. Различные варианты устройства не только возможны, но даже и желательны. Так повышается выживаемость человеческого рода и появляются конкурентные ниши специализации, варианты мирового разделения труда. Поэтому важно учитывать и все возможные идеи наладки. Практики, как правило, действуют локально, в интересах своего собственного производства. А люди науки не только осмысливают данность, прошлое и настоящее, но и строят модели будущего устройства. В этом отношении примечательны размышления И.М. Потапенкова, который последовательно проводит марксистский принцип, учитывая советский опыт, где полезный, где печальный. Потапенков не только критичен к нашему прошлому, но и наилучшим образом определяет закономерность деградации и изживания советской экономики, исходя из её собственной структуры. А на основе этого понимания и анализа предлагает и свою положительную часть. Именно эта часть, в которой формулируется принцип настройки какого-то лучшего планомерного хозяйствования, мне больше всего интересна.

 

План по деньгам: былое и думы

Нужно начать с того, что И. Потапенков чётко и просто фиксирует главную особенность советской экономики, в которой стихийность прежнего хозяйствования была принципиально преодолена: «Государство становится собственником общественных средств производства и посему оно уже есть не только политическая надстройка, оно является экономическим субъектом, который активно участвует в производственном процессе» («Кое-что о советской товарности» – http://inform-ag.ru/publications/133/). Если государство – один из субъектов экономики, причем – с исключительными правами, то совершенно очевидно, что отношения всех субъектов не могут быть такими, как раньше, а должны стихийно сложиться в какую-то иную конфигурацию. Однако планирующие органы исходили из тех параметров, которые достались и были известны по конфигурации капиталистического производства, именно – из товарно-стоимостных параметров производимых полезных вещей, но деформировав параметры, приспособив к своим целям. «Товарный план стимулировал советские предприятия производить не потребительные стоимости, необходимые для удовлетворения потребностей, а совокупную стоимость общественного продукта» (там же). Подлинные отношения людей в процессе производства и распределения полезного общественного продукта заместились товарностью, отношениями вещей, в которых полезная суть вещи (потребительная стоимость, ценность) стала менее ценной, чем стоимость. Как раз поэтому предприятия, форматируясь и настраиваясь планом как звенья фактического государственного капитализма, стали гнаться за стоимостными (валовыми) показателями, и производство постепенно перестраивалось в погоню за наживой, естественно и логично выродившись в нынешний хапающий «частный капитализм», в котором как-то реставрирована прошлая форма хозяйствования. Понятно, что и необольшевизм Е. Гайдара и его команды был логичным развитием и завершением товарного плана. Плановики вдруг решили, что виновато само планирование и отказались от общего настраивающего плана по товарно-стоимостным параметрам, заменив его якобы самонастройкой ТД-отношений («рынком»). А на самом деле, добавлю от себя, – примитивным жёстко-централизованным планом только по денежным параметрам, который и породил полный развал реального производства товаров, заместив его спекулятивным товарным обменом, в котором, по сути, деньги стали главным и единственным производимым товаром. И сейчас обществу навязан план по деньгам, стимулирующий только самоприрастающие промыслы, т.е. добывающие и банковские. Стоит ли удивляться, что деньги стали целью практически всех и каждого, а в совокупном продукте ничего не производится, кроме денежной ренты – от её промысловых форм (натуральной ренты) до чисто банковских (рублёво-долларовых, кредитных, налоговых и других административных спекуляций).

Принципиальный выход из этого двойного тупика (из ложных оснований хозяйствования и реставрации капитализма) И.П. видит в том, чтобы отказаться от планирования по капиталистическим параметрам, т.е. «уничтожить товарность». С этой целью (не буду вдаваться в мотивирующие детали) нужно пренебречь стоимостными показателями, отказаться от товарного обмена, и перейти прямо к «учету рабочего времени», благодаря чему можно будет организовать непосредственный «обмен деятельностями» как в производстве, так и в распределении продуктов труда в соответствии с долей каждого участника в общем обмене деятельностями.

