Среди тысячи сохранившихся и найденных берестяных грамот блок, серия, относимая к ученику Онфиму, исключительно важна, поскольку она представляет собой полный, но кратко-наглядный достоверный срез содержания существовавшей тогда системы письменности и образованности, пусть и в индивидуальном преломлении.  Е.А. Рыбина: «В 1956 г. на Неревском раскопе в Новгороде в течение двух дней было найдено 17 различного рода обрывков бересты с записями (№ 199-208, 210) и разнообразными рисунками, автором которых был мальчик Онфим. Впоследствии к ним добавилась грамота № 331, найденная на соседнем участке. На листах бересты Онфим записывал азбуку, грамматические упражнения в виде слогов, отрывки из деловых записок (№ 202) и фрагменты текстов из псалтыри (№ 207, 331), которая была основным пособием при обучении грамоте на Руси. Часть рисунков размещалась рядом с упражнениями, часть - на отдельных листах… Ярус 15, где были найдены грамоты Онфима, стал датироваться 20-30 годами XIII в.» (Берестяная грамота № 206 мальчика Онфима. История интерпретации // Новгородский исторический сборник, 2019 с. 3-16 - https://cyberleninka.ru/article/n/berestyanaya-gramota-206-malchika-onfima-istoriya-interpretatsii-1). В.Л. Янин: «Шестнадцать из них обнаружены на каких-нибудь десяти квадратных метрах. Эта охапка берестяных листов была брошена в землю одновременно. Они залегали в одной прослойке, относящейся к пятнадцатому ярусу мостовой Великой улицы, в двух метрах от ее настилов» (Я послал тебе бересту... Издательство Московского университета. 1975, с. 46 – http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000133/st000.shtml).

Обычно останавливают внимание на самых очевидных сторонах опытов Онфима (нескольких версиях азбуки, разных по рядам букв и изображению отдельных букв, упражнений в складах, линейно простых детских рисунках) и уже по-настоящему не пытаются объяснить, почему рядом с этими начальными, в самом деле детскими, прописями вдруг как будто присутствуют цитаты глубокой библейской книжности, псалтыри, часослова, а сверх того и связные традиционные фразы, которые никак не мог бы прочесть и записать младенец, едва начавший обучаться грамоте. Тем более почти не пытаются и разгадать сложность, сложенность и внутреннюю целесообразность, пафос и цель этих цитат и имеющихся высказываний. Т.к. цитаты фрагментарны, едва угадываемы, это не просто копии читаемых книг. Это контаминации цитат по памяти. Они выражают яркое и своеобразное аллюзивное мышление и уж точно отображают характер вполне зрелого читателя, субъекта не просто нравственного, а с моралью. А поскольку и связные фразы не только ритуально и жанрово выверены, но и как-то хитро, не совсем понятно соотнесены с рисунками, то нужно признать за Онфимом и вполне мастерового писца с большим опытом чтения и письма. Очевидно, что элементарная азбука, примитивные рисунки (которые, впрочем, могли быть намеренно упрощёнными, карикатурными), с одной стороны, и устойчивые словесные формулы, их вольное слияние, с другой, не могут быть одновременны. Да, это всё может быть образом одного человека, одного ученика, но на существенно отдалённых стадиях его обучения и развития. Напомню, что спустя и 5-6 веков в России действовали начальные церковно-приходские школы, где минимальный двухлетний курс строился очень похоже. Изучали закон Божий, церковное пение, чтение по  каноническим книгам, письмо, арифметику. Если даже раньше было организовано проще, то заучить со слуха все молитвы и тропари, научиться их читать, а потом ещё и писать, шести-семилетнему ребёнку (так по Янину, с. 50) никак не выйдет за несколько дней или недель, как допускал А.А. Зализняк: «Все онфимовские грамоты были написаны примерно в одно и то же время – в рамках одного года, а может быть, и просто нескольких дней» (Древненовгородский диалект. М. 2004, с. 476 – https://inslav.ru/images/stories/pdf/2004_Zalizniak_Drevnenovgorodskij_dialekt.pdf). Как же получилось, что множество образцов его длительного творчества, зачем-то накопленных в одном свёртке, были им утрачены в один момент, но сохранились в том же одном месте утраты? Большинство берёст, по А.В. Арциховскому, было найдено в одном-двух метрах от настила и вдоль на несколько шагов по ул. Великой у перекрёстка с Козьмодемьянской (А.В. Арциховский, В.И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956-1957 гг.). М.1963, с. 17-24 – https://gramoty.ru/thumbs/bibliography_document_ngb-5.pdfс).  

Из перечисления деталей понятно, что это не случайная потеря, а выброшено кем-то за ненадобностью. Тем более это так, что пучок грамот не один год валялся у дороги, пока не был слегка развеян ветром или растянут сезонной водой, затянут грязью и покрыт новым ярусом. П.И. Засурцев последовательно восстановил древнюю историю застройки на месте Неревского раскопа. Более или менее неизменные на протяжении веков участки земли (дворы, усадьбы) в тот момент были огорожены частоколом, местами примыкавшим к настилу дороги (Усадьбы и постройки Древнего Новгорода // Труды НАЭ. Т. 4. М., 1963, с. 7-8 – https://psv4.userapi.com/s/v1/d/1m-TF5XxXXgvub_3_7jRVhQu720rgP1xw1jnYNzX-yfIZ3qrDCH84Ldnqtii27BM6_ybq4WFWwl8d2M-aDmt8SAjGcZvVVPL3WEwkUifDUFqItMa/Zasurtsev_P_I_Usadby_i_postroyki_drevnego_Novgoroda.pdf). По схеме 15 яруса со с. 101 построек за оградой не было. Значит, сброс был допустимо приличным, на пустое место.

Видимо, сам Онфим свои упражнения, накопившиеся за всё время обучения, выбросил за частокол (поскольку 331 отнесло далеко от дороги вглубь, до соседнего участка, и она увязла в грунт позже), идя после окончания учебного курса, возможно, после своего рода выпускного экзамена, где нужно было демонстрировать историю обучения. Куда и откуда он шёл, неизвестно. Но Великая была главной улицей от центра (детинца, кремля в пятистах метрах от этого места) на окраину, которой в тот момент была ул. Холопья, следующая за Козьмодемьянской. Городок и улица совсем не великие, но зато точно вели – лукой вдоль Волхова. При таких размерах вероятнее всего, что школа была одна и размещалась у административного центра – в самом кремле или вблизи (хотя церкви – почти на каждом квартале). Но если и так, вряд ли мог шестилетний ребёнок самостоятельно ходить туда-сюда. Онфим, конечно, был старше. По совокупности житейских обстоятельств и отражённого в текстах сознания – не меньше 10-12 лет (проверено на себе: лично я где-то в таком же возрасте развлекался на уроках попутным рисованием сцен с человечками: степень карикатурности определялась целью и скоростью изображения). Напомню, что Ломоносов даже в более модерную эпоху, но в своей архаической архангельской глубинке начал учиться грамоте с 11 лет.

