Фрагмент из книги "Зашифрованная история", с. 115-121

 

Слепая или хитрая вера руководит фанатами книги. Из кучи совершенно явного для них мусора каждый толкователь пытается выстроить какую-то персональную мифологию, всовывая туда кучи своего великого знания. Хотя на самом деле в этом завале нужно или молчать, или задуматься: почему же я верю, а ни хрена толку в этом не вижу? Но чтобы сформулировать проблему так, нужно иметь зрелую самокритичность, которая достигается никак не многознанием, а только поставленным образованием. К сожалению, системы образования у нас уже давно нет даже в школе, всё замещено месивом концептов и установок, точь-в-точь как в этом переводном балаганчике.

На самом деле и этой безвкусице есть объяснение. Её ведь первым обнаружил Миролюбов. И, очевидно, именно она своей вопиющей неискусностью тормознула его на много лет. Но что он мог поделать? Он ведь точно знал, что не он её придумал: авторитет древней доски был слишком ощутим даже пальцами. В конце концов смирился с этой видимой глупостью, придумав, что она действительно видима по неразумию его как толкователя. Более мудрой позиции, чем у Миролюбова, и представить невозможно. А другие переводчики после него действуют уже на слепом доверии веры или её ослепляющей жажде.

Первая беда «переводчиков», не считая остальных бед, в том, что они подставляли в неустранимые иначе слияния букв содержание своего цехового нрава, включая его школярски-литературный стиль. Тогда как нужно подставлять то, что нравится самому языку, – те звуковые подстановки, которые нормальны, обычны для него и совсем не маркированы наносным театральным пафосом. А в конструировании целого высказывания нужно руководиться общими принципами поэтичности, поэтической логикой превращения случайно появившегося слова в закономерно ставшее.

Опять же, при подстановках  нужно исходить не из фантазий какого-то неизвестного смешанного языка, а из самого что ни на есть достоверно существовавшего даже по всем предрассудкам. Это язык, конечно, не русский и не украинский. С точки зрения положительного знания, а не произвольного незнающего гадания, это может быть только древнерусский язык. Если какие-то тексты могли быть, то они могли быть, по академикам, именно на древнерусском. И только такие тексты точно покажут реальную древнерусскую традицию, а, значит, покажут реальную родноверскую традицию. Только так две стороны могут согласиться, независимо от того, кто из них окажется прав по сути традиции. Но по содержанию древнерусского текста кто-то всё же окажется более прав – фило-логи-традиционалисты или традиционалистические слово-любители? Посмотрим, сказал слепой.

Вернёмся к тексту д. 16а и попытаемся восстановить и перевести древнерусский текст «Влескниги», используя нравящиеся произносительные сочетания древнерусского языка – обычные, массовые, встречающиеся во всех его текстах.

Ещё раз о технологии превращения и разметке. Стоящая на очереди работа – это переклад старого, мнемотехнически записанного текста по правилам чтения с доски до орфографического текста, записанного по принципам современной русской орфографии, и с синтагматическо-грамматической размерной гиперкоррекцией по норме древнерусского языка. Эта гиперкоррекция не исправляет имеющиеся грамматические указатели, а наоборот – исправляет, ищет смысл по этим указателям, потом по правильно согласованному смыслу исправляя нестандартные для фонетики языка стечения знаков. Вставки съедей помечены красным курсивом; исправленные звуковые слияния указаны заглавными буквами (самый сложный случай в прибезица, где исправленное слияние Ц в ТС повлекло перестановку прибезИТСА в прибезТСЯ, а потом в прибезТЬСЯ). Позиционные прояснения съедей-ятей и пар С/З и О/У не оговариваются в силу очевидности. Подчёркиванием помечены исправления потертости съедя У из О (позиционно опять заменённого в У) и сочетания IА в ОI-Ы, что позволяют черты копии (последнее – ошибка либо резчика, если это фото доски, либо Миролюбова). Так же помечены подчёркиванием предположительные правки Б в В и зияние (…) в самой хватательной ис-коряжной зоне (отсутствуют, видимо, полтора знака, отчего и съедь i под вопросом).

 

Велес/книгу/ сиу/ пСЩемо/ богу/ наше/му, у/ кие/ бо ес/те при/безТЬСЯ/сила.