Легко понять, что идея И.П. вполне марксистская. Отказ от товарно-денежных отношений, от денег, от товара как такового (с различными формами превращения отношений людей в видимые отношения вещей), с самого начала был в центре разборов и формулировок К. Маркса, ставился как цель и испытывался потом в разных формах в процессе послереволюционного строительства «нового общества». Достаточно вспомнить наивную попытку развёрсточно-распределительного хозяйствования «военного коммунизма», палочную систему колхозных трудодней,  различные варианты директивного или талонного снабжения предприятий и населения. Каждая такая форма номинально как-то работала, уничтожала стоимости и товары тем, что ограничивала оборот и того, и другого.

Уже на основе этого нашего опыта можно с сомнением относиться к марксистской схеме. Особенно, если она объявляется в какой-то исходной чистоте. На первый взгляд, И.П. декларирует какой-то девственный, исторически начальный марксизм: упразднить товарность, а «организация учета в рабочем времени» решится по факту, «в ходе практической деятельности» тех, кто это будет делать («И зачем нужны эти деньги?» – http://inform-ag.ru/publications/138/). Однако всё новое и важное прячется как раз внутри этих чётких традиционных деклараций. Нужно лишь осознать предмет (как минимум, эта самая «организация учёта») и уровень продумывания – политэкономический анализ.

Как было сказано с самого начала, все детали объяснений служат для обоснования того, что полагается как аксиома, само собой разумеющееся знание (по факту наблюдаемой жизни и сути марксистской теории). «Будущее общество», «справедливая экономика», «планомерная организация» производства, плановое хозяйствование – вот главный предмет поисков. И.П. предпринимает не просто, как может показаться, отвлечённый возврат к истокам идеи коммунизма, а делает попытку обнаружить истинные основания планирования, вылущив их из всего советского опыта, включающего в себя и план военно-административного распределения натуральных продуктов, и частичное целевое планирование (ГОЭЛРО, индустриализация), и оптимальное планирование, и планирование от достигнутого. Просто откинуть советский опыт планирования, отдаться стихии товарности и достичь процветания – не получилось и за 30 последних лет. Производственные процессы настолько сложны и взаимосвязаны, что без планирования уже никак нельзя справиться ни с одной общественной проблемой. И.П.: «Должен быть учтен горький опыт советского планирования, основанного на сохранившейся товарной форме общественного продукта» («Экономика будущего коммунистического общества» – http://inform-ag.ru/publications/137/). Т.е. нужно переработать опыт планирования, извлечь главное и собрать в новой форме.

Я полностью согласен с этой задачей. Нужно понять принципы уже действовавших натуральных, товарных и денежных планов и придумать такую систему планирования и настройки общественного производства, которая давала бы реальное и полезное развитие. Как представляется, эта работа находится еще на самой ранней, начальной стадии. Ничего, кроме обнаружения оснований планирования и их связи, И.П. и не даёт (по крайней мере, я пока не нашел большего). Тем важнее методологически разобраться, насколько основательны извлечённые основания и насколько они могут быть верной базой для разработки планирования, или, говоря в более общей форме, – для разработки принципов настройки всех общественных производств и управления всем общественным развитием.

 

План по времени: время – деньги

Очень легко понять, почему, найдя причину всех бед в товарности, И.П. хочет радикально решить проблему, предполагая планировать и производство, и распределение непосредственно по учёту труда. Стоимость, по Марксу, – это превращенная (т.е. искаженная, мнимостно-множащаяся) форма труда и так или иначе она измеряется через затраты труда. При измерении всего прямо через труд исчезают все мнимостные формы и появляется единый универсальный измеритель всего.

Однако, уничтожить товарность и настроить производство через учёт труда – это две совершенно разные задачи. Такое впечатление, что И.П. сам себя путает. Почему, во-первых, вдруг нужно уничтожать товарность, если в ней он сам нашел не причину всех на свете бед, а причину только бед планирования. Не товарность виновата, как было сказано, а «товарный план», этой самой товарностью ложно ориентирующий и путано настраивающий-регулирующий экономику. Ножом, конечно, можно убить, но значит ли, что следует уничтожить ножи? Из анализа самого И.П. ясно, что ошибочно планирование экономики по товарно-денежным показателям, а не обмены товарами и деньгами. И как раз ошибочное планирование порождало и порождает до сих пор не только затруднения в обменах товарами и деньгами, но и в качестве компенсации – самые разные суррогаты товаров и денег.