Нет сомнений, что Онфим к началу обучения на слух знал уже какое-то число молитв и песнопений. Способность к ним могла быть и поводом определения на учёбу этого богобоязненного подростка, и позволила бы сократить срок обучения, отчего в короткий период могли появиться такие разнородные по зрелости опыты.

Самыми простыми и стандартными выражениями учёбы были, конечно, азбука и склады. В грамоте 201 именно они и присутствуют в минимальном виде.

Для наблюдения своеобразия полезно сравнить с самой ранней найденной азбукой на грамоте из Нутного раскопа (противоположный конец города) – 591, датируемой первой половиной 11 в.

Несовпадение наборов букв, конечно, определено локальной местной традицией и ситуацией коллективной и личной передачи: конкретные писцы записывали в соответствии с личным мастерством в целом то, чему их учили, но по деталям то, что вспомнили по своей текущей мнемотехнике. В 591 Б пропущена и втиснута перед В позже (в памяти писца явно доминировал греческий алфавит). Зело изображена как лигатура Д и З (что технически прямо указывает на передаваемый звук ДЗ и правильное имя буквы Дзело). Далее как будто отсутствуют И, I, К, Ѡ, Ь. Некоторые (хотя бы одна И и К) очень важные, чтобы их забыть случайно. И тут же вслед за большим пропуском букв, как считается, перестановка последовательности М, Л. Зализняк полагал, что это ошибочное, моторное воспроизведение имени буквы Земля (с. 477). Поскольку есть редакция автора (перечитывал и вставлял Б), нельзя исключать, что на месте дырки выше была вставка И, I и К, а М и Л в силу скорого письма написаны спутано, два в одном (как, например, в грамоте 460: ΛΛΛ). Показательны также два больших юса (йотированный вместо ещё отсутствовавшей Ю). Дополнительно к ним выделены буквы для сходных как будто звуков: ОУ и ижица с длинным хвостиком Y. В 201 Зело округлая и латиноподобная (хоть и зеркальна), обе И акцентированы дополнительной чёрточкой по центру букв (И похожа на Ж – иже, а I на глаголическую А – ай > йаи > ижеи). Вместо Ѡ (по имени – греч. Омега, кирил. От) обычная для читаемых текстов лигатура предлога «от», ѿ (вследствие путаницы имени буквы, совпадающего с чтением слога-слова в «основных пособиях» при обучению чтению, т.е. чистой омеги практически не видели). Юсов только два, вместо йотированного Ѫ уже имеется Ю. Также вместо оука ОУ уже Y, а дополнительно – переходный  лигатурный ук Ϫ и своеобразный юс ⧖ (как озвучивался каждый, заранее сказать нельзя) Наконец, нужно обратить внимание на два пунктирных вензеля внизу. Почему-то никаких комментариев на их счёт мне не попалось, в лучшем случае – констатации факта. Из-за того, что они соединены крестом, а сверху обычное онфимовское титло (как современный знак-галочка вставки) понятно, что это часть крестного знамения, очевидно, с проговариванием ритуальной формулы или имени (Спаси и сохрани, Господи помоги Боже, Господи Иисусе…). Контуры пунктира больше всего напоминают глаголические буквы Ⰹ+Ⱈ (или Ⰳ), т.е. И+Х/Г, Иисус Христос (помоги), Исус (помоги) Господь. Если так, то при изучении кириллицы, глаголица использовалась как сакральный шифр, даже если ею не владели в полном объёме.

Стиль букв 591 более простой, ориентирован по изображению на греческий устав, но в духе прямолинейных угловатых резов, что оправдано техникой резов по берёсте. Начерки уверенные, твёрдые и мастерские, при этом скорые, без полноценной расчётливости. В 201 очевидно тяготение к округлому письму, с вензелями и украшениями. Сказывалось влияние читаемых текстов чернилами и пером, но из-за неподходящего материала и малого опыта – угловатое, рваное и несовершенное выведение. Наглядна первая А, почти идеально округлая, в отличие от варьирования последующих (вплоть до расщепления А в крышечку из трёх лучиков, нарастающего к концу по мере утомления). Бросаются в глаза усиленные оттяжки на вертикальных стволах (особенно наглядно над А, Д, Л) и избыточные оттяжки на оттяжках.

Для адекватного сравнения нужно различать в стилях типовое, характерное для эпохи, и индивидуальное, случайное. Важнее первое. Если в 591 налицо упрощённая (одноеровая) кирилловская норма и единство исполнения, то многие буквы в 201 напоминают по стилю разные авторитетные системы письма (конечно, с переосмыслением и модификацией), что, видимо, навязано массово просматриваемыми текстами. В числе прообразов, не считая греческих, были латинские (S, Y, W), рунические (ᚣ, I, 𐌐, Ϫ, ⧖, ᚷ, ☉), глаголические (Ⰰ, Ⰾ, Ⰸ, Ⱐ, Ⱓ, Ⱍ). Для наглядности см. сравнительную таблицу из классического учебника на с. 29 (Щепкин В.Н. Учебник русской палеографии. М., 1967 – https://djvu.online/file/g76cjYqPTeK0J?ysclid=mfw4g6iqxj952645044).

 

Несомненно, никакой школяр не мог придумать сам столь характерные разностилевые особенности. Тем более, что в разных сочетаниях они встречаются и в грамотах других новгородских писцов. Это значит, что почерк сформирован по местной традиции смешения стилей употребительных старых письмен (по свидетельству Храбра от 10 в., после черт и резов долго существовало неустроенное докирилловское письмо, смешивающие греческие и латинские буквы). В пользу неслучайности этого почерка говорят и графические указатели смысла. Словосочетательный и слоговой характер написаний выделен двоеточиями. Наглядно по ХА, намеренно написанное как АХ (Зализняк неоправданно считал, что это из-за недостатка места после Х. Нет, места достаточно, просто раньше времени поставлено двоеточие, не отмеченное на прориси, а потом для умного преодоления и камуфлирования ошибки введена игра со слогом). В складах употреблена одна З (т.е. различий в произношении двух З не ощущалось, хотя не ясно, что именно произносилось ДЗ или З). Слоги читались как реальные слова, а пары букв как связные словосочетания, которые мнемотехнически легче запоминались: аз буки, веди глагол, добро есть, живете зело, земля иже, и како, люди мыслете, наш он, покой рцы, слово твердо, ук ферт, хер от, цэ червь, ша шта, ер еры, ерь ять, ык ю, юс я. Скорее всего, имена были модифицированы, чтобы звучал связный мнемотехнический текст (например: аз буками веду добре…). Несомненно, в этой фразе могла быть сформулирована главная идея и символ веры, которые воспитывались в обучении (подобное я восстановил для глаголицы в «Выключении установок» – https://inform-ag.ru/publications/336/). Хотелось бы вычитать детали, но и так понятно в общем, что суть в христианском мировоззрении, обосновывающем земной и небесный путь спасения.