в онЫ/ вирмЪ/нЫ бЯ/мУж i/ акЫ/ бЯ бЪ/лъг а/ диблЪ/ iже/ рЧен бЯщ/ оц тив/ърсi

а то/ iмщ же/ну i/ дева/ дЧере/ iма/ста о/на сек/тiа /краве/ i мне/гаов/нЫе

она /i бЫ / тЫ во/ стУпЪх/ a у/нi га/да не/ iмъ/За мУж/ парод/щър сва/ так мо/лi а

бзЯ бЫ/ ред з ро/сене/се пре/сЪще/ а Ще/бо у/слЫша/ млебу/ уту/ле по/ млебе

даЯ/щиму/ iз мле/ноЯ/кобЯ/ оже/ ЧаЫ/ таЯ/ се Во/ грУде/ меЖе/ноi…

а iм/емо/ враже/тесе/ се бо/ Ясна/ Чем у/ту баг/ влес от/раЧе/ несЯ

сем у/греде/хом се/ на iм/Ъ му/до бо/зе на/ша i/ тому/ рЧемо/ ховлУ

бУде/ блигъ/слъвен/ вождЫ/ нЫнЪ/ а при/сне о/ векЫ/ а до/ векЫ

рЧено/ е сед/ку дЪ/снЫцЫ/ а те/ преЧе/ на ще/ незъд/ вере/цет се.

 

Текст без цезур:

Велескнигу сиу псщемо богу нашему, у кие бо есте прибезться сила.

Во ны вирмЪны бя муж i, акы бя бЪлъг а диблЪ iже, рчен бящ оц тивърсi.

А то iмщ жену i дева дчере, iмаста она сектiа краве i мнегаовные

она. I бы ты во ступЪх, a унi гада не iмъ за муж. Парод щър сва так молi а

бзя, бы ред з росе не се пресЪще. А Щебо услыша млебу, утуле по млебе

дая щиму iз мленоя кобя. Оже чаы тая се во груде меже ноi…

А iмемо вражетесе се, бо ясна, чем уту баг Влес отраче неся.

Сем угредехом се на iмЪ мудо бозе наша, i тому рчемо ховлу:

буде блигъслъвен вожды нынЪ а присне о векы а до векы.

Рчено е седку дЪсныцы, а те прече на ще незъд верецет се.

 

Теперь действительно буквальный подстрочник с изобретением форм слов, имитирующих нужные по оригиналу лексико-грамматические формы.

 

Велескнигу сиу псщемо богу нашему, у кие бо есте прибезться сила.

Велескнигу сию пишем (пис-щимо) мы (о) богу нашему, у коего ведь есть прибиться (прибазиться) сила.

Во ны вирмЪны бя муж i, акы бя бЪлъг а диблЪ iже, рчен бящ оц тивърсi.

В наши веремены был муж и, как был бельший (бел и больш) и усерден ин-же (так же), речён был Оц тивърсьи.

А то iмщ жену i дева дчере, iмаста она сектiа краве i мнегаовные

а то имущ – жену и девых дочерей. Имели оны(е) с-окот-дию (стадо) коров и мни-ко-овные (немнимо овец)

она. I бы ты во ступЪх, a унi гада не iмъ за муж. Парод щър сва так молi а

(к) оны(м). И набыл тех во ступях (переходах), а юням сгадать не имал за-муж(ей). Породок чуров своих так измулил а (об)

бзя, бы ред з росе не се пресъще. А Щебо услыша млебу, утуле по млебе

божа, (что)бы ряд (род) из росья не пресекся. И Щебо услышал молебу, утульно по молебе

дая щиму iз мленоя кобя. Оже чаы тая се во груде меже ноi…

давая (вы)щему из (двух) молебных коблей (пня и щура). Он-же чаи(мые) таил эти во груде меж (наив)ных (нойе-вых / нагих).

А iмемо вражетесе се, бо ясна, чем уту баг Влес отраче неся.

И будут врождатися эти. Ибо ясно, чем утайно бог Влес отрочей понёс.

Сем угредехом се на iмЪ мудо бозе наша, i тому рчемо ховлу:

Этим угрядились на име муды божей наших, и тому речём хов-хвалу:

буде блигъслъвен вожды нынЪ а присне о векы а до векы.

