Аварысклад

(Установление язы́ко́в по надписям из Надь-Сент-Миклоша)

6 января 2023 г. 14:04

Клад золотой посуды весом около 10 кг, найденный в 1799 г. недалеко от тогдашнего Надь-Сент-Миклоша (Румыния), до сих пор не имеет однозначной атрибуции. А.Н. Гаркавец: «Сначала Й. Хампель, Ф. Альтхайм и Н.П. Кондаков датировали великолепную находку концом IV – началом V века и объявили гуннским, а С. Младенов – гуннско-булгарским достоянием, а ещё конкретнее – сервизом легендарного гуннского вождя Аттилы. М.Д. Димитров, Д.П. Димитров и Н.П. Мавродинов приурочили клад к эпохе протобулгар и выдвинули мнение, что эти золотые сосуды булгарские и похищены из гробницы булгарского царя Аспаруха. Д. Чаллань и А. Рона-Таш отнесли его к VIII-IX или более поздним векам и признали собственностью аваров, а В. Томсен и Х. Мётефиндт – наследием печенегов, Ю. Немет и А. Альфёльди предположили, что от печенегов эти сосуды перешли к куманам-кыпчакам-половцам. Закопан клад, как мне думается, половецким ханом Котяном осенью 1239 года» (Надписи на сосудах из Надь-Сент-Миклоша // Эпиграфика Востока. 2019, с. 34-35 – https://arxiv.gaugn.ru/index.php?dispatch=materials.getfile&object_id=71645&object_type=pdf). И.П. Коломийцев: «Кому его только не (? – Ю.Р.) приписывали: от гуннов до древних мадьяр. Позже выяснилось, что древности  возникли приблизительно в VII-VIII веках… Эти изящные тонкостенные сосуды созданы руками ювелиров Карпатской котловины. Понадобилось специальное исследование венгерского археолога Чанада Балинта (Csanad Balind), доказавшего единство технических приёмов, применявшихся при изготовлении как данных изделий, так и при создании множества вещей из могил рядовых всадников Подунавья» (В когтях Грифона – http://kdet.ucoz.ru/index/glava_sorok_tretja_zakonnyj_naslednik_bajana/0-367). Б.И. Маршак, отыскивая «образцы для местных мастеров», видел в части сосудов по обработке и декору «эпизод проникновения на Запад хорасанско-среднеазиатской традиции VIII — начала IX в.», но и другая часть в византийской и «кочевнической, главным образом аварской традиции» не на много более ранняя (Маршак Б. И. История восточной торевтики III–XIII вв. и проблемы культурной преемственности. СПб., 2017, с. 320, 327 – https://www.archeo.ru/izdaniya-1/vagnejshije-izdanija/pdf/marshak-b.-i.-istoriya-vostochnoi-torevtiki-iii2013xiii-vv.-i-problemy-kulturnoi-preemstvennosti-pod-red.-v.-p.-nikonorova-vstupit.-statya-f.-grene.-2014-spb.-akademiya-issledovaniya-kultury-2017.-2014-678-s.-il). В отсутствие точной физической датировки очевидна тенденция к осовремениванию изделий на основе тех или иных стилевых признаков, от техники работы по золоту до палеографии.

К сожалению, и в последнем нет ничего однозначного. Клад вещей является также кладом надписей на сосудах в разных азбуках, стилях и техниках. Все сосуды, судя по сопоставимым размерам, технологии изготовления, эстетическим качествам, орнаментам и мотивам, подобраны (может, постепенно из подходящих предметов) как единый комплект, посудный сервиз для богатого ритуального обихода. Не случайно, в основе комплекта просматриваются пары сходных элементов: пары кувшинов, чаш, кубков, крестов, надписей, включая пару одиноких образчиков (плоское блюдо 8 и рог 17, безногий ковш 18 и горшок 19).

Часть надписей сделана мастером при изготовлении сосудов (пресс-гравировка пуансоном), часть набита позже, может, другим мастером, а часть просто нацарапана, возможно, очередным хозяином. При такой технической неоднородности не удивительна и графическая и языковая. В одних случаях наблюдаются скорее греческие знаки и тексты, в других – тексты неизвестным языком греческими буквами, в третьих – оригинальные рунические черты, считающиеся чаще тюркскими (хотя это давно подвергнуто сомнению, например, И.Л. Кызласовым, на основе простого сравнения конфигураций знаков: Рунические письменности евразийских степей. М., 1994, с. 38 – https://nbdrx.ru/pdf/bx0000143.pdf), в четвёртых – скорее рисуночные. Представление о разнообразии текстов и подходов толкования можно получить по сводке Ж. Войникова (Алано-древнеболгарская письменность. София, 2010 – http://biblio.darial-online.ru/text/Voinikov/08-5.pdf).

 

Чтобы верно оценить весь комплект по назначению в целом и по отдельным предметам и так установить конкретные задачи надписывания (ситуации нанесения знаков), пока что не хватает полноценного описания всех предметов, начиная с чёткого достоверного фото образцов и надписей со всех сторон, соотношения надписей на одном сосуде и точек их восприятия, прорисей фактических очертаний изображений и букв, нормализации и восстановления записанных предложений. Разумеется, что-то сделано. Например, короткий очерк с осетинской интерпретацией см. у Г. Ф. Турчанинова: Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. Владикавказ. 1990, с. 129-131 – http://apsnyteka.org/file/Turchaninov_Drevnie_i_srednevekovye_pamyatniki_osetinskogo_pisma_i_yazyka.pdf. Максимум данных, включая изображения надписей, транслитерации и переводы, свёл Гаркавец (тут приводятся в основном его репродукции текстов), но и по ним, несмотря на все усилия сопоставлений, нельзя точно представить картину письмен на каждом сосуде в целом, в их предписанном восприятии. Тем более точно не известно, когда, кто и в каких целях изготовил эту посуду, кто ею владел, к какой языковой среде и культуре относятся тексты. Нет ничего достоверного, кроме предположений, навеянных географией и временем, научно допустимым хронотопом находки, беря широко, гуннско-аварским, и их же гипотетическим языковым узусом (ирано-тюрко-хазаро-булгаро-венгерским). И все опыты чтения также остаются максимально гипотетическими и опровергающими другу друга, но в этом взаимном опровержении поддерживающими нереальность такого рода гипотез. И в сказанном давно нет новости. А.Е. Виноградов: «Из всех кандидатов во владельцы клада НСМ и претендентов на авторство его письменных знаков реальными представляются только авары. Если отбросить тюркскую версию их происхождения, то остаются предположения об их иранской, тунгусо-маньчжурской, монгольской, угорской принадлежности (соответствующим образом объясняются и некоторые надписи НСМ)»  (Этническая история Центральной Европы VII-VIII вв. в свете надписей Надь-Сент-Миклошского клада // Локус: люди, общество, культуры, смыслы. 2019, № 3, с. 57-58 – https://web.archive.org/web/20210515060423/https://cyberleninka.ru/article/n/etnicheskaya-istoriya-tsentralnoy-evropy-vii-viii-vv-v-svete-nadpisey-nad-sent-mikloshskogo-klada).

