Гумбольдт

Но займемся Гумбольдтом. Я не рассматриваю эволюцию взглядов Гумбольдта по этой теме, и вообще не делаю никакого внешнего науковедческого описания (в этой области есть множество доступных работ, но скорее всего никакой системной обработки наследия не существует). Достаточно краткого связного очерка, желательно авторского. А такой как раз имеется в упомянутом докладе 1820 г. Ср. с Г.В. Рамишвили: в «исследовании "О сравнительном изучении языков…" изложены принципы сравнительного языковедения» («Вильгельм фон Гумбольдт – основоположник теоретического языкознания»).

Эту работу Гумбольдта можно расценивать как программу сравнительного языкознания, еще слитую с программой общего языкознания и с объяснительными моделями в той и другой области. Я попытаюсь извлечь только первое. Если не назван шаг программы, то указана сторона языка для нужного аналитического шага. Так что сначала я сделаю конспект, а потом представлю системное видение Гумбольдта в виде алгоритма. Естественно, последнее является переводом на другой терминологический язык и невольной интерпретацией Гумбольдта. Однако я стараюсь пользоваться, где это возможно, так же терминами Гумбольдта, некоторые из которых он по разным причинам в своем докладе не применял. А интерпретация проводится с учётом целостной системы Гумбольдта, насколько она мне известна по другим его работам и по работам его вменяемых последователей (вроде А.А. Потебни).

1. «Сравнительное изучение языков … может привести к верным и существенным выводам о языке, развитии народов и становлении человека, если оно станет самостоятельным предметом…» Предметность языков для изучения, «действие языков (на нас – Ю.Р.) зависит… от отдельных, едва различимых следов соразмерности строения элементов этих языков». Такое межъязыковое подобие «всегда одинаковой формы (т.е. тождественное наличие соразмерности, одинаковой сущности «языковости» – Ю.Р.) облегчает исследование многоликой структуры языка».

2. «Языки имеют некий предел своей завершённости, после достижения которого уже не подвергаются никаким изменениям ни их органическое строение, ни их прочная структура. Зато именно в них, как в живых созданиях духа, могут в пределах установленных границ происходить более тонкие образования языка». Т.е. в завершенном языке изменяются значения, сочетаемость, употребление и т.д. – «посредством… более тонких ответвлений понятий, их сложения, внутренней перестройки структуры слов, осмысленного соединения и прихотливого использования их первоначального значения, точно схваченного выделения известных форм, искоренения лишнего, сглаживания резких звучаний».

3. «Необходимо основной своей целью сделать изучение языков первобытных народов и попытаться определить низшее состояние в становлении языка, с тем, чтобы познать из опыта хотя бы первую ступень в иерархии языковой организации». Но «даже так называемые… "варварские" диалекты обладают всем необходимым для совершенного употребления.., чтобы более или менее совершенно выразить любую мысль».

4. «Языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно всё, благодаря чему он становится единым целым… Язык разделяет природу всего органического, где одно проявляется через другое, общее в частном и где благодаря всепроникающей силе (чувственного духа – Ю.Р.) образуется целое».

5. «Две области совмещаются в человеке... Человек наделён способностью как разграничивать эти области - духовно - посредством рефлексии, физически - произносительным членением (Articulation), - так и вновь воссоединять их части: духовно - синтезом рассудка, физически - ударением, посредством которого слоги соединяются в слова, а из них составляется речь. Поэтому, как только его сознание настолько окрепло, чтобы в обе области проникнуть с помощью той же силы, которая может вызвать такую же способность проникновения у слушающего, - он овладел уже их целым. Их (людей – Ю.Р.) обоюдное взаимопроникновение может осуществляться лишь одной и той же силой, и её направлять может только рассудок».

6. «Сомнительно, чтобы более тонкое совершенствование языка можно было связывать с начальным этапом его становления. Это совершенствование предполагает такое состояние, которого народы достигают лишь за долгие годы своего развития, и в этом процессе они обычно испытывают на себе перекрёстное влияние других народов. Такое скрещивание диалектов является одним из важнейших моментов в становлении языков».