будь бликослъвен (д)вождый (входящий вдвоём) ныне и при-сне от веков и до веков.

рчено е седку дЪсныцы а те преЧе на ще незьд верецет се.

Речено есть седку дес(т)ницы, а те пречи на шье не-(в)-зад вертятся.

 

Не буду оговаривать грамматику языка, поскольку достаточно ясно показал её точными, по моему школьному представлению, грамматическими кальками. По-настоящему же грамматическая система древнерусского языка в своей эволюции является самым интересным искомым в ближайших темах языка. Ясно, что языковые ошибки здесь тоже остаются, но они не носят фатально асистемного характера, и, скорее всего являются частью моими ошибками понимания древнерусского языка, частью возможными неизвестными регулярностями его более раннего состояния.

Куда нагляднее грамматики синтагматическая конструкция в её лексической цельности. Из-за стремления к максимально точному морфологическому согласованию слов постепенно подобрался набор лексем, взаимно раскрывающихся в своих мотивациях. Псщем – это испещряем щемом или писалом жмём, т.е. царапаем по доске или коре. Прибезться – это не столько прибежать, сколько воплотиться в прибежище, впасть в базу, земной говёный баз, войти в бздо, в повздошье и в промежность. Вирмены – это не только бурные, вирные, верейные, водоворотные мены, но и веры-мены, по-украински, вiромены; и нельзя придумать лучшего слова, обозначающего время как целое измерение, библейский олам. Дева – в.п. мн.ч. ср.р. от дево, надеваемого приспособления для сохранения девственности, метонимически означает девственную плеву, а по ассоциации этой метонимии с аксессуаром девственности стало потом представлением, перифрастическим понятием дева (молодая девственная женщина, носящая дево). Далее эти значения играют в грудке. Прежде всего, это остов телеги, очевидно, спальной кибитки, где грудой спала вся семья, как минимум, полунагими до грудок – до голых грудей и грудок, обвязок промежности. Вот почему предполагается восстановление, думается, намеренной стёртости в слове ноi… (по стандартному чтению остатка тут должно быть слияние в ны, которое ломает хорей). Возможно, было слово ноiе-наивных-нойих, ноющих и ноевых, или ноге/ноiге-ныге, нагих-ноейих, ноевых. Однако бог гренде мезе ноi(г)е в любом из вариантов легко принять за бог грядет между ног, что очень неприлично в контексте. Дотёр букву скорее всего Миролюбов. Это очень бы соответствовало его христианолюбивому нраву и эстетически приличному норову гениального сказителя, взявшего на себя миссию восстановления истоков. Стёртой буквой мог быть съедь Е, что даёт тогда более правильную вставку в щему (см., кстати, возможность ГЕ на фото Творогова; ср. ещё фото со с. 25 рукописи Куренкова «Религия пращуров-предков», где просматривается подходящая тень знаков – http://kirsoft.com.ru/skb13/KSNews_327.htm). Можно обратить внимание и на молит чуров, муля, умоляя-обласкивая чурбана. Мудо – это орган оплодотворения, семя и мудрость, семя мудрости. Даже незад – это ещё не назад, а прямо наоборот, вперёд. Так что седок у дестницы, дести-кипы досок, прочитав верхнюю сетку-седку-садок знаков, должен вращать доску от себя, вверх и вперёд, раскрывая седло книги. Этимологизируется также и десть – как захватываемое хватом кисти. Среднестатистический мужчина сейчас легко уцепит стопку  как раз в десять сантиметров. Если брать очень аккуратно, нужно положить сверху на брашно дести четыре пальца, полосой концевых фаланг, вершком (по фалангам указательного пальца как раз около 4,5 см.) и подхватить снизу доимом большого пальца, дюймом (2,5 см.). Таким образом, полная правильная десть содержала около двадцати досок, если толщина каждой не превышала в среднем 5 мм.

Благодаря всем этим живым мотивациям проявляется прежде всего совершенно конкретная ситуация создания этой доски. Момент записи точно подчёркивается пишущим как современность «наших» времён, но записывается только реченое давным-давно – с седка первой в дести дестницы, первой по следованию, но последней по написанию и включению в десть. Видимое противоречие смешения времён легко решается. Дестница ещё и верхняя доска дести, первая, поэтому и самая порвая, а потому и самая правая, правимая и поэтому, конечно, более правильная с точки зрения последнего исправляющего. Вот почему он записывает сейчас правильно то, что по сути дано уже от веку. Таким образом, он только очищает предание, делая более ясным его провозвещание настоящего. Благодаря свету словесных бликов из прошлого событие современности проясняется в его главных моментах.