В силу такой неопределённости сейчас нет никакого смысла предполагать какую-то иную этничность авар или иной язык, чтобы сделать новые гипотетические чтения. Без доступа к самим артефактам единственно разумен пробный подход к отдельно выбранному номеру клада с тем, чтобы заметить ситуацию нанесения знаков, установить фактическую технологию письма (системную значимость знаков и орфографию), таким путём подбирая ключ чтения и устанавливая подлинный язык написания. Самыми важными экземплярами для этих целей являются, конечно, сосуды с надписями, сделанными скорее в момент их изготовления, которые к тому же легче опознать. Две одинаковых чаши с пряжками 9 и 10 подходят под это условие (хотя центральный внутренний круг с греческой надписью, как я понял, технически является вставкой, а ещё где-то с наружного бока есть руническая надпись). Центральный текст выглядит уже расшифрованным: христианский мотив креста подтверждается искажённым (технологически) греческим текстом-цитатой из Евангелия, по Б. Кайлю: Христос отпустил [первородный грех] людей водой и тем превознёс новый святой Дух (и от себя добавил: Итак, у нас есть миски для крещения) (Гаркавец, с. 42). Буквально так: ΧΡ (м)Ε(т)Α ΥΔΑΤΟϹ ΑΝ' ΑΠΕΛΥϹΟΝ ĀΕΙϹ ΤΟ Ν(е)ΟΝ ΠΝ ΑΓΗΟΝ – Христос через воду людей очистил – впустил (влил) новый дух святой. Χριστὸς, μετὰ, ἀνθρὡπους, πνεῦμα узнаны по двум буквам: Χριστὸς μετὰ ὕδατος ἀνθρὡπους ἀπέλυσεν ἀνεὶς τὸ νέον πνεῦμα ἅγιον.

   

Возможно, по заданию это поясные чаши священнослужителя для службы – для осуществления постоянного обряда причащения. Если они входят в единый комплект, то и другие сосуды должны дополнять именно эту религиозную культуру, хотя бы косвенно, минимум – через переоценку сверх весовой ценности сокровища неким новым владельцем. В таком диапазоне уже характеризуются умозрительные и практические интересы производителя (заказчика, мастера, приобретателя – без различения), но никак не этно-языковая среда производства и бытования. Гораздо более значима в этом отношении похожая несколько меньшая чаша 21, где крест спрятан в орнаменте, использованы более угловатые греческие буквы, но текст, очевидно, никак не читается на греческом языке.

Рисунок надписи, сделанный Й. Хампелем.

Развёртку надписи ведут от крестика (обычного в древних текстах разделителя синтагм, что есть не только на надписях на этих сосудах, но, например, и во множестве новгородских грамот): ΒΟΥΗΛΑ. ΖΟΑΠΑΝ. ΤΕΣΗ. ΔΥΓΕΤΟΙΓΗ. ΒΟΥΤΑΟΥΛ. ΖΩΑΠΑΝ. ΤΑΓΡΟΓΗ. ΗΤΖΙΓΗ. ΤΑΙΣΗ. Сразу нужно обратить внимание, что в оригинале не все знаки даны в регистре заглавных греческих (вместо Σ применена C, вместо Ω – Ѡ). Кроме того первая пара слов написана слитно: +ΒΟΥΗΛΑΖΟΑΠΑΝ • ΤΕCΗ • ΔΥΓΕΤΟΙΓΗ • ΒΟΥΤΑΟΥΛ • ZѠΑΠΑΝ • ΤΑΓΡΟΓΗ • ΗΤΖΙΓΗ • ΤΑΙCΗ. Это может быть технической ошибкой исполнителя (слияние точки и верхней оттяжки Z при избыточной плотности знаков) или копировщика (не заметившего точку на месте слияния). Но может быть и признаком того, что не все слова выделены точками-словоразделителями.

Обычно эти детали начертаний игнорируют, т.к. пытаются читать, как и в предыдущем случае, по узнанию цитат. Однако узнание не является чтением. Это не восприятие текста, а автоматическое припоминание прецедентов текста по аллюзии, по совокупности восприятий букв, и исправление его по контексту. Как приём узнание психологически оправдано, но работает только при повторе уже заранее известных слов и ранее установленного знания, т.е. по предустановке. Легко можно найти наглядные примеры в этом роде: «По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго унвиертисета, не иеемт занчнеия, в кокам пряокде рсапожолены бкувы в солве» (элементарные опытные пределы такого «псевдочтения» смоделировал Р. Алиев: О том, как мы ворпсиманием теcкт – https://habr.com/ru/post/148896/). Это могло сработать лишь в отношении библейской цитаты с явными греческими словами.

Увы, и дешифровку с неизвестного языка проводят исходя из заданных историографией имён (Бойла, жупан), которые вроде бы неоднократно, хоть и варьируясь, встречаются в разных памятниках (например из 10 в. Преславская надпись – по П. Добреву, http://odnapl1yazyk.narod.ru/pblang01.htm, с  и , Добруджанская надпись – по Д.П. Богдану, http://www.promacedonia.org/rs/rs1_9.htm, с ). С.Я. Байчоров играючи сделал сводку Сопанов в армянском, кыпчакских, огузских, карачаево-балкарских языках и памятниках (Древнетюркские правила правописания гласных букв и современные чтения памятников западнотюркской руники, с. 9 – https://disk.yandex.ru/d/riFdPbGd3MWUM). Наглядное свидетельство от Константина Багрянородного о «личных именах, указывающих на принадлежность сосудов», приводит Гаркавец (о «пачинакитских» фемах Цопон-Τζοπόν, Булацопон-Βουλατζοπόν на левобережье Днепра). Как раз на основе этих сведений последними держателями клада и авторами надписей считают печенегов (Гаркавец, с. 38-41). Однако видно, что полного тождества имён нет (боила, зупан – була, цопон), и даже у Константина имелся раздельный вариант: Βουλατ ζοπόν – булат зопон. Сходство, аллюзия нашего восприятия – конечно. Но почему вдруг нужно заключить, что надпись на сосуде иллюстрирует исторический трактат? Логичнее допустить, что старые типовые надписи на сосудах (стенах, камнях) превратно поняты и отражены в поздних исторических трактатах. Нет, сразу же учиняют правку текстов и подгонку под нынешнее знание, которое на самом деле является искажённой ретрансляцией полузнания древних свидетелей. При такой установке не имеет никакого значения подбор языка, с какого пытаются перевести.

 Тем более, что и язык практически без анализа применения греческих знаков в этом конкретном случае по установкам историографии (поскольку хоть гунны, хоть авары, хоть печенеги считаются, исключительно по традиции, восточными кочевниками) тоже задан как какой-то тюркский (шире – алтайский), иногда – иранский.  

 Вот примеры накопившихся переводов (с переводов, по фактам – с подборов слов сразу из целой группы языков, т.е. макаронически), намеренно обезличенных в силу их заведомой необязательности.

На тюркско-монгольской основе: «Зоапан Буйла приобрёл чашу, (эта) чаша для питья, которая была приспособлена зоапаном Бутаулом для подвешивания».

С помощью ирано-осетинского: «Чаша Бойла Зопана, сделана она Ботаулом, чаша для питья для окружающих Зопана».

С ирано-болгарского: «Буила жоапан подарил чашу эту Вутаулу жопану как знак священной клятвы».

С тунгусского: «Базилевс сместил Буйла с (должности) жупана; Базилевс признал и надзирает над Бутаулом как (новым) жупаном».

С протоболгарского: «Это чаша, которую жупан Бойла повелел украсить и подписать и из которой пьёт жупан Ботаул».

С кыпчакских: «Это чаша Буйла-Чобана. Когда он окончил свои дни, Ботаул-Чобан обрёл право носить эту чашу, он пьёт из неё».