7. «Едва ли можно оспаривать мысль о возможности независимого друг от друга возникновения нескольких языков. И обратно, нет никакого основания отбросить гипотетическое допущение всеобщей взаимосвязанности языков» – в результате скрещения. «Поэтому основным принципом при исследовании языка должен считаться тот, который требует устанавливать связи различных языков до тех пор, пока их можно проследить, и в каждом отдельном языке точно проверять, образовался ли он самостоятельно или же на его грамматическом и лексическом составе заметны следы смешения с чужим языком и каким именно».

8. «При проверочном анализе языка следует различать три момента:

- первичное, но полностью завершённое, органическое строение языка;

- изменения, вызываемые посторонними примесями, вплоть до вновь приобретённого состояния стабильности;

- внутреннее и более тонкое совершенствование языка, когда его отграничение от других языков, а также его строение в целом остаются неизменными.

Два первых пункта ещё трудно разграничить». На третьей стадии «присущее языку строение уже не претерпевает никаких изменений».

9. «Различие языков является темой, которую следует разработать, исходя из данных опыта и с помощью истории, рассматривая это различие в своих причинах и следствиях, в своём отношении к природе, судьбам и целям человечества. Однако различие языков проявляется двояким образом»: «в форме естественно-исторического явления» – локальной цивилизации, «затем как явление интеллектуально-телеологическое» – генерализация общностей и сознаний, культура.

10. «Я хочу… рассмотренные выше части сравнительного языкознания назвать: - изучением организма языков; - изучением языков в состоянии их развития». Первый раздел занимается органикой языковой системы в выразительном и мыслительном плане, «физиологией интеллектуального человека» «из способности и потребности говорить», второй – образовательной культурой в её историческом развитии. «Образование, конечно, оказывает влияние на уже сформировавшийся организм языка, а также… последний, ещё до того, как он обрёл это состояние, бесспорно подвергался влиянию образования». «Изучение организма языка требует, насколько это возможно, широких сопоставлений, а проникновение в ход развития культуры - сосредоточения на одном языке». «Язык и постигаемые через него цели человека вообще, род человеческий в его поступательном развитии и отдельные народы являются теми четырьмя объектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться в сравнительном языкознании».

11. «Я оставляю всё, что относится к организму языков для более обстоятельного труда, который я предпринял на материале американских языков». «Важно точно расклассифицировать все эти языки (описать, смоделировать систему, проанализировать органику каждого – Ю.Р.). При том состоянии языкознания, когда ещё недостаточно глубоко исследованы отдельные языки, сравнение целого ряда таких языков может очень мало помочь». «Основным правилом должно стать изучение каждого отдельного языка в его внутренней целостности и систематизация всех обнаруженных в нём аналогий, с тем чтобы овладеть знаниями способов грамматического соединения мыслей, объёмом обозначенных понятий, природой их обозначения, а также постичь тенденцию к развитию и совершенствованию… Кроме таких монографий о всех языках в целом, для сравнительного языкознания необходимы также исследования отдельных частей языкового строения, например исследования глагола во всех языках». «Лишь путём изучения такой двоякой связи можно установить, насколько развивается человеческий род и какова последовательность образования языка у каждого отдельного народа». «Исчерпывающий ответ на важный вопрос о том, подразделяются ли языки и каким образом по своему внутреннему строению на классы, подобно семействам растений, и как именно, можно получить лишь этим путём. Однако, как бы убедительно не было всё сказанное до сих пор, но без строгой фактической проверки остаётся лишь догадкой. Наука о языке, о которой здесь идёт речь, может опираться только на реальные, а не на односторонние или случайно подобранные факты»

12. От анализа органики следует перейти «к употреблению языка», которое «оказывает на него обратное влияние, обогащая и формируя язык». Закономерности употребления можно обнаружить, только сопоставляя жизнь языков завершенных, с устойчивой структурой. «Лишь исследования, выполненные на материале развитых языков, обладают исчерпывающей полнотой и пригодны для достижения человеческих целей… Если исследования не проводить подобным образом, не рассматривать различий в языковом организме и тем самым не постигать языковую способность в её высочайших и многообразнейших применениях, то знание многих языков может быть полезным в лучшем случае для установления общих законов строения языка вообще и для отдельных исторических исследований; оно не без оснований отпугнёт разум от изучения множества форм и звуков, которые в конечном итоге приводят к одной и той же цели и обозначают одни и те же понятия с помощью различных звучаний».