В грамоте 205 Онфим повторил тот же самый ряд букв, но зачем-то снабдил его недописанной подписью и недорисованной картинкой, как считают, ладьи. Возможно, времени было мало, он спешил и только наметил всё, что хотел изобразить (но странно, что не доделал позже, а носил с собой). 

Тут стиль беглый, упрощённый по сравнению с прежним списком. Все буквы выписаны так же, но несколькие видоизменены от скорости (показательны отличия в Ж, К, М). Все признаки в пользу того, что урок сделан позже первого. Больше того, написана не омега, не буква От, а её название. Неужели писец не поспевал за звуковым именем вспомнить начертание? Вряд ли. Уже опытный автор наклонами и уплотнениями построил графику буквы От как мнемотехническую подсказку названия, что точно заметил ещё Арциховский (с. 26).

Имя под азбукой ещё можно понять, но зачем же азбуку сопровождает картинка ладьи? На самом деле по смещению вверх последних букв второй строки ясно, что сначала был рисунок и подпись (мельче и проще), а потом азбука.

К сожалению, грамота плохо сохранилась, а спецы отражают только то, что удобнее и проще. На фото едва просматривается не судно, а замкнутая яйцеподобная сфера, вокруг которой, слева и сверху-справа, просматриваются не 4, а 7-8 примыкающих закруглений. Линии, принятые за вёсла, есть и с другой стороны. Но скорее это какие-то случайные остатки. Внутри сферы какие-то контуры, может, человечка, двух, а буквы имени тоже, возможно, имеют какое-то продолжение даже дальше имени. Видимо, было написано определение «Онфим такой-то». Прочесть его невозможно, но по ситуации вхождения в книжность легко предположить самый книжный смысл определения – мыслимое Онфимом значение его имени, само собой – греческое. Если имя было не дописано, то вернее всего, что имелся в виду ἄνθος-цветок. В таком случае и нарисован онфим-цветок, скорее, не ромашка, а подсолнух с портретом внутри.

Но такая картинка не требует развития и комментария азбуки. Зато мысль кипела. Имя ведь сложнее антоса-анфоса. Сам собой напрашивается домысел: ϕήμη-слава, ἀντίον-против, θέμις-закон, обычай и даже ἀνάθημα – дар, приношение богам, посвящение, которое позже (с 5 в. в Европе) закрепилось как проклятие, отлучение. В этом греческом контексте Онфим (как видим, изучавший греческий язык) ясно понимал, что он посвящён богу и воображал себя свободным послушником бога. Как минимум – сам спасающимся в рукописании как способе обрести через изучение Писания ковчег веры. Если верно восстановлен ход мысли, то картинка была переправлена и переосмыслена в ладьевидный (пусть уж) ковчег-свиток с вошедшим в неё писцом-чтецом. Да и сам этот кусок берёсты похож на судно. Скорее всего им и навеяна идея рисунка. А потом и добавлена азбука как полный код вхождения в ковчег Писания. Азбука воспринималась кодом спасения, через который можно было приобщиться к писанию. Кроме того так с давних пор, ещё с этрусков (см. костяную табличку из Марсилианы 7 в. до н.э.), устраивались церы, дощечки для текущих перемен письма: сверху пустого поля для письма давался эталон букв. Если даже все тонкости сознательно не акцентировались Онфимом, то жанр берестяной церы точно им исполнен.

Грамота 199 выглядит вариацией тех же упражнений. Она выполнена на двух сторонах донышка не туеска, как говорил Янин, а, по Л.П. Жуковской, прошитого кузовка (для сухих, а не жидких материалов) (Новгородские берестяные грамоты. М., 1959, с. 82 – https://psv4.userapi.com/s/v1/d/IbyfJA1MJ_qyAqHQ_0veKso-MLElapr3Rp0yWfbSXRwNcssYkfTKMqMSqdts9k367FSL8-PC6S7JSnFJmy9j-riQ39TP_Sa2VkPKYMxFAOTjOgsu/Zhukovskaya_L_P_Novgorodskie_berestyanye_gramoty.pdf). Это значит, что кузовок долго эксплуатировался, и потёртостей, случайных линий на его дне было изрядно.

К сожалению, прорисовка на обеих сторонах не соответствует по деталям фотографиям (но, судя по прошивке, расположение полос и соотношение надписей искажено на фото). Поэтому уверенно судить можно только о самом несомненном – азбуке и складах. А дополнительные знаки на левой стороне уже не поддаются точному обозрению, также как и полная композиция рисунка в сочетании с текстом и последовательность видоизменения. Можно лишь заметить (по фото), что в долях, вне полосок с азбукой, присутствуют, кажется, как минимум, три вариации знакомого вензеля, здесь в виде Ⰳ⧖, или ϪⰃ (Господи Ысусе). И это знамение не случайно. Перекрестье полос воспринималось символически важным Крестом.

Что касается азбуки, то все буквы написаны в знакомом стиле. Но гораздо больше стремление написать на кресте чётко и изящно, более ровно, правильным столбцом и ровной строкой, с ориентиром на удлинённые верхние оттяжки как линейку строки. Местами отчётливо видна и предварительная верхняя разлиновка строк, в которую писец всё же попадал не вполне. Такая разлиновка считается экзотической для Руси (Л.П. Жуковская по другому поводу: «Подвешенное письмо… Для кириллицы эта черта неспецифична, она ведет, ско­рее, к восточным (индийским) образцам»). Поддельная докириллическая рукопись // Что думают ученые о "Велесовой книге". СПб., 2004, с. 33 – https://azbyka.ru/otechnik/Anatolij-Alekseev/chto-dumayut-uchenye-o-velesovoj-knige/2). Нет, это обычно в древности, не только в индийском письме (в деванагари чёткая линия возникала как раз от слияния верхних оттяжек букв) или в египетском. В иероглифике строки ровнялись по естественным линейкам волокон папируса (кстати – колонками поперёк свитка). Могли делать и разлиновку свинцовым колёсиком ориентировочных строк, полей и колонок, но писали не обязательно прямо по линиям (Еланская А.И. Коптская рукописная книга // Рукописная книга в культуре народов Востока. М., 1987, с. 39 – https://psv4.userapi.com/s/v1/d/maoP_McNkcrvLxlLnMbsh83pYgzXHIaXjhCAARQv2_rRRHpNE-Cta45jZefOA96dYClcFBppivhNehQ08gaUorOe2I97wWQN8EMEECqwp7m--wYY/Koptskaya_rukopisnaya_kniga_A_I_Elanskaya.pdf). В христианской греческо-европейской практике пергамент тоже разлиновывали (лёгким вдавлением тыльной стороной лезвия). Б.М. Мецгер: «Писцы писали не на строчках, а под ними, как бы подвешивая греческие буквы под прочерченной линией» (Текстология Нового Завета. М., 2013 – https://azbyka.ru/otechnik/Biblia/tekstologija-novogo-zaveta/1). Несомненно, такие линейки Онфим видел и в греческих, и в русских книгах.

