О русской идеологии

(К началу её воссоздания в добавление к целеполаганию А. Дубровского)

20 декабря 2020 г. 10:49

Назрел не только серьёзный разговор о русской идеологии, но и реальное дело по её определению,  доведению до каждого человека и установлению в каждом сознании как свободного рефлекса национального и общечеловеческого самосохранения.  На эту тему уже давно заикаются с высоких трибун, записные народные витии и даже шоумены, но все ещё – как о желательном и несуществующем, что нужно, дескать, выдумать всем миром. По-настоящему конструктивный подход я вижу в размышлениях А.В. Дубровского, настолько основательных, укоренённых в фактах, насколько он сам твёрдо стоит на русской почве всеми своими интересами и делами (см. http://b2b24.center/publications/otsenochnye-uslug i/gsp-treyd-gk/chto-budet-s-rynkom-zheleznodorozhn ykh-perevozok/). Не буду сейчас касаться всех его занятий. Для краткости рассмотрю одну небольшую заметку «Русский язык как зеркало новой идеологии (Об источниках и путях восстановления родовой памяти)» (https://inform-ag.ru/publications/255/).

Начиная вполне традиционно, в духе классического партийного обзора международного положения, Дубровский точно напоминает все внешние и внутренние обстоятельства и причины, вынуждающие нас провести эту работу. Если повторить коротко, это мировая глобализация, стремление внешних сил поглотить Россию, развалив её, совершив переворот, начиная с полной дестабилизации соседских территорий и народов путем локальных конфликтов и цветных революций. Этому, по Дубровскому, следует противопоставить сильное государство, армию, развитие экономики и социального порядка, усиленное информационное противодействие и активную политику по всем направлениям, включая науку. В сущности, всё это находится в границах надёжного здравого смысла, довольно очевидно, общеизвестно и многократно озвучено самыми разными спикерами (по-русски – говорунами).

Но, к счастью, как я заметил с самого начала, А.Д. не останавливается на этих тривиальностях.

Он формулирует принцип необходимой работы по обретению идеологии: «Мне представляются, мягко говоря, недальновидными любые попытки поиска национальной идеи… Правильная же постановка проблемы, на мой взгляд, должна звучать так: выявить русскую национальную идею и определить меры по ее сбережению». Вот это верный подход: нужно не выдумывать идеологию, а просто осознать фактическую, действующую всю историю: «Есть что-то, неизменное в веках или что-то, сохраняющее в неизменности источник русской ментальности». Говоря про особенность русского начала, А.Д. обобщает: «В основе ментальности лежат базовые, незыблемые (консервативные) во все века, понятия-ценности: любовь к Родине (патриотизм), коллективизм, гордость за деяния предков и желание им соответствовать, стремление к установлению справедливости на всей Земле, именуемое многими как имперскость мышления, человеколюбие в самом широком смысле слова».

 

И как же, из какого источника А.Д. предполагает извлечь нужное и подлинное сознание русской идеи? Казалось бы, в первую очередь должна помочь история и вообще наука. Но нет, А.Д. замечает, что наука вообще-то обходит вниманием то, что очевидно для людей искусства и даже военных, на практике выявивших и сформулировавших, использующих особенности русской ментальности. Тем более наука, по А.Д., игнорирует и главный подлинный источник понимания русской ментальности, которым является русский язык и особенно его глубинная семантика. И тут, с моей точки зрения, начинается самое интересное у А. Дубровского.