13. «Язык невозможно было бы придумать, если бы его тип не был уже заложен в человеческом рассудке». Можно «назвать язык интеллектуальным инстинктом разума». «Подлинная трудность создания языка заключается… в непостижимой глубине простого действия рассудка, которое необходимо для понимания и порождения языка даже в единичных его элементах».

14. «Сущность языка состоит в том, чтобы отливать в форму мыслей материю мира вещей и явлений. В своём функционировании язык стремится стать формальным, и так как слова замещают предметы, то и словам, как и материи, должна быть придана форма, которой они подчиняются. Но именно первобытные языки нагромождают массы определений в одной слоговой группе, и им явно недостаёт власти формы. Простой секрет этих языков, который и указывает путь к расшифровке, таков: полностью забыв нашу грамматику, надо прежде всего попытаться выстроить ряды значений… На второй значительной ступени развития материальное значение приобретает формальное употребление, и таким образом возникают склонение и слова, имеющие грамматическое, то есть формальное значение». «Когда уже ни один элемент не мыслится вне формы, а сам материал в речи становится полностью формой, язык достигает третьей ступени».

15. «Как всё многообразие языков вообще связано с процессом формирования человеческого рода? Не является ли это обстоятельство случайно сопутствующим жизни народов? …Или оно является необходимым, ничем другим не заменимым средством формирования мира представлений? … Их (языков – Ю.Р.) отношение к миру представлений, являющимся их общим содержанием, и есть конечная цель наших исследований. Если это содержание независимо от языка или языковое выражение безразлично к этому содержанию, то выявление и изучение различий языков занимает зависимое и подчинённое положение, а в противном случае приобретает непреложное и решающее значение».

16. Языковые выражения, знаки, не являются случайными, условными обозначениями представлений. «Акту рассудка, в котором создаётся единство понятия, соответствует единство слова, как чувственного знака, и оба единства должны быть в мышлении и через посредство речи как можно более приближены друг к другу».

17. «Предпринимались попытки заменить слова различных языков общепринятыми знаками по примеру математики, где налицо взаимно-однозначные соответствия между фигурами, числами и алгебраическими уравнениями. Однако такими знаками можно исчерпать лишь очень незначительную часть всего мыслимого». «Все попытки свести многообразие различного и отдельного к общему знаку, доступному зрению или слуху, являются лишь сокращёнными методами перевода». «Вместе с тем такую серединную точку всех языков следует искать и ... найти… также при сравнительном изучении языков - как их грамматической, так и лексической частей. Как в той, так и в другой имеется целый ряд элементов, которые могут быть определены совершенно априорно и отграничены от всех условий каждого отдельного языка. И напротив, существует гораздо большее количество понятий, а также своеобразных грамматических особенностей, которые так органически сплетены со своим языком, что не могут быть общим достоянием всех языков и без искажения не могут быть перенесены в другие языки. Значительная часть содержания каждого языка находится поэтому в неоспоримой зависимости от этого языка, и их содержание не может оставаться безразличным к своему языковому выражению».

18. «Из звуков слова, его близости с другими сходными по значению словами, из сохранившегося в нём, хотя и переносимого на новые предметы, понятия и из его побочных отношений к ощущению и восприятию создаётся определённое впечатление, которое, становясь привычным, привносит новый момент в индивидуализацию… понятия». «Объект, появлению которого в сознании всякий раз сопутствует такое постоянно повторяющееся впечатление, индивидуализированное языком, тем самым представляется в модифицированном виде».