Везде изменение порядка слов, перестройка предложения, вольный полёт коннотаций. Как заметил Коломийцев, «герои почти те же, и действия они совершают похожие, а веры в точность перевода почему-то с каждым новым вариантом становится всё меньше и меньше» (http://kdet.ucoz.ru/index/glava_pjatdesjat_vtoraja_gadanie_po_zvonu_kolokolchikov/0-389). Как итог, перевод с любого предположенного языка не может ни на толику отклониться от повествовательно-героического семантического задания (минимального в подарочной надписи), предписывающего фразе хроникально-владельческое содержание. Неуместное для чаши, но хотя бы, по О.А. Мудраку, – «для какой-либо стелы в столице» (Аварская надпись на сосуде из клада Надь-Сент-Миклош – https://altaica.ru/LIBRARY/mudrak/buyla-zoapan.pdf). Вовсе не критикуя очевидный разнообразный алогизм семантики, замечу вслед за Мудраком, что, считая надпись тюркской, почему-то «авторы оперируют славянским жупаном».

Впрочем, замеченный алогизм не устраняется, если заместить собственное имя нарицательным или перифразом, как это сделал Мудрак на основе чувашского: «Если князь, то в таком случае, как говорится, прославься! А вот – чаша, то в таком случае, опрокинь и выпей, как говорится».

Между тем Мудрак всё же делал анализ греческих знаков, но исключительно в том плане, как они могут выражать те или иные «общетюркские» звуки, к тому же – прямо акцентируя игровой характер своего чтения. Дескать, и так можно, и эдак, главное, чтоб помудрёнее. Даже если бы это делалось всерьёз, при всей высокоучённости проводимой Мудраком процедуры это пустое дело. Количество звуков, тем более букв в любом языке ограничено, а словоформ образуется бессчётно, поэтому нет особого труда, чтобы по собственному предпочтению подобрать сходные аллюзии, хоть созвучия-аллофоны, хоть графемы-аллографы. Именно поэтому значение надписи по Мудраку вообще произвольно аллюзивно, фантазийно. Будто бы чаша разговаривает со своим пользователем (допуская, что он не по закону пользуется, требуя доказать право пользования, а потом шизофренически говоря о себе в третьем лице). Такое сообщение – никак не владельческая надпись, а устное присловье, возможное при угощении гостя хозяином чаши, но в принципе не предназначенное для надписи на чаше. Как и в предыдущих случаях тут тоже неуместный жанр.

Все такого роды подмены случаются только потому, что при чтении совершают ошибку избыточного абстрагирования от предмета надписи, будто вычитали текст не на предмете, а в каком-то героическом  сказании или философском трактате. Это подмена не то что жанра, а просто текста, т.е. системы знаковой предметности (чаши с надписью – книгой с текстом или спикером со спичем) сразу заводит в неуместную систему ценностей и значимостей. Как ни странно, это так или иначе понимают все исследователи. Я уже упоминал некоторые критические замечания. Но можно продолжать без конца. Например, А.Е. Виноградов: «Попытки аланских прочтений письмен НСМ не более убедительны, чем тюркские версии, представляя набор личных имен и характеристик, не связанных с исследуемыми предметами или даже противоречащих содержанию последних», часто и «семантика отвлечённой поэзии» (Этническая история Центральной Европы У11-У111 вв. в свете надписей Надь-Сент-Миклошского клада // Локус: люди, общество, культуры, смыслы. 2019, № 3, с. 53- – https://web.archive.org/web/20210515060423/https://cyberleninka.ru/article/n/etnicheskaya-istoriya-tsentralnoy-evropy-vii-viii-vv-v-svete-nadpisey-nad-sent-mikloshskogo-klada.

Но, понимая это, не знают путей выхода за рамки историографических и лингвистических установок (прецедентов владельчества и тюркоязычности, пусть даже размытой). Так, Виноградов (по аллюзии сходства руники НСМ с «гото-латинской» надписью на ковельском наконечнике, читаемой как Spica[…] «острие…») произвольно предполагает за надписями на сосудах «язык местного романизированного населения» с употреблением греческих, латинских, славянских, аланских слов и аббревиатур и допускает на разных сосудах «запись другими алфавитами». Да, подобный факт уже замечен в упомянутой греческой надписи с её сокращениями. «Lingua franca Аварского каганата вполне мог стать дунайский или балканский диалект латыни, что мы и пытались доказать попыткой перевода рунических надписей НСМ. Отдельным вопросом является язык других надписей клада, сделанных разными вариантами греческого письма». Легко допустить, что авары были ярыми космополитами с целым интернационалом языков и письмен. Но настоящая проблема не в том, чтобы допустить, пусть даже по великому историографическому знанию, какую-то общую лингву и «тунгусо-маньчжурский язык собственно элиты авар» (на котором-де и сделана надпись на сосуде 21), а в том, как определить в «отдельной» неразгаданной надписи, какое слово на каком языке нужно видеть в конкретном случае? Чисто Spiцей, т.е. спиком с пикой в небо? Или это не спица, а срица? Вот, кстати, подручный пример непрерывных подвохов (из пяти словоформ в одном написании), заложенных в самой природе письма, с которыми столкнулись ещё наши предки, начав в доорфографический период (который историки и филологи по своим наивным установкам считают бесписьменным), по Храбру,  сначала с черт и резов, а потом с «неустроенного», спутанного греко-римского письма. Как я подробно объяснял в статье «Березанская рунная надпись» (https://inform-ag.ru/publications/339), перед каждым конкретным чтением требуется выработать научную установку чтения, отказавшись от внешне навязанной (традиционной, авторитетной, аллюзивной, симпатичной, выгодной). Там же показана технология образования установки (правильное вхождение в значимостный контекст – по различению знаков и узнанию предметов). Здесь сразу перейду к делу.

Чтобы уйти от случайных тыков в нёбо и избежать произвольно-установочного чтения, нужно для начала осознать, что вообще пишется на посуде. Прежде всего. Д.Д. Васильев: «Содержание надписей на сосудах, найденных на Алтае и Енисее, также предполагает их всеобщее чтение и понимание». В качестве примера тюркская надпись «Вкушай, добрый герой Умсуг!» (О распространении грамотности у древних тюрков // Средневековый Восток. История. Культура. Источниковедение. М., 1980, с. 53-59 – http://kronk.spb.ru/library/vasilyev-dd-1980.htm). Да, это простое и ясное пожелание на дарственной чаше. Ещё достовернее более современный и родной опыт. Вот призыв достатка на киевском глиняном кувшине XI в.: «Благодатна полная корчага сия». Или, позже, сентенция: «Много пить – дурну быть» (Г.В. Судаков. Были о словах и вещах. Архангельск. 1989 – https://www.booksite.ru/fulltext/sud/akov/byly/3.htm).

В каждом случае надпись является элементом нацеленного эстетическо-магического воздействия на потребителя (от украшения до внедрения концепта). Владельческие и вообще маркировочные надписи – это скорее внешние добавления, приписки, исходно – технологические риски, проявляющие реальный функционал предмета (вот почему они раньше любых других надписей). На технологические надписи, кстати, похожи некоторые процарапанные начертания на других сосудах клада. Очевидно, что они делаются на языке текущих пользователей, но не в общедоступном письме, а профессиональном коде. Когда ценность идеальных целевых смыслов (парадных надписей) угасает (или меняется), их просто престают наносить (или затирают). Чем непритязательнее технология, тем меньше она маркируется специальными формами. Наоборот, чем преувеличеннее маркер, тем значимее он для владельца, в итоге даже замещаясь именем владельца (якобы престижной вещи). Хороший древний пример – процарапанная гнёздовская надпись ГОРОУНША, не название содержимого корчаги, не имя владельца, а знак технологической проверки изделия: горунчая – горючая-грохочущая, т.е. закалённая и проверенная на цельность простукиванием и ответным звуком (объяснения см. в начале ст. «К чтению мифокарты русских секций ал-Идриси» – https://inform-ag.ru/publications/23/). Чисто технологическая надпись, знак качества, предписывающий более ценное пользование вещью. А целевое назначение такой многофункциональной посуды может меняться, поэтому и целевые надписи в быту делаются временными, менее заметными маркерами.