Во-вторых, разве можно уничтожить товарность? Сам этот оборот неточен, фигурален. Товарность – субстантивизированный абстрактный признак, подобный многим другим признакам: желтизна, красота, чистота. Можно ли уничтожить какой-то такой признак? Нет, конечно. Если даже перекрасить желтизну листа, желтизна как таковая все равно останется. Следовательно, речь идет не об уничтожении товарности как таковой, а о видимом превращении признака в конкретном предмете. Например, перекрасить желтый, изуродовать красивый, замутить чистоту. В нашем случае товарность – это характеристика хозяйства, указывающая, если свести к сути, что в нем есть товары и стоимости, доминирующие над всем остальным в хозяйстве. Значит, уничтожить товарность – это уничтожить такое доминирование, или даже – уничтожить товары и стоимости. А как это можно сделать? Буквально – не дай бог, нужен большой взрыв. На деле, видимо, только так, чтобы никто и никогда больше не менялся предметами и не оценивал их. Значит, за фигуральным оборотом «уничтожить товарность» стоит оборот «изменить отношение к предметам и ценностям так, чтобы они не были обменными и стихийно оценными».

Проще всего изменить свое отношение к предметам, т.е. поставить всех в одинаковое отношение ко всем товарам и стоимостям – «упразднить» отношение собственности на товары. Именно это якобы совершила революция 1917 г., сделав в конце концов государство единственным, абсолютизирую для краткости, собственником и всех товаров, и всех стоимостей. На самом деле собственность и собственники не исчезли и не могли исчезнуть. Просто собственность мутировала (теперь она не на технические, а на административные, распорядительные средства производства), а собственниками стали другие  (различные администраторы, от главного Хозяина страны до хозяина цеха, распоряжающегося реальными ценностями).

И.П. точно отмечает, что это видоизменило товарность, но не отменило её. Капитализм сохранился в форме государственного капитализма, где обмен стал выступать как распределение, а оценка как директивный (командный) постанов стоимости. Но кажется, И.П. недооценивает собственную формулу о том, что государство стало экономическим субъектом, одним из многих других субъектов. Этот субъект, конечно, был исключительным в юридическом смысле как законодатель, планировщик, Хозяин, устанавливающий правила игры. Но жизнь миллионов других хозяев многообразнее, в обычно-правовом смысле шире и гибче любой узаконенной игры. Каждый игрок использует правила по-своему, и в результате возникают стихийные прави`ла, исправление правил, реальная корректировка планов. Как было сказано, каждая форма советского плана номинально как-то работала, уничтожала, ограничивала оборот стоимостей и товаров. Однако в каждом случае тут же возникало какое-то «искажение» идеальной схемы, и товарность в полный рост возвращалась через заднее крыльцо и царствовала в экономике как чёрный рынок (толкучка, барахолка, цеховики, фарцовка, кооперативы, прихватизация), не говоря уж о серых формах, вроде плана от достигнутого, что точно показывает И.П. Что чёрный рынок был не случайностью советской экономики, с самого начала было ясно всем здравым людям (И.А. Ильин, Н.С. Трубецкой), а научно обосновано уже в 1970-е Л.М. Тимофеевым, а в разных деталях проработано в последние десятилетия С.Г. Кордонским. Планирование по идеальным товарно-денежным показателям (в любой форме такого планирования, от прямого перераспределения полезностей, как в 1918 г., до прямого перераспределения стоимостей, как сейчас) закономерно компенсируется и перенастраивается с помощью реальной («суррогатной», «рыночной», «теневой») самонастройки. Прямое в первом случае было классово-блатным, а сейчас административно-блатным,

Вот почему, если якобы отменяли товарность, деньги или оборот товаров, тут же появлялись заместители, суррогатные деньги (купоны, талоны, фонды, кредиты-ресурсы), а получение полезной вещи становилось невозможным без дополнительного обретения товарности (очереди, блата, «заказа», административного ресурса).