19. «Язык не является произвольным творением отдельного человека, а всегда принадлежит целому народу… В результате того, что в нём смешиваются, очищаются, преображаются способы представлений всех возрастов, каждого пола, сословия, характера и духовного различия данного племени, в результате того, что народы обмениваются словами и языками, создавая в конечном счёте человеческий род в целом, язык становится великим средством преобразования субъективного в объективное, переходя от всегда ограниченного индивидуального к всеобъемлющему бытию». «Бесконечное количество слов… – сущности, объяснимые лишь исторически и созданные постепенно посредством объединения усилий природы, человека и событий». «Отдельный язык есть результат трёх различных, но взаимосвязанных воздействий: реальной природы вещей, поскольку она оказывает влияние на душу, субъективной природы народа, своеобразной природы языка».

20. «Из взаимообусловленной зависимости мысли и слова явствует, что языки являются не только средством выражения уже познанной истины, но и, более того, средством открытия ранее неизвестной. Их различие состоит не только в отличиях звуков и знаков, но и в различиях самих мировидений. В этом заключается основная и конечная цель всякого исследования языка».

21. «Сравнивать в различных языках способы выражения предметов» - умозрительных и чувственных. «Язык одновременно есть и отражение и знак» – отражение «чувственно воспринимаемых предметов» (тем, что отражается в обозначении как живое представление предмета – во внутренней форме, мотивировке) и знак «чувственно невоспринимаемых предметов». Отсюда «двоякое употребление языка» – «научное и речевое». На речевом употреблении «основывается поступательное движение всеобщего духовного образования», историческое развитие культуры с «благотворным обратным воздействием языка». «Научное употребление» «стремится, истребляя своеобразие языкового материала, использовать последний только как знак». Формально это же делает и жаргонное, «конвенциональное употребление». Но при этом оно «каждому выражению придаёт особую по степени и колориту субъективность и стремится вызвать соответствующее настроение у человека. Таким путём слово переходит в область речевого употребления и восстанавливает утраченные красноречие и поэзию».

22. Речевое «применение языка не может быть чуждым первоначальному его организму. В нём заложен зародыш дальнейшего развития, и нами разделённые ранее части сравнительного языкознания здесь сливаются. На основе исследования грамматики и словарного состава всех народов.., а также на основе изучения письменных памятников развитых языков должно быть осуществлено связное и ясное изложение вида и степени образования идей, достигнутого человеческими языками, и выявлена в их строении доля влияния различных качеств языков на их завершённость».

23. «Моим намерением было обозрение сравнительного изучения языков в целом, установление цели этого изучения, а также доказательство того, что для достижения этой цели необходимо совместное рассмотрение происхождения и процесса завершения языков. Только в том случае, если мы будем проводить наше исследование в этом направлении, мы будем испытывать всё меньше склонности толковать языки как произвольные знаки».

Сам по себе этот текст (и все тексты Гумбольдта) написан предельно ясно, как бывает, когда автор в деталях продумал предмет. При этом он очень плохо воспринимается даже профессиональными читателями. Говорят даже о «мистической системе» Гумбольдта (В. Томсен, В. Матезиус). Тому есть две причины.