Особым изяществом в его азбуке отличаются округлые Ж и К с завёрнутыми внутрь ветвями (вроде глаголических Ⰿ, Ⰶ или курсивной латинской k). И то в четвёртый раз в силу утомления К написана упрощённо, а Ж – даже дважды. Иже один раз выскочила с чёрточкой на перемычке (так, что её можно принять за линейно-угловатую Ⰹ). Кажется ошибочным написание йотированной IЕ. Зализняк считал, что I разделитель. Но вероятнее, что это исправление второй И, ошибочно внесённой на строке ниже (исправляя, перепутал строку). Небрежен Ь, похожий на следующий ять (т.е. полузабытый Ь). Любопытен смысловой ствол-разделитель между азбукой и складами, также как тенденция невольно выделять смысловые пробелы между слогами. Это всё признаки опытного писца. Учитывая, что ни правильное написание РИ, ни «остроумная» перестановка с ИР не удалась (точно из-за малого места не видно Р, а ИР оказался бессмыслен) и пришлось приписывать РИ в другом месте более мелко, ясно, что эта азбука и склады написаны позже 201 и 205.

Рисунок на другой стороне формально почти не связан с буквами.

Надписи по рисунку вроде читаются ясно, но не стыкуются друг с другом ни по смыслу, ни технически. Одна в рамке, как выноска флажка, вписанного в композицию рисунка (поклоно от онфима ко даниле), другая вопреки рисунку, поверх или под, да ещё и с вертикальным разделителем (я \ звере), видимо, с противопоставлением себя зверю. В первом случае, конечно, не зачин бытового письма, например, как принято, к однокласснику Данилу, неуместный на стяге, а девиз, сигнал преклонения перед каким-то значимым, важным Данилом. Во втором – какая-то символическая оппозиция, противостояние. Явно суть крутится вокруг религиозных сюжетов.

И разная плотность черт позволяет различить два рисунка. Бледный: человечек склонён в нижней позиции, а над ним через прямолинейную перемычку, через столбик начерков, какой-то клубок. Возможно, внизу я, а наверху зверь. Однако написано внутри клубка. Тогда названия не относятся к обозначению фигур рисунка, а являются мысленным противопоставлением. Например, нарисован я, который внутри себя, мысленно, борется со зверем. Но скорее внизу я, а наверху клобук, святой (в колобе-коробе церы?), который даёт силы бороться с внутренним зверем.

Более жирный рисунок поверх прежних черт (прорись ошибочна) будто бы реализует эти варианты. Под жирной вертикальной линией шеи (древка флага) не просто перемычка, а вставленная позже характерная У, точнее ижица. Поправка читается: Ѧ Y ЗВѢРЕ, я у зверя / я в звере. В целом чётко прописан невиданный зверь в виде коня со змеиным или драконьим жалом, скорее с человеческим лицом и длинным завитым хвостиком с кисточкой. Легко заметить указки на пророка Даниила, толкователя знаков, снов, будущего, спасшегося от зверя во львином рву, со смешением его с Даниилом Столпником. Видимо, он был популярен в Новгороде (позже там появился и князь Даниил Александрович, названный в честь пророка и продвигавший его культ). Но ещё вернее, что Онфим на овальном донышке сделал иллюстрацию по мотивам популярных в средневековье западноевропейских брактеатов, видимо, бытовавших и в Новгороде золотых медальонов с изображением апокалиптического тетраморфа (человека-льва-быка-орла) и обязательным азбучным кодом – паролем, пропуском (подробней тему я раскрыл в заметке «Начала футарка» – https://inform-ag.ru/publications/409/). Онфим существенно оправославил сюжет и связал его с разными версиями пророчеств Даниила. В любом случае речь о звере, который является стражем царства небесного. Онфим поклоном просит сил у пророка, ощущая в себе зверя, но дерзая обратить его в божьего Зверя, чтобы оседлать и править им как воин Господа. Скорее всего начальный рисунок на более удобной для писания стороне был сделан раньше, а потом на обороте внесён шифр азбуки и чтений складов, и уж затем снова отредактирован рисунок вследствие уточнения и осознания высокой цели.

В грамоте 200 все ранее появлявшиеся идеи доведены до внешней житейской схемы. Изображены вполне обычные лошадь и враг, победный всадник прямо обозначен (более мелким шрифтом) как Онфим. Алфавит в округлом, изящном стиле только обозначен (хотя строку ещё можно было втиснуть), причём как будто только для того чтобы показать, что путаниц и ошибок нет.

И отдельные рисунки из блока Онфима, без надписей, варьируют прежде всего эту ситуацию.

 

Нужно обратить внимание, что почти все человечки в клобуках: вместо шеи овал-капюшон на плечах, а ниже приставлены руки (в последнем рисунке на головах ещё и камилавки под капюшон). Изображается исключительно культовая жизнь в символических картинках. Причём каждая – это стоп-кадр анимационной последовательности (слева направо и вниз по картинкам): общения с авторитетом, сбора-собора воинства, стычки, проклятия и жертвы, поборания зверя (обрезанного на левом крае длинного рисунка) и воздаяния плодами хлеба и рыбы за труды. Последовательность циклическая, поэтому в конце – начало нового цикла.

Естественно, кроме внешней фабулы отражается и сюжет внутреннего борения.

Грамота 203 прямо детализирует  ключевую стадию борьбы со зверем. Тот ещё на коне, не обуздан. Но Онфим силой молитвы «Господи, помози рабу своему Онфиму» точно попадает в цель и испепеляет врага, от головы которого отпадает змей, так беря зверя в свою волю. Справа от рисунка, как замечено было ещё Арциховским, на фото видны остатки фигуры. Кажется, там был стоп-кадр полностью сгоревшего зверя, подведённый под протлевшую дырку в берёсте.

Текст написан вполне грамотно. Но на фотографии всё же просматривается колебание в написании З в ПОМОЗИ: сначала была Г, потом, возможно, начата зеркальная S.