Те наблюдения, которые он делает в области, уточняю, семантики корнеслова (полагая, что они не вполне научны, хотя и очевидны), те примеры разветвлённых «кустов слов» (обычно говорят, «концептов», «гнёзд», «пучков», «парадигм»), которые он приводит и подобных которым нет в других языках, всё это однозначно сообщает о большей древности, основательности и значимости русского языка в истории человеческого рода, чем принято считать. Он «в самой этой (индоевропейской – Ю.Р.) группе является праязыком»; «русский язык – это наиболее совершенный инструмент, содержащий в себе все знания об окружающем»; «русский язык был самым первым Священным Писанием». Именно поэтому главной силой, способной всё это понять и выявить, должна стать «наука об истории языка на основе сравнительного анализа языков» (всё же наука?). Понимая, какая это большая работа, и не только для отдельных специалистов и Академии наук, А.Д. в конце концов апеллирует к главному заинтересованному субъекту, к государству, нуждающемуся и в осознании государственной идеологии, и в обретении в языке самого авторитетного общего инструмента, скрепляющего людей в общество. Ничего сделать нельзя без концентрации усилий государства «для раскрытия, систематизации и донесения до всего человечества», т.е. – «для защиты русского языка, но и для всемерного его распространения».

Итак, русская идея сохраняется в русском языке, он порождает ментальность народа и все его навыки выживания и побед, все формы совместного общежития вплоть до государства, а государство, в конце концов, обязано содействовать познанию, сохранению и распространению языка.

Сразу скажу, я целиком и полностью солидарен с этой целостной мыслью. Настолько, что прямо сейчас же добровольно включаюсь в дело доведения русской идеи до всеобщего осознания, для начала – до русской идеологии.

 

Думаю, начинать надо с того, чтобы заметить, как схему наблюдения фактов Дубровским тут же превратить в схему общих, совместных работ по раскрытию, систематизации, защите и распространению – прежде всего среди тех, кто сможет это понять и захочет включиться в эти работы. Не трудно догадаться, что на этой начальной стадии никакого содействия, не то что усилий, государства, академии и даже отдельных академических специалистов ждать не следует. Сам А.Д. не случайно признаёт не вполне научный и не общепринятый характер своих догадок.

Значит, нужно сделать что-то, что привлечет всех сначала к самой этой идее русского начала через язык, через понимание её значимости, важности, подлинности.

Самый простой путь, кажется, следующий. Нужно осознать, что в этих мыслях есть научного, тем самым догадки превратить, как минимум, в научные гипотезы, а ещё лучше – в доказанные теоремы. Лишь тогда можно будет привлечь к барьеру и разговору академическую науку, историю и лингвистику. И в случае наладки контакта, успеха разговора и взаимопонимания через конкретных академических работников можно будет обращаться к администрациям и чиновникам.

Я расписал все шаги так детально, чтобы показать, насколько всё это в реальности долго, сложно и нереализуемо. И дело не в трудностях теоретической, мыслительной работы, а именно в человеческой, субъективной. Как всем известно по опыту, даже с одним ближайшим мыслителем-идеологом, вроде друга или жены, чаще всего невозможно достичь взаимопонимания по самым пустяковым вещам. А тут нужно договориться о сложнейших теоретических проблемах с огромным числом разных знатоков, преодолевая амбиции и интересы, сложности отношений и практической корысти и т.д. и т.п.

Например, если пойти таким путем, я вынужден буду доказывать, как ни парадоксально, самому Дубровскому, что он оперирует не столько догадками, а в самом деле очевидными фактами, которые к тому же являются поводами более строгой науки, чем «история языка на основе сравнительного анализа языков», к которой он апеллирует.

Дело в том, что А.Д., как он сам и замечает, не изучал широко всех направлений науки истории и лингвистики, которые так или иначе заняты реконструкцией прошлого, различением конструктивных особенностей и сравнительной сложности языков. В частности, есть такой раздел, который называется когнитивной лингвисткой. А в его рамках исследуются языковые картины мира, т.е. как раз извлекаются из семантики корнеслова ключевые концепты языка и сравниваются концептуально-выразительные системы разных языков. Тем самым выясняется мировидение каждого языка, которое по мере его усвоения и форматирует ментальность народа и каждого отдельного индивида. (В качестве короткого введения в проблематику можно посмотреть начало моей статьи «Число как мировидческая модель языка и истории. Система русских слов счёта в сравнении с другими в исторической и этимологической последовательности» – https://inform-ag.ru/publications/210/). Замечу, что научных работ в этом направлении просто не счесть. Много чего там есть умного и перекликающегося с наблюдениями Дубровского. Хотя и в самом деле в целом его построения никак не будут восприняты всерьез, будут квалифицированы как любительство. Но ведь и сам А.Д. разочарован тем, что он чаще всего встречает в научной лингвистике. Что за парадокс?