Во-первых, терминологический аппарат Гумбольдта восходит к старой европейской традиции от Сократа до Канта. Само собой, в прихотливом, с нынешней точки зрения, сочетании употреблений. Так, термин «органический» понимается совершенно в первом смысле, в просвещенческо-романтическом – как целостный, гармонически-сложенный из частей[1]. Навязывать свои толкования совершенно бессмысленно. Однако это случается даже с умнейшими последователями Гумбольдта и в гораздо более простых случаях разночтения. См., например, А. Марти: «Многие смешивали внутреннюю форму со значением… Мы встречаем его (смешение – Ю.Р.) у В. фон Гумбольдта, когда он внутреннюю языковую форму называет мировоззрением. …Что действительно заслуживает этого имени, есть, скорее, зафиксированные в языке классификации и понятийные выражения вещей. Сумма значений наших имен, а также высказывания действительно представляют собой мировоззрение народа… Однако от этого унаследованного качества, которое выпадает на долю каждого, кто вырастает в данном языке, и которое обнаруживает громадные различия в идиомах народов, стоящих на разных ступенях интеллектуального развития, следует четко отличать наследство внутренних языковых форм… Они суть мышление в смысле особенностей игры фантазии, своеобразного использования законов ассоциации идей… Таким образом, речь идет о понимании и подведении под понятия посредством фантазии, о «мировоззрении».., когда говорим о мировоззрении поэта и сказочника…» («Об отношении грамматики и логики»). Довольно очевидно, что Марти просто прикидывается: сначала навязывающим абстрактное словарное значение слова, а потом обнаруживающим подлинное контекстуальное, гумбольдтовское значение.

Во-вторых, Гумбольдт применяет чисто системно-логическую модель размышления, но в неразличённом виде первого приближения (её очень хорошо видно в короткой схеме «О мышлении и речи»). Как раз при жизни Гумбольдта, произошёл перелом традиции (на Гегеле, исчерпавшем её) с последующим разнообразным позитивистским переосмыслением терминов, детализирующим перераспределением системных смыслов и переходом на естественнонаучные методы размышления (методы здравого смысла). Если не учитывать неразличённый характер системного мышления  Гумбольдта, то можно замечать у него путаницу и массу недоработок, как это делал Г.Г. Шпет: «Неясности учения Гумбольта проистекали именно из этого отвлеченного понимания актов мышления» («Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольта»). Грубо говоря, вместо одного гумбольдтовского термина «понятие», составляющего в единстве со звуком слово, Шпет хотел бы видеть отличение «понятия» от «значения», «смысла», «концепта», «логоса» и т.д. Странным образом Шпет не понимает, что Гумбольдт не мог быть одновременно собой и будущим Шпетом, а просто дал первое, понятийно-исчерпывающее на своем уровне описание предмета, чтобы потом такие, как Шпет, могли различить в нём новые детали на другом, но так же понятийно исчерпывающем уровне.

При этом Шпет всё-таки понимает Гумбольдта по существу. Но в массе уровень понимания в науке только непрерывно деградировал. В России (хотя традиция сохранялась в неофициальной науке, от А.А. Потебни и Вл.С. Соловьёва и вплоть до системно-структурной методологии Г.П. Щедровицкого) закрепился марксистский позитивизм – социологическая идеология (ранее советско-преобразовательная, сейчас – посоветски-охранительная). В силу этого нынешняя официальная наука обладает иммунитетом против инакомыслия, другого понимания, или презумпцией непонимания: не понимать всё, что отклоняется от узаконенных массовых суждений – не только нормально, но даже почётно и выгодно. Это типично кастовая, жреческая наука.

Если, например, термин материя толковать в общепринятом сейчас марксистском смысле (категория для родового обозначения реальности, см. любой словарь, вплоть до «Википедии»), или в частичном кантовском (не логическом, а в онтологическом смысле), то это значит ничего не воспринимать у Гумбольдта. Для него нужно привлечь другое, лучше всего, аристотелевское понимание (то, из чего исследуемый предмет; под-лежащее; неразличённый умом, неопределенный наполнитель предмета); в этом смысле материей может быть что угодно (и энергия, и живая органическая масса, и звуковые колебания, и мыслительные интенции). Что именно мыслится в качестве материи – понять можно только из контекста конкретного речевого высказывания. Но это ещё полбеды. Даже если понимаешь контекст, и сверх того, даже знаешь, что, выяснить смысл материи можно лишь в оппозиции, в уместной системной связи с формой, определенно-различённой организацией этой же материи (не обязательно – формантом, структурой, сущностью; подробно о форме и материи см.: А.Н. Книгин. Учение о категориях, 2005 – http://www.i-u.ru/biblio/archive/knigin_kategorija/02.aspx), то это еще не значит уметь мыслить так, чтобы понять. Необходимо овладеть системно-логическим мышлением.