Это значит, что реальное произношение было современным, а книжная орфография запоминалась не так легко. Ученик воспроизводил фразу по памяти, а потом, после многократной проверки учителем исправлял. Тут и причина, зачем нужно было накапливать свои опыты: сначала для проверки, а потом для повторения-закрепления и преодоления в новых опытах. Школа в самом деле была приходской: дома урок (задание) писали и читали (по своим записям как по узелкам, мнемотехническим памяткам, т.к. тиражных книг не было), т.е. доучивали, а в школе сверяли и коллективно повторяли и разучивали новое.

Думается, что связные фразы появлялись как бы сами собой после многократного упражнения в складах. Сначала доводили до автоматизма восприятия азбучные склады (БА, ХА – не БУКИ-АЗ, ХЕР-АЗ, а «ба» и «ха»), потом – варьировали склады  (от БЕ, БИ, ХЕ, ХИ до АБ, АХ и т.д.). Так именно в 201 и 199. Таким  образом, корреляция буквы и звука вбивалась как моторная установка через слоговое чтение. На следующей стадии происходил самодеятельный подбор из памяти осмысленно, фразово связанных складов (такая же моторная памятная установка вариации складов=слогов).

Наглядна грамота 204.

Считается обычно, что тут «склады следуют за обрывками фраз» (Зализняк, ДНД, с. 477). В самом деле, после ЯКО ЖЕ полный ряд с Е от Б до Щ. Можно толковать ЯКО ЖЕ как вводное словосочетание со смыслом «также», «например». Однако следует обратить внимание на явные и ощутимые пробелы между группами слогов: якоже беве геде жезе келе менепересетефе хецеч ешеще. Если применить вольную бытовую орфографию, вычитывается вполне связная фраза-вирша. Яко же быве гъде жидзе коле мене / пересе ет ефе хочешь ешъще (если же бывает где жид около меня, пересесть от ефея хочешь ещё) (евеи – библейский народ, по одной из народных этимологий – змеи). Показательно, что и этот бытовой площадной пафос был не только вполне обычен в средние века в широких кругах, но органичен и в кругу идей морального вояки Онфима. Но скорее всего это уже не воспринималось в его среде всерьёз: книжная рамка ЯКОЖЕ сразу задавала ироническое снижение пафоса. Напомню, что у школяров всегда бытует какой-то шуточный алфавит (например, смутно помнится с детства: абы во гада ежа зеи коля мэнэ жэпэ чешеце).

Нужно обратить внимание, что произносительные аллюзии, позволяющие такое восприятие букв, в основном украино-белорусские (був-быў, коло-каля, пересісти-перайсці, ид-ад, хочеш-хочаш, ще-яшчэ). Онфим воспроизводил не книжную, а простонародную устную речь. Применена хоть и игровая, но всё же орфография, по принципу как руническая (буква обозначает локально слышащийся переход звуков, а не фонему), гораздо более простая, чем новгородская бытовая (со взаимозаменой типовых звукофонов, чтобы не ломать голову, что именно слышится). Не случайно она легко проявляется на той стадии, когда ученик ещё не освоил даже простейшую типологическую орфографию. Лучшее доказательство, что это первая неустранимая орфографическая стадия грамотности в онтогенезе – современные широко распространённые детские внеорфографические тексты. Умной рефлексией этого приёма является нынешнее падонковское правописание. Отсюда можно осознать последовательность становления орфографии и в филогенезе. То что известно как новгородская бытовая (и так или иначе присутствует аномалиями во множестве книжных древнерусских текстов), возникло намного раньше старославянской грамотности, а в Новгороде, в северной полуизоляции просто сохранилось дольше.  К сожалению, идут на поводу датировок только найденных документов, к тому же прочитанных по современным высокоучёным установкам, и не делают конструктивно-технологического анализа принципов того или иного письма и документа.

Аллюзивный приём использован и в грамоте 206.

На этот раз явных элементов книжности больше: вводный союз ИЖЕ, два титла над четырьмя буквами. Долго считали, что это «неточная» запись числа 6771, т.е. 1263 г., якобы текущего года жизни Онфима. Но при должном внимании к распределению титлов выяснилась цитата тропаря, что вполне соответствует ряду вдохновлённых человечков, исполняющих разные хоровые партии песнопения. Подробности мнений и преодоления заблуждений см. у Рыбиной в упомянутой статье (прошу обратить внимание на цитату из письма Зализняка к ней, где он с самоиронией сообщает о правильном решении своего ученика). Суть дела лучше всего сформулирована А.А. Гиппиусом и А.А. Зализняком: «Это начало тропаря шестого часа, в современном богослужении имеющее следующий вид: "Иже в шестый день же и час, на кресте пригвождей в раи дерзновенный Адамов грех, и согрешений наших рукописание раздери, Христе Боже, и спаси нас". Онфим записал в качестве упражнения в письме обрывки известного ему текста в той же манере (выявленной в свое время Н.А. Мещерским), которая проявилась в его грамотах № 207 и 331. Она состоит в том, что записываются лишь обрывки фраз (например, от аще въстанеть на мя брань, на нь азъ оуповаю в № 331 остается только аще на не азо), любое слово может быть урезано до маленького начального отрезка, части соседних слов могут гаплологически «склеиваться» (например, в № 207 из услышите до последнихъ земли и послушаите получается услышите до послу, из моли и личе — моличе, в № 331 из слово воплощено — словоплощ). Пропуск слов день же и в отрезке иже во s чса вполне соответствует онфимовской манере…» (Поправки и замечания к чтению ранее опубликованных берестяных грамот // НГБ XII, с. 212 –  https://gramoty.ru/thumbs/bibliography_file_supplement_ngb-12_novgorod_0206.pdf).

Хотя таких гаплологических сращений пока не наблюдалось, очень похоже на правду, раз уж в шестый день же и час сведено до во шестого часа. Однако в этом случае гаплология не Онфима, а традиционно-речевая, как обычное название тропаря, в событии которого поминается состояние Христа в шестой, смертный час после распятия и на шестой день недели перед его воскресением. Т.е. это часы максимальных мук, омертвения и наибольшего упадка веры.

Но и в продолжении грамоты не видно ни подобных слияний, ни правильных складов.  Находили ошибки записи (Зализняк о двух Г подряд, ДНД, с. 477). Произвольно выделяли одно слово НАСО (иже в лето 6771, насо, нонешнее), а проблемы смысла не решали (А.В. Куза, А.А. Медынцева. Заметки о берестяных грамотах // Нумизматика и эпиграфика. Т. XI. М., 1974, с. 230 – https://psv4.userapi.com/s/v1/d/IHJ779XNvNTvMbRvlvJMHbEI8H2C8uq1IDIVxg0VYAyWjg09fuQawYa2jgWkSppsHUY33tZeQ2n-QxiF89HtCvSbLpSqdfKdOL9BLdyoyzmTOnZo/Numizmatika_i_epigrafika_vyp_11_1974.pdf). Контаминацией двух тропарей попытались объяснить А.А. Гиппиус и Д.В. Сичинава (Поправки и замечания к чтению ранее опубликованных берестяных грамот [XIII] // Русский язык в научном освещении. 2021, № 2, с. 193 – https://gramoty.ru/thumbs/bibliography_document_popr13-2021.pdf). 