Историки постоянно путают два этих типа надписей, принимая одно за другое. Это всё равно как перепутать на одной кружке клеймо фабрики снизу на донышке «ЛФЗ», текст сбоку «Москва-80», а внутри на дне «И родина щедро поила меня». В каждом случае своё письмо (приёмы звукообозначения) и разный жанр (клеймо, реклама, эстезис). Когда знаешь по опытной передаче от собеседников приёмы письма в каждом случае (аббревиатура, сигнал, цитата) и находишься в актуальной с надписями среде (знаешь, что такое Москва, Ленинград, фарфоровый завод, олимпиада 1980, цитируемая песня), то легко восполняешь все пропуски, раскладываешь известную информацию по нужным полочкам и восстанавливаешь каждое сообщение до полноты. Именно это и называется читать.

О надписи на золотой чаше не известно ничего: ни письма, ни кода, ни обстоятельств. Только буквы и, предположительно, контуры слов.

Нужно заметить сначала конструкцию приборов. Т.к. это целый набор из золота, то понятно, что он имеет уже чисто ритуальный характер, не предназначен для обычного повседневного применения, а только для демонстративного – либо религиозного, либо гостевого. Но ритуальная форма всё равно сохраняет первичные технические и традиционные целевые особенности какого-то прообраза. В том числе – демонстративную значимость повседневного пользования, отчего и значение надписи должно соответствовать этой значимости. Это сразу исключает тамговые и героические значения, а требует обрядного.

Пряжка на чаше нужна как ухо для крепления на ремне. Если это походный поясной сосуд, то сам дорогой и мягкий материал к этому не располагает даже в случае разовых торжественных вылазок. К тому же с пряжками четыре сосуда. Не может такого быть, чтобы одна персона хоть при каком деле таскала на себе целую гирлянду. Допустимо лишь распределение в коллективной церковной службе. Но маловероятно, в силу очевидной парности посудин во всём комплекте. Остаётся, пряжки нужны для символической привязки – как указание на комплект пользования двумя персонами, тет-а-тет: на каждого по две разноразмерных чаши. Это исключает церковный обряд, а требует исключительно бытового регламента, который сохраняет старую форму притороченной посудной связки как постоянного парного комплекта для еды.

По конструкции чаша 21 не для питья: кромка внутрь (в отличие от кромок явных питейных кубков и одного ковша, как их можно разглядеть на фото) препятствует направлению и стеканию жидкости в рот, напротив – провоцирует натекание на губы (по усам текло, да в рот не попало). Тем более – металл – не для горячего питья (по типу позднего чайного блюдца). Это плошка-положка для сыпучей еды, вроде каши, плова, лапши, пасты, гуляша, рагу, запеканок, пирогов. Миска-сыпа для еды руками. Форма и размер (12 см в диаметре) для удержания в одной руке у рта подходящие. Кромка внутрь, будучи ребром жёсткости, попутно способствует отсеканию пищи и сниманию жировых капель с пальцев другой руки. Ранее упомянутая «греческая» миска в полтора раза больше и в качестве комплекта для еды служит, конечно, для омовения рук перед едой, во время и после. Это же поддерживает смысл надписи, «очищение водой». И по-русски такая называется миса (от мыта < мытса / мыться, не «уменьшительное», по Фасмеру, от миски, маленькой мисы, и не упрощение от лат. mensa стол, которое имеет лишь переносное значение кушанья, не посуды).

Таким образом, опознав, для чего мисы и сыпы, чтобы выбрать установку чтения, нужно на старте игнорировать историографические и компаративные предзнания, до сих пор заводящие в тупик, и выработать установку чтения знаков на каждом предмете отдельно исключительно по взаимоположению и созначимости знаков.

По всем признакам автор текста хорошо знал греческую азбуку и произношение и не мог путать их с латинским. В пользу этого – различение омеги и омикрона, наличие греческих диграфов ΟΥ [у], ΟΙ [ой / и], ΑΙ [ай / э]. Нестандартные для греческого ΟΑ и ѠΑ допустимо читать с учётом обычного в греческом слияния гласных (сочетания могли и дублировать друг друга, и превращаться в α или в ω) (М.Дж. Грешем. Учебник греческого языка Нового Завета – https://azbyka.ru/otechnik/Spravochniki/uchebnik-grecheskogo-jazyka-novogo-zaveta/23). Видимо, подобны и сомнительные для греческого сочетания дифтонгов с гласными ΟΥ-Η [уй / ой / и] Α-ΟΥ [о / у], если они, конечно, не в разных словах (на что похож второй случай). Значит, на фоне такой греческой правильности употребление C вместо Σ, Ѡ вместо Ω не случайно. Как минимум ясно, что С выглядит как серповидная или испорченная открытая (концевая) сигма ς (либо малая дзета ζ) или как намеренная латинская С [к, ц, ч]. Ѡ, написанную очень нестандартно, можно соотносить с буквами W или какой-то вычурной Λ, объединяя их произносительно как неслоговой у (сходный с современным английским W, белорусским Ў, польским Ł и подобным звуковым варьированием в/л в украинском). Ср. местное или индивидуальное произношение [долго, довго, доуго], что отражается по-разному в самых разных традициях письма. Однако ѠΑ по позиции в слове на фоне сходного слова все же воспринимается как гласное противопоставление сочетанию ОА. Это позволяет думать, что два разных графических сочетания в одном слове акцентируют разные гласные звуки, напрямую отсутствующие в греческом. Самое простое – услышать дифтонги как один звук. Долгий звук между кратким о и долгим α – это, конечно, ы, а между долгим губным ω и долгим α – это у (видимо, позиционно какой-то другой по сравнению с ΟΥ). Другое явное противопоставление гласных есть в паре ΤΕCΗ и ΤΑΙCΗ. Т.к. греческий дифтонг читается в более древнем (рейхлиновом) произношении как Э, то оппозиция в первом случае предполагает менее выраженный, редуцированный, краткий Э, неразличимый с И, что соответствует греческому эпсилону.

Формально, ещё до анализа словоформ, синтагмы и семантики, набор звуков ц, ч, ў, ł, ы, у, редуцированный ь, возможный по данным этой смешанной греко-латинской графики, прямо указывает на то, что произносительно язык надписи славянский. И это хорошо согласуется с тем, что, как упоминался Храбр, до кирилловской устроенной орфографии славянами применялись греческие и латинские буквы (протокириллица). Множество надписей в Болгарии в VIII в. сделано греческими буквами и по-гречески. П Добрев: «Всего было найдено 15 надписей или фрагментов надписей на протобулгарском языке греческими буквами» (Надписи и алфавит протобулгар – http://odnapl1yazyk.narod.ru/pblang01.htm). См. сводку В. Бещевлиева –  http://www.kroraina.com/besh/index.html.