Для начала просто узнать, что в любом акте мышления Гумбольдта присутствует все та же аристотелевская порождающая парадигма, схема понимания предмета. Т.е. в любом предмете выделяется не только его статика, материя и форма, но и динамика, причина и цель. Статический и динамический аспект языка всегда рассматриваются парно, отчего возникают видимые противоречия, «антиномии». Но кроме этого, нужно научиться применять эту же схему и на каждом шаге мышления, всякий раз как бы начинающемся заново. Например, Гумбольдт сначала очерчивает предмет СИЯ, указывая его материю, «многоликость структуры языков», и форму, «соразмерность строения языков». Потом сразу же определяется целевое историческое состояние языка, «завершенность», которому противопоставляется далее причинное, «первобытное» состояние. Связь этих состояний и составляет уже в первом приближении понятый предмет, историю изменений структуры языков, которая тут же обнаруживается по материи как изменение «образований языка» в содержательном употреблении (что ниже, при детализации, будет рассматриваться как систематика значений, содержательных, а потом и внутренних форм). Поскольку же приближаться нужно к разным сторонам первоначально выбранного предмета, то на время содержательные образования отставляются и рассматривается схема исходной материи, «системной структуры языков», называемой далее «организмом». И так далее. Даже Шпет в упомянутой книге, прекрасно понимая в общем смысл терминов материя и форма, ждёт от Гумбольдта какого-то позитивистского однозначно-здравосмысленного толкования понятий и ёрнически якобы не понимает и не принимает его ситуативной системности. Но между делом формулирует: «Чтобы понять Гумбольта, надо поставить перед собою тот же предмет, который стоял перед ним, и следить за мыслью Гумбольта, глядя на этот предмет, уточняя терминологию там, где она у Гумбольта приблизительна, и самостоятельно пополняя то, что упущено им, по данным доставляемым самим предметом».

Я не случайно так подробно иллюстрирую ход мысли и метод размышления Гумбольдта. Иначе просто не восстановить переходов его мысли (не везде, кстати, мотивированных, в чем он признается и сам) и не сформулировать его системы. Без понимания метода размышления Гумбольдта его можно понимать только фрагментарно, как совокупность противоречивых высказываний, раздергиваемых на умные цитатки.

 

Алгоритм СИЯ по Гумбольдту

Сравнение языков проводить на основе общей для всех языков структуры внутренней формы, «соразмерности строения элементов языков».

Различать стадиальное изменение структуры языков, происходящее на базе их органичного материала, но под влиянием постоянных скрещиваний языков в истории, и стилевое преобразование, следующее из этнокультурного использования языков в процессе жизнедеятельности людей. 

При анализе организма одного языка рассматривать каждый язык самооценочно, в динамике его внутреннего закономерного стремления от «первобытных» структур, заданных органикой стихийного материала, до «завершающих», максимально возможных реализаций этого материала в намеренной интеллектуальной форме.

При сравнении, сопоставительной сверке разных языков соотносить их фактически наблюдаемую органическую наличность, опытно распределяя по группам элементы, имеющие разное происхождение – либо самостоятельное, из органики языка, либо смешанное, из скрещения языков. Только так можно проследить их локальный генезис и  пошагово подойти к ненаблюдаемым истокам каждой группы сопоставимостей и несопоставимостей.

В любой синхронный момент сравнения языков (как и в диахронии в целом) в каждом языке различать единство и переход трёх состояний: первичную органичную стабильность; дестабилизацию, системные изменения, вызываемые взаимодействиями языков; стабилизирующий откат, перестраивающий измененную систему до нового стандарта органичности.

Так описанное различие языков не является самоценным. Его нужно разработать – объяснить, испытать, проверить, откорректировать, вписать в причинно-следственные связи истории, естествознания, вообще – космической антропологии, по их опытным данным. Это значит обнаружить эволюцию языков по их материальным образованиям-проявлениям в формах автономизирующихся местных цивилизаций и генерализующейся общечеловеческой культуры.

