Вместо предисловия к впервые публикуемой книге

Это предисловие к чтению необходимо только как призыв к читателю, чтобы он попытался быть конгениальным Читателем, соответствующим Чтению предков. Соответствующим и предметам чтения, и чтимым смыслам, т. е. внешней и внутренней ценностной среде, абсолютно не известной современному человеку. Настройтесь чтить. Для этого нужно просто допустить невероятные для нас условия древних текстов, когда не было устойчивых знаков и значений, нормативного произношения и начертания, удобных бумаги и правилописания, проверочной орфоэпии и строгой орфографии. В содержательном плане это значит допускать всё кажущееся — всё кажущееся знаком и значением, произношением и начертанием, допускать, даже не предполагая, что хоть в чём-то возможно хоть что-то несомненное, что возможны свои прави`ла и пра`вила в каких-то причудливых следах куриных лап, а тем более — в бесплотных неучёных домыслах об эхе вчерашнего дня.

И таким было чтение от начала времен, еще до первого человеческого языка, с, казалось бы, мифического слога ОМ до той эпохи любого народа и языка, когда появилась и состоялась кодификация, т. е. осознание свойственного народному языку нормативного произношения, приспособленного для него письма, удобного по речи правилописания, узаконенной и выверенной орфографии. На русской почве, если говорить только о достоверно признанном-известном, письмо к современному виду приспосабливали с 9 по 20 вв., именно в эти крайние моменты кирилловской и шахматовско-ленинской реформ (а между ними были ещё и подобные) узаконивая слегка новые правила и орфографию. Больше тысячи лет потребовалось только на выверяющее оттачивание узаконенного. И от начала этого периода, естественно, дошли тексты с какой-то не очень выверенной достоверностью, хоть по записи, хоть по знакам, хоть по смыслам. Таковы и Слово о полку Игореве, и Повести временных лет и огромное количество берестяных грамот, надписей на предметах, отрывков и т. п.

В этом контексте можно лишь догадываться, сколько тысяч и десятков тысяч лет ушло на изобретение и приспособление письма, удобного по речи, и сколько сотен тысяч лет ушло на изобретение знаков-значений и формирование произношений, отложившихся в нескольких тысячах языков. А тут вообще толком не известно, какими были древнейшие тексты и надписи, да и были ли, и на каких языках и какими знаками они писались в те «доисторические» времена.

Сказав сейчас о сути, перспективе в общем познании чтения как предмета, на практике филологии всегда, и сейчас тоже, начинать приходится с гораздо более надежной вещи чтения, вполне осязательной, хоть и сомнительной, — с конкретного текста в намерении установить его подлинность. Наконец, можно перейти к поводу этой реплики и предлагаемой книги.

Поскольку интересующий меня текст, по авторитетному заверению его адептов, настолько древний, что писался еще до эпохи узаконенного письма, то само это заверение скорее делает невозможным, что такой текст был и тем более дошёл к нам. Вот почему одни, поклонники, только верят, что он подлин, другие, критики, нет. Не значит ли это, что такой текст с самого начала следует относить к сфере чудесного бытования, сакрального, мифического — как хотите?

Первое слово, которое по традиции выделяют в этом тексте, похоже на следующее начертание: ZМЪ. По традиции толкования переводят как гимъ-гимы, гимн, гимны  — в соответствии с той установкой знания, что множества самых древних текстов как раз и назывались гимнами (древнеегипетские, древнегреческие, ведийские). Но раз читают «гимн» по принципу консонатного слогового письма, то в отсутствие узаконенных правил ничто не мешает подставить совсем другие гласные и читать как гом, хом, ом — омы. А такое чтение тут же не просто поддерживает чудесность текста, но и прямо утверждает, что такой текст омов относится к разряду древнейших звуковыражений, которые всегда причисляются к религиозной словесности. Которые нужно не столько читать, сколько чтить.

Все это и многое другое подробно рассматривается, восстанавливается, переводится, толкуется и доказывается средствами текстового анализа, поэтики и логики в книге

 

Отье чтение Бояново.
О славянских словесных древностях, шифре истории и ключе письменности. 2007-2008, 327 с.

 

Аннотация

В книге дан новый перевод древнеславянского рунического текста, известного под названием «Боянов гимн», проанализировано влияние этого текста на «Слово о полку Игореве», с другой точки зрения истолкованы все так называемые «тёмные места» «Слова» и дан его новый перевод. Кроме того сделана попытка обнаружения некоторых базовых закономерностей становления письма и словесности и намечена схема достоверной реконструкции истории на базе сохранившихся письменных источников.