В таком случае сходные слова с предположенными гласными, соответственно, ZыΠΑΝ и ZуΠΑΝ. Ориентировочно выделяется корень с чередованием ZыΠ / ZуΠ и аффикс ΑΝ. Такое сочетание звуков в аффиксе может быть суффиксом ан или окончанием с носовым звуком. Чаще всего ан > у, полные носовые аналоги имеются в польском: idę-иду, idą-идут, wodę-воде, wodą-водой (буквалистски: по воден, водом). Если так, то в польском же легко отыскивается и корень zupa-суп (zupą-супом). Не нужно думать, что записано однозначно польское слово, т.к. в греческом позиционное озвончение сигмы нормально, как впрочем, в русском, украинском (Ισραήλ-Израиль, Κοσμάς-Козьма, сбить [збит`], распить-разбить, розплав-расплав). Чередованием к суп- является корень сып- (сыпать, сыпан). От него же и название посудины сыпа (ныне плоские тарелки для вторых блюд, другие модификации предметов и слов: горшок супница, ёмкость зыба, анатомический зоб). Таким образом, надпись на сыпе что-то сообщает о насыпанном в неё супе (в значении отнюдь не жидкого, а зыбкого блюда). Поскольку буквы в двух этих случаях больше всего соответствуют польскому произношению, то и в других словах в первую очередь следует ожидать того же.

Очевидно, С передаёт ч или ц (ср. нынешнее пол. piec [пец] - печь, ciec [цец] - течь, ciecz [цеч] - жижа, т.е. течь, ciocia [чоча] - тётя). Необходим какой-то допуск для шипящих, без которых в славянских, а тем более в польском, не обойтись. Больше всего на эту роль подходит буква Г, трижды употреблённая явно в окончании перед передним гласным ΓΗ, провоцирующим (первую) палатализацию заднеязычного (в Ж) (на подобное же окончание похоже ГЕ внутри длинного слова с внутренней рифмой ΔΥΓΕ-ΤΟΙΓΗ). Да и в самом греческом Γ может претерпевать самые разные превращения (Αγγλία-Англия, Γιάννης-Яннис, γυναίκα-жена, жинка). Наконец, должны быть какие-то уловки для намёка на Ł. В первом слове, очевидно украинско-польском, он явно есть ΒΟΥΗΛΑ – буŁа (йл > Ł).

Для остальных букв нет оснований сомневаться в их греческом звучании. Конечно, нужно помнить ситуативно разное озвучивание самих греческих букв Υ (у / йу / и), ΟΙ (ой / и / ы), которое не приложить к буквам из анализа графики. Уже можно сделать транслитерацию кирилловскими буквами, уточняя неясности контекстом. Для начала действуем совершенно формально, с учётом ранее предположенных словоразделов, выбирая одно звучание для одной буквы или дифтонга (жирным выделены формально не решаемые места).

ΒΟΥΗΛΑ ΖΟΑΠΑΝ ΤΕCΗ ΔΥΓΕ-ΤΟΙΓΗ ΒΟΥΤΑ-ΟΥΛ ZѠΑΠΑΝ ΤΑΓΡΟΓΗ ΗΤΖΙΓΗ ΤΑΙCΗ.

Була сыпан тъчи дйуже-тижи бута ойул супу таж-рожи ит-дзижи тэчи.

Тъчи, очевидно, щи, точнее ща (в жр.р.). Исторически писалось как ст.сл. шти, др.р. сьти, пол. szczi-шчи. Русская форма тщи-тща вытеснена употреблением тъща-тщета (исходно жидкими, текучими щами, ср. серб. ташт-тщетный, наташте / наште срца – натощак, букв. на тощее / на щах сердца). Согласование щи с р.п. дюже(й) нормально. Но неоконченная конструкция (была сыпа щи дюже…) указывает, что дюже не определение, а обстоятельство к следующему слову тижи. Напрашивается по рифме к укр. дуже (пол. dużo) тужи, т.е. дюже туги(х), густых щей (бел. патужны-тугой; густой, затвердевший, чеш., словац. tuhý, пол. tęgi-крепкий, тугой; так оправдан и выбор ΟΙ как у). Но в этом случае для русского или украинского либо палатализация, либо окончание неуместны (нужно либо туже, либо туги). Выходит, ΟΙ требует другую реализацию, например, украинское и (ы). Словарь поддерживает уникальной формой тиждень, тижні (днi) – неделя, неделённые, стяжённые дни (в самом украинском мотивация утрачена). В таком случае русский эквивалент тяжа (стяжа, тяга, др.р. тяго, словен. tȇg, пол. ciąg), в архаичной форме, отражённой в ΟΙ, тыга / тыжа, откуда мотыга, тыка, тыкать, затычка, стегать, стёжка и застёжка, такая, как на этой миске-сыпе. Была сыпа щи дюже тяжи… В буквальном контексте видно, что щей в сыпу насыпано (диффузия глагольности и предметности, отражённая в написании -АН) больше тяжи-застёжки. Но ощутимая диффузия тыжи-тяги-тяжи-туги поддерживает и значение тугих, вязких, тяжёлых щей, дюже тяжи(х) щи. Именно поэтому языковое сознание воспринимало дюже-тяжи (дуже-туже) как связное словосочетание, фразеологизм, усиленный рифмой.

Бута – обычное оглушение и фонетическое написание бут-то < будь-то (по значению «когда», «если»), точно реализовавшееся в рус. буде, а по-разному в будь то, будто, укр. мабуть (< може-будь, пол. może być). ΟΥΛ уже не вызывает затруднения, т.к. установлено, что реализации Υ в русском и украинском разные по результату:  е – и. Рус. оел = укр. оил (ср. ст.сл. ѣсти, укр. їсть), в современной орфографии ої́л. Но правильно-то їв, ї́ла. Кажется, произношение зафиксировано украинское (икавизм), но форма лица записана как русская. Но точнее запись всё же ойул. Для украинского слуха ул – единый выделенный звук w, отчего и слышится оїв, но пока пишется по греческой орфографии, переходной в древнерусскую, ΟΥΛ. В русском, как и в случае дюже, восприятие и переразложение другое, с большей протезой артикуляции: ойw-эл, т.е. уел. Таж – что-то среднее между даже и аж, что понятно, т.к. оба слова производны из подобной диффузной формы (та ж, та же, да же). Союзное подчинение «буде… аж…» вполне современное. Таж рожи – вполне ясно, но слово рожа (в смысле «непритязательное лицо, у-рожд-енный облик») есть только в русском (ср. пол. ryj-рыло, róż-роза, ryży-рыжий, сохраняется сходство с латыш. rаžа-урожай). В данном контексте слово уже имеет экспрессивно-ироническую окраску. Значит, оно образовалось настолько давно и в таких обстоятельствах, что стало специфически употребительным в отличие от общеславянских лицо<леченый, рыло<роющий (при этом с латыш. rаžа через сходство сохраняется и единство обстоятельств). Ит-дзижи, по украинскому произношению, значение понятное – от жижи. Форма записи не только не установившаяся, но опять путающая звуки на стыке слов: ид-зижи / (в)iт жижи. Спутанная форма и актуальное тогда значение сохраняется в чеш. žízeň [зижен`] - смага (жировой налёт расплава), жажда. А укр. жижа сохраняет лишь детскую часть смаги «всё горячее и горящее». Но по созвучию возможно и от дзiжи-от жужи (жужжания), от дежи-из кадки, від діжі-от квашни-поноса (это поддерживает и пол. ciecz жижа, течь, dziurze – из дыры). Кажется, это случайные аллюзии.