Детализация.

Так дифференцируются две части сравнительного языкознания: изучение языковой органики (язык как живое существо общения), изучение истории образования культуры (жизнедеятельности народов, посредством со-общения становящихся в качестве человеческого рода).

Изучение языковой органики находится  в самом начале, подготавливающем системное сравнение языков. На стадии подготовки необходим описательно-типологический подход, стремящийся 1) обнаружить в каждом языке не только его наглядные форманты и структуры, но его сущностную форму как единую систематику последовательных аналогий по всем уровням и 2) сравнить отдельные типовые элементы разных языков (звуковые системы, глаголы, имена и пр.). Так выстроится иерархия формных сопоставлений, которую следует подкрепить фактической проверкой по многообразным данным наук. Только так можно обнаружить реальную последовательность развития языков.

Но стимул самого развития заложен в употреблении языка. Исходя из сущности языка, в нем обнаруживаются три стадии системно-функционального изменения: господство значимых материй; формальное употребление этих материй, по условиям реальных обстоятельств, с утратой их непосредственной значимости;  применение всех материй как однородных форм с условными значениями.

Соответственно и сравнение языков начинать надо с выстраивания систем значений, в разделении условно-абстрактных, поздних, и безусловно-предметных, более ранних представлений, не считая, что последние имеют случайный, условный характер. По самой природе взаимопорождения языка и мышления большая часть содержания языка неотрывна от плана выражения.

Основным является анализ безусловно-предметных представлений. Путём соотнесения сходных по звучанию и значению слов одного языкового словаря мы образуем уникальное впечатление, которое сопутствует высказываемому представлению о предмете и уникально сообщает его. Обнаружение внутренней формы, мотивации слов и доведение ее до целостного языкового мировидения составляет цель языкознания.

Этот способ выражения предметов, мотивировка, является фундаментом образования и изменения языка – под влиянием естественных обстоятельств, ментальности народа и стабилизирующей языковой органики.

Через сравнение мотивировок разных языков обнаруживается двоякое употребление языка, задающее его реальное развитие. Научное, условное употребление унифицирует и формализует язык (добавлю от себя: превращая его в действующие установки, в том числе технические: теории, инструменты, модели, производства). Непосредственно, наглядно-социализированно действие это проявляется в условно-жаргонном применении языка, создающем из старых стершихся условных знаков новые стилевые выразительности, обновляющие старую системную органику. 

Речевое употребление, сохраняя мотивировки, сохраняет и древнюю органичность, непрерывно ее приумножая через поэзию и литературу, тем самым подлинно развивая образовательную культуру человеческого рода. В результате язык достигает предельно возможной для его материй слиянности и единства значений, древняя органика сливается с добытой за всю историю, и язык достигает завершенной формы, стабилизируясь как безусловно-значимое событие.

По этой схеме очень хорошо видно, что Гумбольдт следовал ей вполне сознательно. На примерах отдельных языков он подготавливал сравнительное изучение в разных ключевых аспектах. Намечал план массового сопоставления языков, безотносительно к истории («Об изучении языков, или План систематической энциклопедии всех языков», 1801), показывал «национальное своеобразие» через характер языка («Лаций и Эллада», 1806), проводил дешифровку и проверку исторических сведений силами языка («Проверка исследований о коренных обитателях Испании посредством баскского языка», 1821)[2], обнаруживал влияние знаковых образований культуры на мысль и язык («О буквенном письме и его связи со строением языка», 1824), делал опыты сопоставлений грамматических типов («О двойственном числе», 1827) и т.д. вплоть до детального выделения главной начальной темы – изучения организма языка в его внутренне-формном закономерном стремлении как основания для последующих сравнений («О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода», 1830-1835).

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Модель историко-языковых реконструкций. Инакомысленные материалы к теории ср.-истор. языкознания. Кн. 1. Выборочная история лингвистики. 2012, 496 с."