Оглавление

1. О славянских словесных древностях, интерпретированных А.И. Асовым (Руны славян и «Боянов гимн». М.: «Фаир-пресс», 2007) 3
2. Гимны Бояньего полку 15
3. Боян как автор «Слова о полку Игореве» 62
4. Бояньи столпцы, или Энциклопедия гомов 144
5. Обоснование религиозной словесности 155
6. Руны-меты и их первоначальное озвучивание 176
7. Самочитатель истории 229

Русская словесность как исполнитель воскрешения (Замечания к теории словесности и примерная схема исторического дела словесности-воскрешения) 251

ПРИЛОЖЕНИЕ

А.А. Зализняк. Текст «Слова о полку Игореве» 307

Список основных сочинений автора, в которых дано обоснование его идей с разных сторон 325

 

Первая их трёх страниц «Омов Бояньих»
(по восстановлению А.И. Асова)

 

Дешифровка гомов по перифрастическому методу эпохи становления кириллической системы письма.

 

Гомы последователя Бояна
старому славянству и молодому, умершему, ожившему,
и слововолшебству сварожьему

 

Мётень отведать, гости, сидаем.
С вами, родово великое словян, со стару,
если б могли их мы исцелять
в ладьях от Днепра-реки, послушец
отичей будет святых почитать.

Родни сгинувшие позывнули
коней обряжных, умышлили меня
у княжьей руки постриг приняти.
(У огненной реки постригают нети.)
Увидели бояньими очами, выступили
нам на княжение не по воеглавлению
полками на гостей готов, – к их услугам
самый младший стремянной (о)буянный.

Взмолили родимцы его: ойёе,
– и кому друг с ними имут гонье: звон
зовёт сынов рати вящей к ним.
Камь, Бояне, плети и теки в ней
в вологи, голяды:  если те туги
околота родня родову русову,
то плеть руку имеет, князь – мужей.

Коней, словян, очами обряжих,
аж их годами солнцами не пожгло,
гнетут яри, и ночи нам не блестели
белыми месяцами с окружьем. Видеть их
если будет, словян, баюне иному,
сердце в нём не имело б торок дряхлых листов,
очи вздымило б на клочья туче.

Зимголяне, вы, вывмя вопием!
И вы – у вас кормили меня с тормы, поили меня, –
и я хоровнём русскими голосами настави
старых богов – боени отичей,
младшие волхвы отичей
(кресят себя с вражьего вала)
грудцей врага свалили.

Златобай лепотал сладшей камью из столбцов
о ка`глах огней Чегири. Идти
иному Чегирь-угрю, которому в зеленых
стлязях до срока чар созревать.
Мочи ярие Иисуса и до Киева яра славят
слагари мира и отчин
старых. В их былине делённой воспел
я бояний поход колу.
                                      Было:
Булороху отцы говорили: Ойёё!
Великие воды этой реки – лой
щуров киммерийцев, вологов.
Мертвецов вящих исцеляют ясуни.
Ворог смолчал, главник их скончался,
прогнали (мы) гостей готов прочь.

Старый Словен, своею юдолью
(того), кто и есть смел, умощи.
Бояне, снова дочти (почти), о ком сплёл, –
благой тому сурьи Велесьей не избежать,
славы словен сих не умалить.

Мочи бояньи, божаньи, на языке остались.
По метам слагарей, волхвы, складите
арину память и скифов гимны.

Златыми мисками тризны сыпь.

 

 

Слово о полку Игореве
(зачин с интерпретирующими добавлениями)

 

Не лепо ли нам было б, братие,
начать старыми словЕсами ТРУДНЫ`Х повестей
о походе Игоревом, Игоря Святославича?

Начатися же той песне по былинам сего времени,
а не по замышлению БОЯНЬЕМУ.
Боян ведь вещий, если кому хотел песнь творить,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками.
Помнил БО`РЕЧЬ

/Бо`рец, по Далю, – это «сборщик чёрной дани с крестьян в пользу князя». Бо`рец – это берун, берущий, беручий, бе`руч, боруч, бо`речь, позже – опричник. В этом причастии форма с ч наиболее архаичная; и лишь потом она стала звучать как ц по аналогии с существительными типа чтец, купец. Тут поминается об эпохе боречи./

первых времен усобицы:
тогда пускал ДЕСЯТОК
соколов на стадо лебедей –
который достигал, та прежде (всего) ПЕНСЬ ПОЯЛА
старому Ярославу, храброму Мстиславу…

/Автор «Слова» помнил слово боречь в архаичной форме, но толковал его в смысле борец. Речь о борече пошла в связи с тем, что он, как и Боян, растекался, рыскал – и по деревням-древам, и по земле, и по заоблачью. Сокол-бореч, дотеча тикавших лебедей, с них пояше, взимал, свою мелкую деньгу, пенязь (носовой ен и я слышатся слитно, получается пЕсь-пенсь, почти пенсия)./

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Отье чтение Бояново. О славянских словесных древностях, шифре истории и ключе письменности. 2007-2008, 350 с."