Не так просто осознать и поверить, что считающаяся академической наука является лишь малой усечённой частью целостного научного познания, причем частью, во многих фундаментальных представлениях погрязшей в догмах и предрассудках. Именно поэтому практику, отдалённому от науки, многие фундаментальные вещи яснее и понятнее, чем академикам. Если говорить о лингвистике, современная наука началась с Гумбольдта и Шишкова, но к концу 19 в. в процессе накопления колоссальных, неохватных знаний утратила целостность, раздробилась и свелась к наивному, деградантскому позитивистскому деконструктивизму, в области сравнительного языкознания восстанавливающему самые примитивные схемы, восходящие к Боппу и Раску. В данном случае нет необходимости говорить об этом распространённо. Суть дела рассмотрена, проанализирована и доказана мною в книге «Модель историко-языковых реконструкций. Инакомысленные материалы к теории ср.-истор. языкознания. 2012, 496 с. (https://inform-ag.ru/publications/209/), в которой кроме того предложены разработки системных оснований восстановленного языковедения и сделан базовый для реконструкции очерк языковой истории человечества (мотивационно-семантическая сказка истории).

Покажу лишь на примере слов-омонимов ключ, как наитие А.Д. выглядит в парадигме лингвистической науки, но как должно быть уточнено в углублении когнитивного подхода и выстроено более строго.

А.Д. в систематике современного языка метафорически сближает два разноисторических значения (разноисторичность и маркирована как омонимичность, случайно совпадающая форма разных слов) в одном типологическом, вневременном тождестве. «Ключ-родник - это такой же ключ от кладовой энергии чистой воды». По смыслу это очевидно. И хотя фантастически, чудесно выглядит, но некорректно по деталям и сути. Во-первых, родник открывает кладовую только фигурально (ключ, открыть, кладовая – всё употреблено метафорически). Во-вторых, мы ведь не пользуемся внеисторическим языком, не говорим на смеси, например, 10 и 20 веков, а, наоборот, наша речь является результатом последовательной обработки смесей всех веков, закрепленной в норме сочетаемости образующих её семантических и формальных элементов. Норма всегда конкретна и реальна и отражает текущее самосознание носителей языка о самом языке.

А вот наука не должна останавливаться на констатации только наивного текущего самосознания (как это делает практически вся когнитивистика). Она должна объяснить неслучайность сходства формы (тут, омонимию) и не произвольность чудесного семантического тождества, на которое указывает А.Д. Фокус в том, как чудо, наитие сделать реальным фактом в его подлинности, что равно тут – показать этимологию омонимов. 