Эта часть фразы вроде бы понятна (будь то уел супу – даже рожи от жижи течи). Но необходимо прояснить согласование форм. Рожи выглядит как мн.ч., течи то ли предикат, то ли предмет. Можно вообразить либо «даже роже от жижи течи» (т.е. роже претерпевать течей, истекания), либо «даже роже от жижи течь» (текти), либо «даже рожи от жижи течии» (растёкшиеся). Первые две версии предполагают ошибку записи, очень незначительную и даже незаметную для чисто слуховой, фонетической орфографии. Однако из шести случаев это будет одна ошибка. Маловероятно для такого тонкого слуха писца. Третья версия допускает грамматическую рассогласованность: уел один, а рожи многие. Это и вовсе невероятно. Проблема решается, если признать не современное, а древнерусское согласование: беспредложный местный падеж: даже (на) рожи от жижи течи (как раз с точной, уже ранее наблюдаемой диффузией действия и предмета). В таком случае сразу включатся как необходимая игра слов и попутные созвучия жужы, дежи, діжі (мотивы пука и поноса из переполненной кадки живота), течи пота и слёз от усилия и стыда.

Теперь фраза в целом. В украинизированной записи так: Була сипа тъчи дуже тиже, будь-та оїл супу, таж рожи вiд зижи тече (те́чі). Т.е. Была сыпа(на) щи дюже тяжи, буде уел супу, дажь (на) роже от жижи течи.

По смыслу фразы понятно, что она представляет собой приговор игрового речевого испытания едока, который всё же доел сыпу до дна и прочёл текст. С одной стороны это добродушное подтрунивание над невоздержанностью, с другой – нравоучение, чтобы воздерживаться впредь. В таком случае понятно, что эта сыпа предназначена для гостя, а не хозяина (его сыпа без надписи). При подаче еды в комплекте с мисой для омовения важно было не перепутать с виду похожие комплекты. Поэтому пары должны быть как-то маркированы. Насколько я уяснил, отличие между этой парой двух разных плошек есть. На одной из мис, 9, кроме выбитой центровой греческой надписи и выбитой боковой, процарапана надпись .

Как уже замечено, несмотря на доминирующее украинское произношение, причём архаичное, с признаками польских особенностей, и запись и фраза грамматически принадлежит современному русскому языку в том древнем состоянии лексической семантики. Это состояние ещё до древнерусского языка, не случайно обнаружен только один явный грамматический признак древнерусского и пара признаков становящейся древнерусской орфографии (намёки на редуцированный в тьчи и дажь).

Если попробовать установить хронологию языкового и орфографического состояния, то оно, конечно, принадлежит какой-то развитой стадии неустроенной орфографии со смешением греческих и латинских знаков и приёмов. Точных привязок ко времени сейчас дать нельзя, поскольку подавляющее количество событий языка и письменности вовсе не хронометрировано в силу их гипотетичности (или даже отсутствия для общепринятого научного сознания), а имеющиеся датировки памятников условны по установочному доминированию тех или иных историографических, лингвистических и палеографических гипотез. Мои поправки к общепринятым гипотезам (не считая ревизии общей теории в «Модели историко-языковых реконструкций» https://inform-ag.ru/publications/209/) даны, между прочим, в статьях «Выключение установок» (о логике начального становления современной буквенной письменности по колодке глаголической практической транскрипции – https://inform-ag.ru/publications/336/), «Березанская рунная надпись» (о технологической и генетической связи рунического и глаголического письма – https://inform-ag.ru/publications/339/) и «Насколько украинский является русским» (периодизация истории украинского языка по главным психофонологическим превращениям – https://inform-ag.ru/publications/316/).

В соотношении с чисто рунической березанской надписью (сер. 1 тыс. до н.э.) и смешанной, глаголическо-латино-рунической надписями на ковельском наконечнике копья (3 в.), тут виден полный отход от рун в парадных текстах (хотя изнаночно-маркировочные ещё ими изобилуют). По состоянию украинского языка заметна самая первая стадия его самосознания, ги-окорочение (проявляющееся в утратах, заменах и, j, диффузии л-в-у, стяжениях слов), очевидно, в самом его начале. На разобранном примере хорошо видно, что эти процессы были спровоцированы и шли под прикрытием смешанной орфографии, позволяющей разные чтения как букв, так их стяжений. По времени становления и доминирования греко-латинской письменности их тоже можно относить к аналогичному периоду (первые века нашей эры).

Кроме обнаруженной закономерности письменного воплощения и замеченных разночтений произносительно-языковых норм разных языков, в пользу подлинности такого чтения говорит и поэтика высказывания. По жанру это обычная для средневековья игровая сентенция, выражающая площадно-смеховой пафос как инобытие, бытовую параллель христианской культуры. Это особенно заметно в комплекте с мытной мисой, где использован христианский концепт, несомненно, в несколько ироническом, сниженном качестве. Как известно, христианизация славян началась где-то с 6 в. Диалог мировоззрений, конечно, шёл и до того. Поэтому изготовление посуды с упомянутыми греческими буквами нельзя датировать ранее середины 1 тыс.л. н.э.

 

Чтение этой надписи никак не помогает для уяснения всех остальных, поскольку в них применено другое письмо и, вполне возможно, другие языки в других ситуациях. Правда простейшее сравнение рунических надписей сразу позволяет заметить однородность выбитых и процарапанных знаков. Набивка иногда делалась по предварительным метам черт. Одинокое процарапанное слово из 4-х букв на кувшинах 3 и 4 () присутствует и в предложении с плоского сосуда 8. И в других случаях наблюдается повтор не только знаков, но и слов. Выделяются из целого рисунки на кувшине 2 без ручки и, как считают, «персидская» надпись. Не уверен, т.к. на части рисунка явна лигатура IХ, Иисус Христос . Как минимум, логичнее думать, как А.М. Щербак по другому поводу, о «случайных начертаниях, имитирующих руны» (Тюркская руника. СПб., 2001, с. 96 – https://vk.com/doc358527_456220198?hash=TiABoV1KdieLcTwKzgTD6ZgwSjQlDAAfFbZemwO9u4w&dl=NBs5jSz8szZmi6QkgPDNnn8SncOdJNNyr4iJsk9P1dz).

Можно предположить по единству ситуации пользования (ритуальное вкушение бренных и вечных яств), что все это части одного текстового жанра, с каким-то умыслом написанного на разных сосудах с разной чёткостью и разной открытостью для чтения. Как ясно из двух предыдущих надписей – частью для парадного представления, частью для маскировки действительного смысла от непосвящённых. Такими, конечно, могут быть только высокие гости-соседи, владеющие греческой системой ценностей и письма (или какой-то широко известной, официальной – латинской, франкской, германской, скандинавской), но никак не местной обиходной тайнописью. Значит, по этому письму мы уже точно что-то узнаём о местных пользователях сосудами. Для начала – что они пользовались не упомянутыми языками и системами письма. Вот почему для разгадывания ни в коем случае нельзя искать какие-то близкие или далёкие прецеденты письма, чтобы не подменить местное каким-то другим. Нужно попробовать установить значения знаков исключительно по позиционной повторяемости знаков в соотношении с функциональным обликом подписанного сосуда.