Так или иначе, зная реальную историю, И.П. не делает ставку именно на передел отношений собственности. Это-де случится само собой в силу общественного характера производства, стоит только изменить принцип учёта и обменов – ввести нетоварный и нестоимостный учёт и перейти к обмену деятельностями. Если обмен будет происходить по количествам вложенного каждым труда, а труд будет не оцениваться, а просто считаться по затраченному времени, то так и возникнет обмен деятельностями и тогда уж точно никто и никогда больше не сможет меняться предметами и не будет оценивать их.

Уже окончание последней фразы показывает, что и это невозможно по здравому смыслу. Если даже предметы распределяются без товарного обмена, то люди так всё равно ведь меняются предметами в этом распределении. И они так или иначе будут предпочитать оценивая – выбирая из всего набора то, что больше нравится, полезнее, престижнее лично выбирающему. Значит, и в этом случае перед нами некорректное требование и мнимый оборот. Лишь кажется, что в этом случае обмен вещами будет нетоварный, а учет не по стоимостной оценке, а по затратам труда. За мнимым оборотом и ложным требованием отмены обменов и оценок стоит на самом деле нечто другое. То, чтобы обмен предметами и оценка были не свободными, а строго дозированными, условными, – обусловлены каким-то особым параметром. Это подтверждается и тем, что «обмен деятельностями» – тоже фигуральный оборот, и он может иметь смысл только условно-аллегорический: по сущности понятий обмена вещами не будет, а по видимости реальности останется.

В качестве предпочтительного параметра тут предполагается труд, двойственный по своей природе (как полезная работа и как затраты времени). Поэтому допускается обмен только трудов, опредмеченных в разных полезностях вещей, а оценивать разные труды можно только по количеству опредмеченного времени. Но ведь обмен разными и разнонаправленно опредмеченными полезностями – это и есть обмен товарами, полезно-бесполезными вещами: каждый отдает бесполезное для себя в обмен на то, что сейчас полезнее. А ведь и оценка количества опредмеченного времени и есть стоимость, оцениваемое как ценное в данный момент: вещь, ценная не только потому, что на нее потратили время, но и потому, что она привлекательна, для кого-то ценна сама по себе.

Ни товар, ни стоимость уничтожить нельзя, потому что нельзя уничтожить ни полезность, ни оценку. Просто если мы и в самом деле перейдем на прямой учет труда и времени у нас появятся другие названия для товара и стоимости. Мы можем также потеснить или отменить слово «деньги», а вместо него использовать имя главной учётной единицы – слово «часы» или «трудо-часы». Уже не раз во всё ещё длящейся советской эпохе мы проходили этот опыт перемены названий и смены вывесок. Уже были пайки и карточки с дензнаками, распределители и заборные книжки, паи и трудодни, ширпотреб и чеки, фарца и валюта, заказы и купоны, дефицит и талоны, ресурсы и зачёты. И уже появляются всякие хеши майнингов и биткоины, виртуальные вклады и баллы, активность и время участия. В таких ситуациях учётное время и в самом деле может выполнять функцию денег. Время просто становится деньгами. Но это вовсе не отменяет деньги. В любой ситуации объективные отношения сами назначают уместную  к случаю единицу исчисления стоимости.

 

Но, предположим, мы всё же попытаемся вести учёт рабочего времени, в полном соответствии с марксовской теорией трудовой стоимости. И какое время мы будем считать? Все люди разные, даже одну работу рядом выполняют с разной скоростью, разными затратами времени. Что уж говорить о разных трудах. Всё это детально и даже исчерпывающе в свое время обсудил Маркс и нашел гениальный выход. В стоимости овеществляется не любое время, а общественно необходимое.

И.П., хоть и не буквально, следует тут Марксу, предполагая поверять необходимое время труда «уровнем производительной силы труда в каждой отрасли», а счётную единицу времени рассчитывать как средний «показатель» трудозатрат во всем общественном производстве. Казалось бы, всё элементарно просто и надёжно: научно установленный производительный показатель расхода времени, а дальше либо простой хронометраж конкретной работы (повременная оплата), либо приложение показателя без всякого хронометража к конкретным результатам (сдельщина). Не буду доказывать, только заикнусь, что подобное уже использовалось в советском планировании. Важнее, как это было и может вообще быть на практике. Кто и как будет хронометрировать или прилагать показатели? Само собой, тут даже не важно, с помощью каких хитрых приборов и условных нормативов (коэффициентов). Важно, что это будут делать люди в статусе управленцев, учётчики и оценщики. И произвола, бесправия, бардака в отношениях учёта и последующего распределения тут никак не избежать, что автоматически повлечёт «искажение», деформацию показательных благих пожеланий в реальное адское состояние.