Обратите внимание, хотя склады неправильны, но все написаны через одну гласную А. Поскольку в тропаре применяется многогласное пение, вероятно, необходимо протяжное разночтение гласного. Опять нужно применить орфографию переходного звука, но в отношении одной буквы.

Текст в целом таков: ижевоѕ҃чс҃анасобаваг / гадажазакаарасакара. Если допустить, что это осмысленное высказывание, легко выделяются сочетания букв, похожие на знакомые древнерусские слова: иже во шестого часа на соба ваг / гада жа закаара са кара. Как ни странно, почти все подобия форм слов легко найти в массовых древнерусских текстах: собѧ, гада, закарѧе (закаара с виду имитирует имперфект, но двойная А, т.к. после Р сразу начата и исправлена С, написана по ошибке моторной перестановки последовательности, обычной не только у Онфима). Самое непонятное – ВАГ. Если не мудрствовать, то, по Далю, это вага-вес, тяжесть, со множеством производных значений, включая рычаг, перекладину, крест. Смысл вполне ясен: Тот, который во шестого часа на себя ваг (тягот креста) нагадал же, обрёк ся кары (ам). Это несколько упрощённый парафраз начала тропаря, скорее всего записанный по памяти. Имеется в виду, конечно, Христос, предвосхитивший и сознательно пошедший на крест, на кары, чтобы искупить – пригвоздить первородный адамов грех и разорвать порочный круг наших повседневных «рукописаний» грехов. Несомненно, одно это слово было сильным поводом пережить и запомнить суровый смысл рукописателю Онфиму.

Часть этой же идеи сохранилась в обрывке грамоты 208, насколько возможно восстановленной Гиппиусом и Сичинавой: …(при)гвоз[д](и…грѣ)хы н[а](ша)… (там же). Важно заметить, что у них тут нет сомнений о фразовой связности фрагмента и допускается, что это части одного с 206 текста.

Сюда же относилась грамота 210.

Похоже, она является фрагментом с тем же рядом человечков, но с персональным обозначением мест хора и, скорее всего, расписанием ролевых голосов. Можно лишь предполагать, т.к. ничего, кроме одного звена рук и остатка имени Павле (что не обязательно) не сохранилось.

Но при таком допущении можно понять и конкретику 202.

Казалось бы, написано предельно чётко, но смысл из-за якобы ошибочного последнего слова доложзике ускользал. Арциховский по первости даже переправил текст без учёта фактических букв и их стиля (На Дмитре взять доложив, с. 24). А правильная версия Зализняка совершенно условна по грамматике и смыслу, зато с несколькими объяснениями «неправильного» онфимовского написания: На Дмитре взять должки (ДНД, с. 477).

На самом деле нужно просто следовать очевидному изображению слов. Сначала был сделан рисунок пары воодушевлённых человечков, видимо, из того же хора. Один с клобуком, другой без. Потом вписывался текст, явные описки и вставки которого определены подспудным желанием втиснуть слово целиком. Сначала было написано бегло НАДО МИРЕ ЗЯТИ исключительно по автоматическому речевому слуху. Выпали  плохо слышимое Т и неслоговой Ў(зяти). Ошибки были тут же замечены и исправлены вставками Т и В (О добавлена ещё позже, когда включилось орфографическое сознание). Последняя строка писалась более бдительно, и последнее слово ЗИКЕ на всякий случай было перенесено. Важно, что оно чётко отделено пробелом от предыдущего. Это отдельное слово, по конструкции – в косвенном падеже: зык, т.е. голос (ср. укр. зик). Имеется в виду ролевой голос в хоре. ДОЛОЖ, будучи определением при зыке (взяти такой-то зыке), написано без ера или его «бытового» заместителя, как и ВЗЯТИ, в котором призвук невозможен из-за полугласной природы Ў. Значит, конец слова, как минимум, говорился глухо: долош, долоз/с, долок, долог/х/γ. По фото видно совсем нестандартное, уникальное для Онфима написание Ж (прорись не точна). Левая верхняя ветвь проведена дугой вниз как при царапании подобной ветви в гаммоподобной У, а центральный ствол и правые ветви в отдельности напоминают одну из версий К и части Ж (как в 201, справа).

            

Таким образом, по сочетанию отражённого украино-белорусо-русского произношения и технике видимого написания, Ж сомнительна. Могло быть написано долок, а потом исправлено в долоIк / долоук / доло-ѵк. Разное написание уком или ижицей, могло означать и одно произношение (долук/г/γ/х), и разное (долоук / доло-ык). По правилам лексической семантики (по Ю.Д. Апресяну), с зыке максимально сочетается либо долог (дологий-долгий, что вряд ли по смыслу, или дольный, делёный по диапазону, а то и низкий зык-голос), либо долоык, долык зыке. И возможное написание через I в пользу долык. Учитывая что хоры назывались в тропарях ликами, имеется в виду до́-лик, подпевчий зык (может, дополнительно, дол-ложенный, с большим диапазоном, от нижнего база-баса до верхнего тяна и ныва, тяноўа-тенора: это бы оправдало и сознательную технику правки под Ж). В целом получается ясная фраза, но грамматически не согласованная. НАДО МИТРЕ ВОЗЯТИ ДОЛОIК ЗИКЕ, надо Митрия взять долык зыка. Скорее всего ситуация гораздо проще: надо Митрия взять до лык зыка (зыков) – для лык, как помощника для хранения и перемены-доложи лык зыкам, возможно,  и записей партии на лыках (и конечно, лыками-лучами, позже называемыми крюками, невмами). Очевидная рекомендация Митрию, чтобы его приняли в хор. Можно понять, каков был бы статус Онфима, если бы он описывал расписание голосов и давал письменные рекомендации. Однако это было не письмо, во всяком случае, не отправленное, раз уж осталось в общем пучке. Максимум, грамота была показана учителю как оформленная просьба, пожелание.

Но, может, она была простым упражнением для себя, как и 206. В пользу этой мысли наводит странность: почти в каждой строке грамоты правка, сначала казавшаяся преодолением диалектных и детских ошибок, но выяснившаяся к концу как намеренная и очень умная. Если прочитать фразу без правок, но с учётом разного стиля букв в несколько другой огласовке, то обнаружится точный и совсем не случайный текст. НАДО МИРЕ ДЗЯТИ ДОЛОК ДЗИВЕ, надо (в) мире жати долок живе, т.е. не столько возделывать, сколько жать, смирно исполнять свой небольшой живый дол, надел и долю. Это явный, но несколько упрощённый, оттого и двусмысленный (то ли согласен писец, то ли нет), парафраз учительных слов. Чтобы уловить крайности, ср. Бытие 4:12: «И сказал Господь Каину..: Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». А также От Луки, 12 «Я не сказал: не возделывайте землю, но не заботьтесь. Делать Я не возбраняю, а запрещаю беспокоиться, то есть иметь надежду на самих себя».