Больше всего, 5 раз, повторяется, с небольшим варьированием 1, 4, 9 знаков, выбитая надпись: на паре мис для омовения рук, на роге, на паре бокалов (чаш на ножке для питья). Ср. прорись с мисы 9  и транслитерацию с рога 17 и бокала 22 . Это явно комплект для утоления жажды, постоянный атрибут любой трапезы или просто питейной церемонии. Онтологическая цель воды (вина, мёда, пива) (парахристианского очищения) уже была отмечена центровой надписью в мисах. Значит, сбоку, но на виду, может быть техническое, но демонстративное добавление – ярлык, герб, лейбл. Учитывая, что на одной мисе ещё возможно процарапано указание на хозяина трапезы, а может гостя, , , напрашивается, что выбитые надписи – это название, официальный знак княжеского двора. Бросается в глаза, что в процарапанном слове почти все те же знаки, как и в выбитом, но в другом сочетании. Из разницы сочетаний легко понять, что это буквенное письмо, с чередованием согласных и гласных. По внешнему сходству некоторых знаков слова похожи на греческие, а больше латинские с характерными окончаниями – -ос, -эс. Это если читать слева направо. Но сами знаки этого гипотетического окончания выглядят как глаголические квадратный От, угловатый Есть и рукописный латинский s. Странная смесь и в остальном: что-то напоминает финикийские знаки ( h, а), руны футарка (ᚮа-о, ᛋс-ш, ᛏт-д), тюркские руны (>,), глаголический Како , пиктографический серп. Но это лишь констатация. Например,  Кызласов видел в тисском алфавите (т.е. с сосудов НСМ) много «не имеющих подобия» знаков и косвенно допускал производность «плавно изогнутых» тюркских рун от германских угловатых «резных» (Рунические письменности евразийских степей. М., 1994, с. 36, 238 – https://nbdrx.ru/pdf/bx0000143.pdf). Ю.А. Мансуров варяжские и сибирско-тюркские руны различал, соответственно, как княжеские и народные варианты одного источника (Значица. М., 2007, с. 72 – https://obuchalka.org/20190925114186/znachica-mirovoi-alfavit-zakoni-istoricheskogo-slovoobrazovaniya-mansurov-u-a-2007.html). Подобные типологические наблюдения, верные сами по себе, не раскрывают ни генеалогию, ни закон местного означивания, ни системный репертуар знаков, а наоборот, если их придерживаться, привносят инородное, не то что иноземное, но прямо иновременное (современное типологическое) толкование.  Очевидно, код чтения не принадлежит ни одному упомянутому типу письма. Условно говоря, – это точно не хозяин ЗАЭС / СЭАЗ или гость НАЕЗ /ЗЕАН.

Нужно решить сначала проблему направления чтения. Хотя в уже прочитанных надписях был один порядок, обычно рунику на сосудах читают наоборот справа налево. Из аргументов весом технический. Одна надпись сначала процарапана в правой части строки для разметки, а затем набита поверх с уже правильным распределением знаков по строке, со смещением влево. На самом деле такое двойное нанесение выбрано не только для правильного размещения знаков на строке, но и для избегания ошибок при набивке слева направо. Мастер в последовательности этого правильного чтения и механически копирует временные знаки в пустые поля, а затем поверх уже не нужных рисок, и контролирует себя чтением написанного чистовика. Да и лигатура IХ нарисована в традиции чтения слева направо сверху вниз. Так что читать следует в привычной последовательности.

Первый знак в приведённых словах зеркален латинскому N, который есть и в других случаях. Однажды в явно латинском виде DN, что неоднократно замечено и истолковано. Виноградовым очень к месту в силу предположенного романизированного койне для Аварского каганата: «Византийские дары-награды варварам, в т.ч. в виде драгоценной посуды, именовались по римской традиции dona militaría. В этой связи, как нам представляется, первые знаки DN в указанной надписи могут читаться как D(o)n(um) или D(o)n(a), т.е. "дар"» (указ. соч.). Но по типу сокращения распространённых тогда сакральных имён вернее апеллировать к другой, обычной латинской ритуальной аббревиатуре deus или dominus noster (бог, господин наш) (Гаркавец, с. 49), что точно соответствует уже замеченной околорелигиозной игре. Но вряд ли N, прямой и зеркальный, выражает латинский звук во всех случаях.

Латинское обращение к богу присутствует во многих церковных ритуалах, в том числе в обряде причащения вином и хлебом. Кстати, похож на хлебницу непарный плоский сосуд 8, на котором текст с DN и изобилием словоразделительных крестов: . Это явно молитвенный оборот, мысленно повторяемый при взятии и преломлении хлеба. Если приложить то же количество слов, получится что-то вроде: deus noster, пребудь с нами, аmen. Тогда на двух кувшинах, очевидно для вина (крови Христовой), процарапано, в рамках того же язычески иронического шутливого обряда возлияния, то же слово аmen. Но во всех случаях не латинские буквы, как DN. Тогда, может, написано амин(ь), амьнь, если предыдущая надпись включает славянские слова. Предмет диктует жанр сообщения, а типовое значение жанра задано. Поэтому подбор знаков и слов можно делать не только формальный, но смысловой и целевой, а если он соответствует употреблению предмета, то и действительный.

При допущении аминя сразу ясна половина знаков в четырёх упомянутых надписях. В слове  с ранее предположенным S в окончании читаются три буквы (допустим для эксперимента авторитетные прецеденты): -nas, -νας. Если это указание на хозяина, то вряд ли это лат. anas-утка, unicus-единственный или греч. ὄνος-осел, κνῖσα-жир. Но возможно греч. ἄναξ [анакс], владыка, хозяин. С таким же успехом возможен и славянский аналог КНАС, КНАЗ (может, пара з-ж КН`АЖ, ср. пол. kniaź). Уже сказано, что выбирать нужно не греческое слово. Но легко и проверить подстановками в другие надписи. Греческое А в других случаях не даёт ничего. Наоборот при славянской подстановке. Первое слово «гербовой» надписи на пяти сосудах читается подходяще как КИАН или КИАВ (с лабиально-сонорным w, отчего и сходство начертаний с Н). Проверяем по присловью с хлебницы: DN з--ав -нав амин. Первая буква в третьем слове по типу сходна с З (Ж), но проще, т.е. артикуляция с меньшими усилиями. По виду буквы напрашивается С (Ш). Получаем СНАВ, восстанавливаем призвук w  – снавь, снова (< с нави / нови, т.е. новое из смертного). Вторая буква во втором слове также сходна с З, но наоборот сложнее, значит подобный звонкий согласный труднее. Самое близкое – дзета. Сочетание ЗДЗ естественно произносится как ЗД. Слово в контексте фразы восстанавливается легко: бог наш здрав снова, аминь. Опять слегка сниженное цитирование христианской мысли (похоже на кальку с чего-то вроде deus noster vivit iterum или deus noster valet iterum), что можно принять и за чистую монету, как страву-поминовение вместе с почётным гостем-христианином (тем более, что это будет устно, со слов переводящего хозяина), а в кругу своих – слегка улыбнуться хлебным тостом (с поеданием тела Христова).

По уже рассмотренным примерам видно, что нет не только строгой орфографии, правил применения того или иного знака, но, наоборот, знаки, имея для автора приблизительный набор звучаний (аллофонов), грубо приспосабливались под позиционно слышимый звук, но по тонкому замыслу (здрав-страв, снова-с нави). Не составляет большого труда путём подстановок в слова и позиции, а также по соотносительной систематике знаков и, параллельно, систематике славянских звуков подобрать и выверить значения всех букв во всех надписях, а затем и уточнить систему означивания, восстанавливая произношение. Принцип и технологию я демонстрировал в статье о Березанской надписи. Сейчас нет цели выводить дополнительные  детали русского и украинского произношения, сверх уже выявленных и не так уж сильно отличающихся от современных. Поэтому сразу покажу предварительный результат чтений, отражая внимание на сосудах в последовательности трапезы.

После омовения рук в мисах, тут же наполняемых водой скорее всего из большего кувшина без ручки (малый с лигатурой IХ – с освящённой водой для питья), гостям предлагается еда и вино.