Но ситуация гораздо хуже. По производительности труда невозможно установить общественно необходимое время. Наоборот, производительность труда устанавливается по общественно необходимому времени. Да, формально, математически из формулы производительности труда (количество полезной продукции, делёное на единицу времени), конечно, можно получить время. Но тогда сама производительность будет взята с потолка, установлена опытным путём в её достигнутом на момент учёта уровне. И не важно, где этот уровень достигнут, в нынешнем полумёртвом российском промысле, духоподъёмном китайском цехе или самодовольном американском офисе. Это всё равно случайный и ничем не обоснованный показатель, выбранный, хитро рассчитанный (как по полезности, так и по стоимости) каким-то суперадмином в угоду его шкурным интересам. Вместо многообразной реальности, где одновременно по разным обстоятельствам уместно действуют самые разные виды производства, пытаются навязать всеми миру один вид, например, западное хищническое потребление, и его стандарты производительности считать эталоном. Как раз сейчас по этому самоубийственному стандарту функционирует вразнос денежный план от достигнутого в мировом масштабе. Посоветская стихийно-плановая экономика господствует во всём мире.

Неужели И.П. таким маленьким поворотом формулы как-то исказил марксизм? Уверен, что нет. Дело в том, что марксизм сам искажён в самой основе. Чтобы убедиться, достаточно вспомнить, как, по Марксу, устанавливается общественно необходимое время. Это время трудозатрат, которое получает свое оправдание (подтверждение, доказательство) в потреблении после обмена продуктами (см. в «Капитале», т. 23 из Собр. соч. с. 46-49 и не пропустите уточнение Энгельса на с. 50 – https://esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/kapital1-01.html). Это значит, что эта достоверная учётная единица как стоимости, так и процессов производства – сама результат обмена, силой  которого совершается оценка, выяснение не только ситуативной ценности для конкретного потребителя, но и соотносительной стоимости каждого предмета в сравнении со всеми другими предметами. Гениальность Маркса в том, что он, строя теорию трудовой стоимости, в её основание по умолчанию протащил («ошибочно», теоретически нелогично) нетрудовой, оценочный показатель из теории полезности. И так продемонстрировал, как исключать ошибки на практике. А его последователи действуют строго логически, не допускают подобный перескок мысли и уверены, что время самоочевидно. Вместо ситуации обмена, как учредителя и стоимости, и общественно необходимого времени труда, само собой (самоочевидно и "без затруднений" по практическим интригам) случалось назначение каких-то управленцев на роли учредителей этих главных показателей (хоть при их различении, хоть при попытках сведения в один).

Таким образом, стоимость – это средство, автоматический инструмент проверки общественного характера труда по всем его параметрам: по натуральной полезности продукта, эффективности и рациональности его обработки, по расходности (экономности) затраченных общественных усилий и совокупного рабочего времени. Отменить стоимость нельзя, несмотря на её видимую неуловимость и мнимостность. На самом деле – благодаря этой мнимостности, т.к. именно по этой особенности она универсальна, приложима ко всем материальным и нематериальным вещам, к производственным и непроизводственным сферам, варьируясь в силу необходимости и видоизменяясь в самые разные формы. Она появилась в человеческом мировоззрении по неотменяемым практическим причинам, по необходимости проверки и оценки вещей. И занимает свое фундаментальное место в иерархии вещей, подобно свету, силе тяжести, веществу или мысли. Стоимость – это общественное установление: психофизический предмет, материально-духовное образование. Это не просто одна изолированно образованная единица, а единица в постоянной связи со всей системой стоимостей, ценностей и даже системой образования общества. В процессе труда на производстве, конечно, происходит трата времени на создание стоимости. Но это лишь материально-историческое и техническое создание возможности стоимости. До полной готовности она доделывается духовно-логически. По технологии такой доделки она возникает в совместном, коллективном действии через соотнесение, взаимное испытание и оценку конкретных вещей и систем ценностей в процессе обмена, с которого начинается потребление вещи.