Как считается, ключ-источник образовано от звукоподражания клюк/ клю / клють / хлюп (в сопряжении значений `течь`, `переливаться`, `капать`, `звучать`) просто в закреплении одного из диффузных звучаний, типа ключь, в значении истока звучания, очага распространения характерного водного звука. Ср. клёк-клёкот, своеобразный звук речевого органа. Ср. и производную парадигму: клокотать-бурлить, клюкать-шуметь и т.д. В свою очередь, ключ-приспособление, считается, восходит к лат. clavis `ключ`. Если это верно, то заимствование, подстроенное под русские произносительные навыки, и оправдывает случайную омонимию форм. Однако, если слово ключ-источник уже существовало, то очевидно, что даже произносительная подстройка не могла не учитывать уже имеющуюся форму. Значит, даже в случае заимствования (не говоря уж про органическое образование) сходство не могло появиться случайно. Нужно провести внимательное и корректное рассмотрение логической семантики двух слов, чтобы заметить смысловые причины тождества форм. Клюкоть слышится, очевидно, в особенных местах истечения влаги: в источнике, в изгибе или излучине водотока, водного течения. Т.е. никакого явления миру тайных кладовых. Конструктивное наличие изгиба водотока может служить основой для образования из звукоподражательного слова клюк уже семантически полноценного слова клюкъ-клюка-крюч с дополнительным значением «искривленной конфигурации предмета». Однако напрямую внешнее сходство изгиба в ручье и, например, в палке не возникнет само по себе: все предметы мира полны изгибов, всегда нужна причина для конкретной акцентуации. Тем более, чтобы некий кривой предмет стал обозначать ещё и приспособление для открывания-запирания, требуется длительное наблюдение самого события-действия свободного и несвободного движения предмета, причем до существования технических приспособлений типа замков. Совершенно очевидно по наличию в русском языке сходных слов клюк, клюка, ключ, крюк, что наблюдение и сближение кривизны разных предметов,  наблюдение свободного и несвободного движения одного подвижного предмета, а также ассоциирование кривизны разных предметов с понятной (не)регулярностью движения одного предмета, могло произойти только на основе длительного наблюдения за естественным водным движением и попыток управления им. Проще говоря, наши русскоязычные предки многие столетия жили у кромы-кромки воды. Подводили воду к своим поселениям-укромам (закромам, схронам) или отводили её при затоплении, открывая и запирая намечающиеся ручьи и потоки с помощью глиняных и земляных замков-затворов, запирающих от самонамокания (сам-мок) и пропускающих воду при ковырянии отводка-крюка в грунте палкой-крюком-клюкой. Постепенно обводили коромыс(л)ом воды места постоянного поселения и кромили-городили свои кромы (кромлехи-кром-логи, хоромы, храмы, кремли).

Таким образом, сначала появились водные ключи и замки, а уж потом – деревянные и металлические, равно как и слова, метонимически переносящие на форму ключ значение родника, а на форму замок значение затвора. Стоит лишь понять эту логику, заметить, как из одного корня-концепта разрастается пучок и куст производных корней-концептов, как сразу станет ясно, насколько древним был процесс исходного корнеобразования. Задолго до металло- и даже деревообработки, находясь в условиях периодического дефицита или угрожающего избытка воды, наши предки делали простейшие дела и изобретали базовые слова, грамматически и морфемно совсем не такие, как в современном русском языке. Однако семантически и морфонологически это были абсолютно русские слова, легко понятные нам по логике мысли и корнеслову языка.

Можно заметить, что я доказываю Дубровскому по сути то же, что он и говорил. Но пользуюсь другим аппаратом, с другой степенью различения, подробности. Уверен, все тонкости и детали самому Дубровскому, в сущности, излишни. Он и так все это знает интуитивно, по жизни, практически. И даже лучше, чем я могу детализировать. И если мы вдруг начнем выяснять все учёные детали, даже на это нам не хватит жизни. Тем более, если пытаться прояснить мировоззренческие взгляды и постулаты. Так, я очень хорошо вижу недостаточность, некоторую оторванность от реальности представления о русской ментальности, которое заявляет А.Д. (сравните: «Накануне Возрождения. Как устроен русский мир» – https://inform-ag.ru/publications/164/). Но для начала, для уяснения нашего единомыслия нет никакой необходимости в том, чтобы противопоставлять детали нашего, одного и того же по принципу, общего мировоззрения. А для дела это и вовсе не нужно. Подробности, выяснение конструктивных деталей, определение закономерностей, установление окончательных законов и истины по любой из тем требуется только узким спецам (которым, кстати, в лингвистике я и не являюсь).

 

Вот почему, как и было сказано раньше, простой путь научного осознания, общения, доводки и образовательного, наконец, государственного  распространения  идей русского языкового начала – это невероятно долгое дело. Это путь личного усилия и личного познания, постепенного и постоянного вклада в общее дело, которое каждый из нас и так делает сам по себе по собственной инициативе. Но общность любых конкретных вкладов складывается много позже, почти случайно и с неизбежным искажением, вплоть до общих мест, догм и предрассудков. Так идеи отрабатываются до совершенства, закрепляются в представлениях, укореняются в понятиях и, увы, гибнут в прописях. Но так идеи никогда не распространяются. Они распространяются только фактическими, житейскими победами идей и дел. Независимо от того, что думают учёные и учителя общества, широко подхватывается и разносится только то, что испробовано многократно, получило массовую проверку, на опыте доказало свою полезность и жизненность – всё что, буквально, помогает жить и строить.