Сначала было закреплено содержание, одна из хоровых идей. Показательно полное совпадение логики рисунков и основы текстов. А потом, после многократного перечтения, запись радикально переосмыслена, скорей всего по реальному поводу, и приспособлена к реальности как её предвосхищение.

Внешне всё в целом очень похоже на мастерскую игру с буквами и звуками, тут – шарада с буквой Ж (с тремя-четырьмя чтениями). Но по сути всё гораздо глубже и значительнее. Удивляет не только нацеленность на многозначное чтение, не столько многоразовое, сколько многосмысленное написание – которое бы читалось по-разному при перемене акцента восприятия. Если первое (многозначное углублённое толкование) ещё допускается христианскими книгами, то второе – исключено в отношении любого действующего Канона. Однако Онфим почему-то с лёгкостью потрошит и переделывает фразы. Очевидно, это является следствием не только техники учебных упражнений, школярских забав, но и старой русской, дохристианской книжности, которая тогда ещё была в обороте, если упоминать самое наглядное и короткое – рунической и глаголической (см. «Лексикон Масковичей» – https://inform-ag.ru/publications/403/, «Убоины глаголи» –  https://inform-ag.ru/publications/436/). Отсюда и слишком вольное отношение к каноническим христианским текстам: не просто личное переосмысление, но ощутимая ирония и спор.

Поскольку основой второй переправленной фразы был псевдобиблейский текст, понятно, что признаки украино-белорусского произношения нельзя напрямую приписывать самому Онфиму. Он только использовал их для своей игры. Значит, варианты произношения отчётливо осознавались. Чем бы ни была грамота в жанровом отношении, важнее, что по ней можно заметить фактическую языковую среду Онфима: русский с украинско-белорусскими особенностями произношения, с отсутствием «глухих», редуцированных гласных, еров. Кроме того нужно понимать, что неорфографическое написание, всегда кажущееся нам ошибочным по установкам нашей действующей нормы, может быть самым прихотливым, поскольку у рукописателя установка фонем ещё не выработана обучением. Ум подбирает буквы по позиционно кажущемуся переходному звуку. Ср. Е.А. Рыбина: «Главные отличия бытового письма… Там, где книжный писец употреблял Ъ и ѣ для передачи звуков О и Е, в бытовой системе использовались буквы О и Е… В отличие от книжной письменности, использовавшей церковнославянский язык, берестяные грамоты написаны на древнерусском, т.е. живом разговорном языке» (Образование в средневековом Новгороде // Историческое пространство и культурное наследие. Екатеринбург, 2000, с. 29-30 –  https://elar.urfu.ru/bitstream/10995/2785/1/pristr-03-04.pdf).

Понять реальную практику, эти простейшие ходы житейской мысли мешают только учёные установки, в данном случае – смешение написания и произношения, неразличение звука и фонемы, заданное школьное представление о состоянии языков в древности, невосприятие и непонимание древних форм и коннотаций и скоропалительное чтение по современным формам и смыслам. Лучшим известным примером (по сравнению с чтением «даты» в 206) может быть опыт чтения свинцовой грамоты 1, где сочетание «лони крили» долго понимали как «кровлю крыли», но оказалось, по Кузе и Медынцевой, «в прошлом году купили» (лони, подобно ноне; крили, крънути – купить) (с. 217). При этом ни их перевод («Отрока из Заозерья в прошлом году купили [и] суздалец Ходутинич возьми две гривны на нем [с него]»), ни данный на сайте («Заозерского отрока в прошлом году купили. Суздалец Ходутинич пусть возьмет две гривны на [свою] долю») до сих пор неадекватен прежде всего грамматически. Чтобы согласовать с грамматикой, нужно уловить не только значения, а мотивацию слов в уместной коннотации (а также смешение Е-И в окончании сказуемого): За Озерича отрока прошлогод крыл (вносил долю) суздалец Ходутинич. (Пусть) во́зьми(т) две гривны на ням (на долю).

Из этих замечаний ясно, что все установки, к счастью, в развитии науки рано или поздно естественно преодолеваются.

 

Ещё более продвинутая стадия освоения орфографии видна в грамоте 207.

Все исследователи хорошо опознают в ней куски псалмов, «фрагменты текстов из псалтыри» (Рыбина), в виде «обрывков фраз», ошибочно «повторенного слога КО», по Зализняку. Он же: «Опознаются фразы: яко со нами б ҃о; услышите до посл(ъдьнихъ земли); (обрати) личе твоє на раба твоєго б ҃о(родице). Между второй и третьей из этих фраз Онфим начал и тут же бросил еще два или три отрывка. При этом отрывки сцеплены между собой гаплографической записью; например, Онфим написал моли, а затем слог ли навел его на мысль о фразе со словами личе твоє, и он прямо продолжил: че твоє; недописанное посл(ъдьнихъ) превратилось в послу(шаите) (тоже недописанное)» (ДНД, с. 477). Нельзя не восхититься этим внимательным и остроумным сближением разных букв и фраз первоисточника. Но на самом деле гораздо вернее понимать и замечать важный смысл фраз и их свободное видоизменение свободным умом.

Текст читается легко, если усвоить онфимовскую «неправильность» не только книжной, но и бытовой орфографии, а кроме того и его случайные подстановки, не гаплологические, а логические (как контаминации фраз) и орфографические перескоки (далее выделены жирным). Яко со нами б ҃о / услышите / до послу яко / кожемо ли / че твое на ра / ба твоего б ҃о – так как с нами бог, услышите: да пошлю тако кожему-каждому личе твое на раба твоего, боже. О в ДО может быть объяснено, чтобы не копать глубже, гаплологией, по Зализняку (моторным оформлением начала по прежней фразе). Послю вместо пошлю обычно (при этом вместо книжного С, сбившись, начинал писать устное не то Ж, не то З: похоже всё-таки слышалось какое-то ДЗ-шипение), орфографически своеобразен лишь особый концевой Ϫ вместо Ю. Кожему вполне соответствует украинскому кожному-каждому, но вернее, что перед нами мотивационно чистое слово (кажему, указанному), от которого произошло переосмысление украинского (тактильно, кожно проверенному, а не просто указанному). Два О вряд ли по орфографическим причинам, но скорее под влиянием окружающего украинского произношения.