А раз стоимость производится в обмене, то и сам этот производящий обмен отменить или уничтожить нельзя. Это равносильно, чтобы отменить проверку, испытание, оценку свойств и характеристик вещи, а также отменить оценивающие руки и тела, мозги, чувства и умы. А раз сохраняется обмен, то будет и товар. Ведь именно в форме товара воедино собираются и сливаются все трудовые и стоимостные параметры, физические и духовные признаки, личные и коллективные навыки и системы ориентации, установки, установления и ценности. В товаре всё это овеществляется в конкретный предмет, так сохраняется в пространстве и времени и может передавать и отдавать свои полезные свойства.

Таким образом, нельзя и настроить общественное производство через простой или сложный учет трудозатрат и рабочего времени, хоть в натуральном виде, хоть в товарном, хоть в денежном выражении. Потому что они могут быть учтены только после свершившегося материального производства, после фактически сделанных затрат – в результате обмена и потребления в данных оценочных обстоятельствах проверки трудозатрат. Т.е. в какой-то реально существующей среде реальными людьми с разностью их практических и теоретических интересов, заданных теми системами ценностей, которые они впитали с молоком матери и развили в обстоятельствах среды выживания и проживания. Очевидно, что все эти параметры учесть невозможно не только до начала производственного цикла (как пытались в оптимальном планировании), но и после. Невозможно даже постфактум описать в деталях это как целостный и закономерный процесс.

 

План денег: от слов к делу

Как же тогда получается, что производства и экономика всё-таки существуют тысячи лет и как минимум каждый отдельный производитель умудряется от думок и слов переходить к делу – планировать, настраивать и развиваться? Если может даже один сметливый хитрован, то, очевидно, всё это может сделать и общество в целом, т.к. оно совокупно гораздо сильнее, умнее и дальновиднее. Но если до сих пор не сделало, значит, дело не в совокупной силе и уме. В том-то и беда, что все советские и посоветские плановики планировали и планируют как домохозяева одного большого, якобы одинакового в каждой части и в каждой детали якобы известного хозяйства. И не достигают успеха, потому что видеть и знать всё из центра и, подобно домохозяину, своевременно подправить, откорректировать каждую часть невозможно. Прежде всего потому, что слова начётчиков и начальников планов не могут чудесным образом превратиться в дела исполнителей и хозяев. Нужно создать планирование для всей многообразной, не учтенной, неизвестной и даже для несуществующей ещё экономики. Главная особенность такого планирования экономики в том, что оно позволяет и поощряет на деле самостоятельное планирование каждого отдельного домохозяина в рамках заданного обществом на словах направления общего плана.

Но общество пока мешает себе в целом и каждому в отдельности, слишком страстно придерживаясь каких-то традиционных молочных мировоззрений и слишком жадно вцепившись в кисельные сберега своего кормления. Причём, все и каждый жаждут не столько молока и киселя, а самых разных товаров. А ещё лучше универсального товара – денег. Хотя бы в виде дешевых кредитов – как мечтает любой производитель, которому только этого и достаточно, чтобы спланировать, настроить, произвести и развиваться. Так или иначе есть в самих товарах и в универсальном товаре что-то такое, что позволяет почти автоматически осуществить отдельному производителю его самый недалёкий план.