А событие это без прикрас откровенно и ужасающе точно. Некий добропорядочный, почитаемый всеми муж почему-то живёт своей семьёй розно, в полной изоляции от своего племени. Из этого ясно, что он совсем не вождь, а отец всего лишь по внешним признакам и уважительному обороту речи. Он живёт самодостаточной трудовой жизнью, приумножая блага, но по воле судьбы и своего выбора оказавшись на пороге пресекновения своего маленького рода. Казалось бы, самое простое решение – человеческое: вернуться в племя, хотя бы поближе, чтобы, в конце концов, даже купить мужей дочерям, жертвуя без особого ущерба частью достатка. Однако отец семейства верит больше в подмогу щуров и чурбанов, ублажая их самым противоестественным образом и принимая результат своего экстаза за лий, смолу и совместное выделение щуров. Тем не менее он предельно деликатен, и подкладывает божественное семя дочерям в грудки тайком. И лишь после совершается настоящее чудо, скрыто славимое преданием. Это сверхъестественное оплодотворение от щурого сока силой велесова воления к жизни, цепкого влезания в последнее прибежище силой нематериального влечения. Именно эта славимая сила собирает людей в исторический ряд-род, именно она является высшей искомой мудростью для людей и оплодотворяющей мудостью для народа от богов и отцов, подлинных вождей, на пару, «вдвох», входящих в дочерей наяву и во сне, в каждый миг непрерывной жизни рода. Вот почему главный эпитет таких богов – блико-словимость, постижение вспышкой озарения, она же эффектная блико-ловля людей богами – чудом.

Спору нет, как глобальный перифраз исторической жизни рода, выживающего благодаря вере в постоянной пограничной заброшенности, эта хвала божественной силе очень точна по сути. Теоретическая сила мысли будет тем яснее, если заметить, что Щебо этимологизируется в контексте не только как щербо, щепо, но как щипок, спаянный сувой и привой, сонм богов, отождествляемый со всеми земными и небесными предками, а также щепоть, силовой сжим пальцев, вщемляющий щипок божественного слова мудрости в жизнь. Это двойное писание – описание псания Бога. 

 

Однако это писание же существует не только как фигура поэтической речи и как воображение, это же ещё словесное произведение в жанровой форме предания. И как предание оно должно быть передано всем людям устно и письменно – внушается как эталон и пример жизни. Но если жить по этому эталону и примеру, то ведь это не только самоизоляция в погоне за накоплением достатка, это еще и кровосмесительное вырождение, чреватое полным затуханием жизни в будущем. И тем ужаснее это кровосмешение и вырождение, что оно делается благими людьми, благими богами, с благими иллюзиями, в благой форме и с максимальной деликатностью. Это не снохачество, не откровенное извращение, не грубое насилие со стороны уродов и вырожденцев, даже не современное интеркорпоральное оплодотворение. И тем вернее могут следовать наивные и извращённые души этому примеру.

Нет сомнений, что эта, вытекающая часть предания вполне внятна пищущему и читающему по указке этого языка. Сказано же о ховале, ховающей хвале таким отцам, таким богам, такой мудрости и мудости. Как же это возможно, чтобы люди, так тонко понимающие двусмысленность ситуации, все-таки её поддерживали, а не пытались всеми силами найти другой пример в своём времени?

А, наверно, именно так и было в действительности в момент последнего исправления этой дощечки. Отец не может найти мужей не потому, что не хочет прибиваться к своему племени, а потому что племени как такового нет. Многие гады, гадаемые годы, со сбитым счётом лет, он кочует и не встречает людей. Он и его семья – последние люди в пустыне земли. Вот почему сам собой приумножается достаток: некому помешать этому, никто не заслоняет место под солнцем. В этой ситуации ему только и остаётся что верить.

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Зашифрованная история. Направления научного подхода к реконструкции истории и языков с помощью «Влескниги». 2013, 220 с."