В целом признаки личной орфографии проявились именно в окончаниях. Это очень понятно. Когда вспоминаешь и пишешь сам для себя, концентрация в конце каждого слова падает, отчего недописки или ошибки.

Так или иначе у Онфима налицо восстановление текстов по памяти, оформляемое в его подвижной, ещё не до конца обретённой орфографии и с ещё не установившимся распределением лексики по нормативным стилям употребления. Вот почему в его каракулях проявляется так много реальной языковой ситуации и фактического мировоззрения того момента.

В том же ключе и грамота 331.

Она слишком оборвана, чтобы даже увидеть ключевые буквы. Но некоторые слова настолько характерны, что их можно опознать. Зализняк: «В конце с несомненностью опознается стих 1 псалма 6: Г'и не яростию (твоею обличи мене, ни гнъвомь твоимь покажи (накажи – Ю.Р.) мене). Предпоследняя строка содержит ключевые слова стиха 3 псалма 26: аще (въстанеть на мь брань), на н<ь> аз<ъ> (оуповаю). Первая строка, по-видимому, содержала словосочетание слово воплощено, записанное опять-таки с гаплографией (во вместо вово). Как и в № 207, записаны не целые фразы, а лишь обрывки фраз» (ДНД, с. 477). Не удивительно, что при таком точном видении Зализняк и подправил пару букв (в квадратных скобках).

го слово пло[щ]…

г[и] аще на не азо

г˜и не ѧростию.

По фотографии исправления видны лучше.

В первом случае либо Ѣ, либо В, либо Б, во втором – какая-то корявая Ю. На правом узком крае видны остатки букв, к сожалению, почти не дешифруемые. При внимательном изучении фотографии, увеличенной на сайте, можно увидеть, что в первой строке возможно правилась С в З, а далее не П, а обрезанная обрывом И, которая к тому же исправлена из N, а во второй не Ю, а йотированная Е.

Текст с вариантами таков: …гос(з)ловои(н) лоѣ(б, в)… гие аще на не азо [уп]… господи, не яростию [мене].

Если поискать в литургических текстах, то можно найти и не указанные источники. Вот ключевая часть тропаря праздника Святой Троицы: «Благословен еси, Христе Боже наш, Иже премудры ловцы явлей, низпослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную, Человеколюбче, слава Тебе». Остаточный восстановленный текст Онфима опять слегка переиначивает оригиналы, переводя лично на себя библейские акценты: (бла)гословон лов(ец/ цы явлей мно)гие. Аще на него аз уп(оваю). Господи, не яростию мене… Несомненно, Онфим искал в писании поддержку своим высоким намерениям и знаки своего посвящения. Потому-то он, неоднократно перечитывая свои записки, делал правки для уяснения и усиления своей цели воина господа и ловца человеков. Скорее всего, сначала он написал ошибочно «благословон», а потом, осознав посланное ему личе (т.е. лицо, выраз, облик, знак) Господа, мысленно остановился на метафоре «благо зло вои ловец» (благом является зло воина ловца явлей), но заранее просил пощады от бога за столь немыслимую дерзость. По жанру это только выглядит ученическим текстом, парафразом псалмов, но по сути является новым мировозренческим молитвословом личности, активно настроенной на познание и социальное действие. Уж не знаю, каковы были способности Онфима, но обычно такой уровень зрелости не бывает раньше 14-16 лет. Тем удивительнее, что он доходит, в сущности, до еретических идей. Как раз в момент обретения таких идей обучение и могло закончиться не по внешним (как предположенный экзамен), а по внутренним причинам. И уже нет нужды хранить свои детские опыты. Замечу ещё, что такого типа идеи тогда были вполне естественны для позднесредневекового европейского духа, разродившегося вследствие нарастающей самности индивидов децентрализацией стран и народов, Реакцией «тёмных веков», Возрождением, Реформацией. Новгородская земля от учреждения республики до основания Петербурга усилиями воинов-ловцов с огнём и мечом пережила это в самой острой форме.

 

Не касаясь больше содержательной стороны, важно отметить суть в наблюдениях о письме. При поверхностном взгляде легко перепутать признаки ученичества отдельного человека с признаками более простого по принципу письма, а всё это принять за признаки упрощения или деградации более сложного. Но как бессмысленно принимать каракули и ошибки первоклашки за регресс академика, так бессмысленно и более древнее считать искажением более современного.

Между тем так именно делает современная филология при оценке связи классического книжного письма и «бытового». Даже вот термин придумали снижающий и уводящий от сути дела. Бытовое тоже было книжным (несколько коротких книжных жанров показано точно). Эти варианты письма можно различать только по строгости орфографии: одна правильно, нормативно-устроенная, другая вариативно-устроенная. А до них вообще – неустроенная, случайная, долбанская, падонкафская, но всё-таки орфография. Едва появились буквы, рисуночные символы определённой конфигурации и исполнения, появилась и как-то контролируемая орфография, право-писания.

Хотя каракули самого Онфима во многих случаях ошибочны и примитивны, только кажется, что принципы его орфографии и его современников несут признаки происходившей тогда бытовой деградации книжного письма. Увы, так принято по внешнему наблюдению найденных памятников. Гиппиус вслед за Зализняком: «По мере того как берестяное письмо «демократизируется»…  качество почерков падает, а графические нормы все более удаляются от книжных стандартов» (Кирилло-мефодиевская традиция на Руси и берестяные грамоты // Славянский альманах, 2010, с. – https://cyberleninka.ru/article/n/kirillo-mefodievskaya-traditsiya-na-rusi-i-berestyanye-gramoty. Но найденное – это не всё фактически бывшее. Да, пока, по сведениям Гиппиуса, не известно «достоверных» образцов вариативного и неустроенного письма до крещения, т.е. до принятого официального появления письма на Руси. Поэтому можно утверждать, что «бытовая письменность на бересте возникает на Руси во второй четверти XI в. как побочный продукт развития церковного школьного образования». Но, во-первых, по принципу обозначения звуков буквами и сложности их ассоциирования бытовая орфография менее «устроена», менее организована, чем книжная. Во-вторых, она гораздо проще по освоению и применению. Вот почему технологически, по её поэтике, она должна была возникнуть раньше орфографически строгой книжной. Именно поэтому новгородцы книжную систему с «ненужными» буквами (Ъ, Ь, Ѡ и т.п.) осваивали для чтения переводных греческих книг на расширенной азбуке с помощью знакомого и привычного им дедовского письма. 

А если ещё привлечь тысячи более ранних памятников, будто бы неизвестных науке из-за того, что они зашифрованы хоть и проще по принципу, но ещё более непривычно, чем онфимовские, и прочитать их верно, картина развития языка и письма будет радикально другой.

---

Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Отье чтение Бояново. О славянских словесных древностях, шифре истории и ключе письменности. 2007-2008, 350 с."