И в самом деле, всё, что овеществлено во многих товарах, все скрытые и розные труды и стоимости, то автоматически осуществляет, делает доступным и наглядным массовый товарный обмен. Совокупность всех товаров не только образует всю предметную сферу человеческой деятельности, но и является хранилищем овеществленного знания, необъятным банком закодированной информации, которая автоматически раскодируется той или иной стороной в процессе какого-то целевого обмена. Вот почему торговля, товарный обмен – не только начало процедуры потребления товаров (достижения, досоздания стоимости и выявления общественно необходимого труда через цены и доли, регуляторы возмещения), но и сигнальное со-общение товарами, представляющее их наглядно как индикаторы настройки производства (по  товарности – качеству и количеству в масштабе цен) и общества (по достоинству – статусу товара и престижу чего-то в системе ценностей). Без товаров и товарного обмена никакая регуляция и индикация, т.е. ориентация хозяйства невозможна. Было бы не понятно, что производить, что важнее, куда двигаться. Ещё важнее, что так задается единое направление человеческих мыслей и разработок и создается фундамент слияния всех в одно общество, несмотря на противность дел, конфликтность интересов и противоречивость взглядов. Именно через совокупный, рыночный товарный обмен происходит долирование по стоимостям (распределение, накопление) и по достижениям (продвижение, прославление) и нарастает надтоварное общение, обобществляющее достоинство, распространяя его на всех внизу и олицетворяя им верх (регламент, традиция, и самоуправление). В результате появляется и управление товарным обменом и надтоварным общением. И уже хитрые админы-«регуляторы», якобы в целях регуляции экономики, но на самом деле в целях своей личной и клановой выгоды, то и дело как-то деформируют обмен. И тогда производятся либо трудовые суррогаты полезных вещей (типа советских «валовых» ботинок или пальто), либо стоимостные (типа современных имитаций всего и вся, подделок брендов, подделок товаров, продуктов питания, вроде колбасы из каррагинана). Так что то, какие у нас товары в потреблении (по полезности и стоимости, по качеству и цене), является лучшим индикатором здоровья экономики.

А чем и как же они регулируют? Очевидно – деньгами. Все трудовые и стоимостные процедуры, все обменные операции и рыночные действия осуществляются с помощью денег и в форме денег. Как известно, они кровь экономики, то, что обеспечивает жизнедеятельность организма. Деньги проникают во всё и проницают всё. Чтобы обеспечить исправную жизнедеятельность общественного организма, необходимо правильно организовать общую структуру и каждую клеточку денег, настроить правильную подачу в каждый орган, различную в зависимости от устройства и функции органов. И это в принципе не может сделать какой-то умный доктор-регулятор. Это происходит само собой, путём верного содержания, питания, тренинга организма, с учётом выверенных инструкций не только докторов, но и воспитателей, диетологов, тренеров и т.д. Вот почему общественный организм должен самоуправляться под надзором всех таких помощников на основе абсолютно выверенных инструкций их взаимодействия.

Само собой, эта аналогия только намекает на суть дела. Но сделать дело ни в коем случае нельзя по аналогии или случайному решению регуляторов, будь они даже просветлёнными строителями будущего общества.

Экономика – это предметная сфера действий конкретных людей с конкретными товарами, а деньги – это единый инструмент всех действий. Исторически они и возникли как специфический инструмент самонастройки всей экономики (максимально коротко и наглядно природа и структура денег как средостения и инструмента экономики показана в заметке «Экономика на пальцах» –  http://inform-ag.ru/publications/74/, не буду здесь повторяться). Вот почему и настраивать экономический организм, планируя организацию, производство и развитие, и следует через настройку денег. Не денежным планом настраивать экономику, не планировать по деньгам (расписывая суммы взимания, прибыли, доходов и расходов и т.д.), а построить план денег в реальности, настроить идеальную схему движения денег по всему общественному хозяйству, закрепить её в документной базе и позволить полную свободу планирования конкретных проектов, подкрепляя ее свободным финансированием по плану денег.

Другими словами, построить план денег – это осуществить денежный постанов. Это требует и теоретических и практических усилий большого количества ученых и практиков. Для начала нужно расписать всю общественно-производственную цепочку движения денег, обнаружить все типовые действующие лица, и поставить научную и прикладную задачи. В минимальном объеме, как старт теоретических действий, я это уже сделал: «Круг строительства подлинных денег» –  http://inform-ag.ru/publications/129/.

Начнутся ли коллективные действия учёных, и тем более практиков, – зависит совсем не от меня, а от того, есть ли в нашем обществе ответные учёные, т.е. идущие на деловой разговор, и ответственные люди, т.е. отвечающие за свои слова и дела.

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Цена плана (К критике марксизма, или Апология Маркса). 183 с."