Как раз поэтому, если мы хотим ускорить процесс выработки русской идеологии, ее широкого распространения в умах и народах, фундаментального укоренения в навыках и приёмах действия, нужно во что бы то ни стало инициировать такое заметное общее дело, которое будет не только заметным, но и интересным для всех зевак и наблюдателей, успешным и доходным для участников и соучастников и полезным не только для соратников, но даже врагов.

Как ни кажутся такие требования невероятными, но это единственно верный практический способ внедрения в реальность и покорения мира делом и идеями. Если вы уверены, что русский язык обладает изначальными фантастическими свойствами, провидением, всезнанием, гибкостью, силой, то не может такого быть, чтобы хотя бы толика этих качеств не перешла в каждого из нас и уж тем более не генерировалась целым народом. И это двойное, умственное и житейское самоощущение должно быть элементарной базой, фундаментом русской идеологии, без чего её просто не собрать во что-то целостное даже внутри одной личности. И тогда точно не распространить вширь, как это необходимо для нашего общего развития. Так что стоит посмотреться в себя, насколько ты ощущаешь себя русским, что готов это доказывать не столько на словах, сколько молча делать общее русское дело.

Самое простое, что можно сделать общего вначале, – это просто собрать всех аналогично мыслящих людей в одном месте дела и обеспечить им возможность свободной работы познания, моделирования, творения. Если бы парни всей земли хором бы песню одну завели… Собственно, я и сам по себе уже делаю подобный сбор на сайт «Информаг а ля РЮС» как общее место для общих работ по разработке русской идеологии (см. абрис в «Идеологии» – https://inform-ag.ru/rules/2/), а целевое обоснование именно такой формы производства общих работ см. в моём – как на заочном партсобрании русских – обзоре международного положения и вытекающем решении: «Из постмодернизма в реальность. Прикладной проект собора словесности как структуры сбора русского мира» – https://inform-ag.ru/publications/32/). И впервые в лице Александра Дубровского вижу человека, самостоятельно подошедшего к той же необходимости. Кто и как готов к таким общим работам, станет ясно сразу же после чтения этого текста тобой, любой случайный читатель. И уж потом будет смысл обсуждать, что конкретно нужно делать для сбора русских в собор дел. Но суть очевидна и так.

Нужно объединяться, не ожидая божественных доказательств или царского одобрения истинности наших наитий и знания. Достаточно только наития и воли самого языка и силы объединяющей веры, чтобы делать невероятные с виду вещи, в полном объёме пользуясь преимуществами русского языка и русской идеи, конструктивными свойствами русской речи, ведущими мысль и руки далеко впереди принятой рациональности и конвенционального сознания.

Это означает, что не следует уповать пока и на властную администрацию. Наступит момент, и власть придет сама, чтобы объединиться со своим народом в явленной миру русской идеологии. Пока оставим госадминам делать то, что они и так делают в целях самосохранения себя как власти, как администрации суверенного государства, слава богу, по врождённому минимуму русской идеологии защищая мир – прежде всего, обеспечивая оборону страны и нашу мирную жизнь.

Надеюсь – нашу свободную жизнь и наше вселенское дело по восстановлению русского начала.

Так ли это, готовы ли мы к своему отеческому делу, свободны ли мы от напрягов выживания для осуществления задач истории по указкам родного языка или мы просто мастера болтовни – всё это выясняется прямо сейчас. Выясняется и по риторическим вопросам этого разговора, и по действительным пикировкам в прямом мировом эфире, обзоры которого так и просятся на первый план, затмевая подлинное русское дело.