Упомянутые сыпы с супом подаются вместе с мисами. Комплект князя хитро помечен не по сыпе, чтобы не привлекать внимание гостя, а по мисе (на обеих по две демонстративных греческих надписи, лёгких для понимания гостя, приятных и отвлекающих внимание). Только после съедания супа подготовленный эффект шутливого осмеяния обжорства выявляется. Вместе с супом (или сразу вслед) приносят что-то горячее, сковороды 15 и 16. На них и процарапано - БРИАН, т.е. прянь (Б – случайно записанное озвончение, ср. бранить, перечить, прения), пряное (праное-огненное-печёное, ср. серб. печење-жаркое, то же пол. pieczeń). Процарапанные надписи, очевидно, сделаны как метки для обслуги (прислуги и контролирующего стольника) – чтобы избежать путаницы и регламентировать последовательность подачи.

Вино тоже должно быть на столе под рукой сразу после омовения рук. Т.к. винных кувшинов (с ручками) много, они подаются в определённой последовательности. Размеры их сопоставимы, последовательность определяется гравировками, картинами для обозрения, однажды установленная, затем маркирована надписями.

Видимо, сначала кувшин 6. Снизу на дне процарапано не в строку и вразнобой, как бы в три приёма:

ВНИЩИ ОСИ. УЧАН. ДВА. Очевидная игра слов с украинскими элементами: внищты-внести ось (этот, первым) учан (начальный, учебный, пробный чан) / эти учаны – два и на двоих; внищи… – уничтожь (выпей); внеси усы в чан (т.е. попробуй, ср. укр. внiсши, ось, усы/вуса). Поскольку использован парагреческий диграф OI, выстроен ещё один намёк: вн исуоси учан два (вино-вины иисуса, учёного дважды, двойной чан).

Кувшин 5, процарапано  : ИЩЗЁ СНМ, ещё с ним, народно-этимологическая орфография ещсё, йще-йде з ньм, с ним – для ещти, з`їма, няма-пробы, т.е. второй кувшин в паре к прежнему.

Упомянутые кувшины 3 и 4, процарапано : АМИН, амьнь [амыйнь], амінь, т.е. завершающие.

Чарка для питья 11, процарапано: ЁИ, т.е. оёй (предостережение против очередного возлияния).

Бокал 23, процарапано : СВЫНУЧАН, свину чан (тоже с украинским акцентом, без точного различения в позиции ферта Ф и W). В русской транскрипции со-выну-чан, сородичу и соправителю по вену, прирождённому порядку, иначе с-вена-чан (что и даёт на слух оглушённый ф). Видимо, с ожиданием, что гость напьётся и будет пить не из чарки, а из бокала, неудобного для питья. Очевидно, что маркированная миса «князь», сыпа без надписи, чарка 11 «оёй» и немаркированный бокал 22 предназначались для хозяина, чтобы не осквернять питьевую посуду хозяина чужими губами.

Наконец, пятикратно выбитая для демонстративного обозрения надпись : КИАВ ИД РОЗ(Ж), Киев от Русь (Кыйав вiд Рынщь, ср. пол. Kijów, ryś-рысь, Ruś-Русь), т.е. Киев как часть Руси (произносительно оба имени ещё архаичны; на мисе 10 под предпоследним квадратным О ясно просматривается процарапанный латинский V, в такой позиции обычно читаемый как у, ы, и: Rvssia, dvkatvs ещё в 16 в. на множестве карт – http://www.raremaps.com/gallery/enlarge/24163). Два варианта с латинским N, , возможно умышленных, дают НИАВ ИД РОЗ, неявь от руси (неявная Русь и неявная рознь), т.е. намекают, может фантомно (по позднему внушению графики), на скрытное управление из Руси, а то и разрыв с Русью, на двусмысленный статус этого княжеского двора. Тем не менее в целом такая надпись обозначает верховно-княжеский уровень предметов и указывает на подлинную ситуацию и сложность отношений внутри большой Руси. Она соответствует реальной проблематике Аварского «каганата», Авароси, точнее – Оборского соуза, т.е. оборонного союза славян, собранного за несколько веков усилиями вынов Руси (с греческих свидетельств ошибочно читаемых за гуннов). В этом контексте проясняется предыдущее чтение «со-выну-чан». Явный намек на соправление Бледы и Аттилы, т.е. местного Влады-ки и Ладилы из центра Руси (подобная же иерархия открывается из чтения надписей на наконечниках копий, найденных на Украине, в Германии и Норвегии) («Из углов историографии» – https://inform-ag.ru/publications/367/). Замечу между прочим, что маркировка княжеского двора вполне в духе старой традиции, которая была обнаружена на глаголическо-рунических надписях на псалиях сер. 1 тыс. до н.э. (Волгария) («Березанская надпись»), а о Волгарии писали все древние источники, пока неправильное прочтение не заменило реальность мифом Булгарии (https://inform-ag.ru/publications/19/, https://inform-ag.ru/publications/234/, https://inform-ag.ru/publications/233/).

Если осознать логику этого рунного означивания, то нужно отметить первое, что не только по внешней типологии вид начертаний (с небольшими вариациями почерка), но и озвучка периодически совпадает с известными образцами букв либо полностью, либо по типу.

Как греческие или латинские буквы. использовано как (греческая, латинская, этрусская) вита-бета В, ситуативно редуцирующаяся по произношению или традиции (σύμβολον-символ, βράχος-камень = прах, βυθός-пучина, дно, μπανάνα-банан, barbarus-варвар, duplex-двойной, дубль).

Y – ипсилон Y в древнем (финикийском) виде со значением v (εὐγενής, Europa), а его (этрусская) модификация  в значении латинского i/j. От него модификация для  совсем краткого, выраженного коротким стволом посредине строки, I.

Буква , кажется, не имеет прямых аналогов в финикийской , греческой, латинской А: не тот разворот и отсутствует перекладина. Однако строчная альфа на самом деле представляет собой скорописную завитушку, без отрыва рисующую прямо финикийский знак: . Угловое схождение чёрточек без кружка и зеркальное отображение даёт искомую букву. По сравнению с греческой скорописью угловатая скоба в технике рунного реза является более древним начертанием. Не случайно и греческая альфа, и кирилловский аз в уставе (древнейшем стиле) писался (тем же скорописным, но прямолинейным ведением трёх начерков) как крышечка

  – схематическая, «примитивная» омега Ω (аз с кружком, развёрнутая альфа), а – модификация, указывающая на дополнительные призвуки (из-за стяжения губ и прононса).

 соответствует греческому ро Р в его раннегреческом звучании [rh] и облике, похожем на латинскую D (и это, очевидно, отражает произношение русского Рхынщь, что сохранилось и во множестве написаний в других древних источниках).

 – очевидный схематичный вариант греч. дзеты ζ.

А  – неочевидный вариант концевой сигмы (её нижней части), точнее – их, дзеты и сигмы, древнего истока через стигму ϛ, которая дала и латинское S, Z, и славянскую дзело (в том числе зеркальную Ƨ).

,  и  – варианты, показывающие отсутствием и опусканием левой ветви колебание тона и шума (свист с-ш, звон д-з, шипение з-щ).

По факту, и   – зеркальный вариант Z [с-з], и  – сложно-угловатая модификация дзеты [ш-щ], но генетически наоборот, т.к. стигма родом именно от угловатой финикийской формы шин , по линии тождественной с этрусскими .

Избыток букв для с виду сходных звуков связан с тем, что ещё не разобрались полностью, как различать их, например, свистящие, шипящие, аффрикаты. С, З, Ж, Ш, Щ, Ц, Ч ещё не существуют для сознания как выделенные фонемы-буквы, но только как типы-символы аллофонов, лучше всего передающихся диапазоном от одного аллофона до противоположного.

И это вполне подтверждается другой частью знаков, типологически сходных с «германскими» рунами. Не считая [б, п], [с], I, отмечу только оригинальные корреляции. , обычно читаемый как th, в этом случае подобен линейке аффрикат тс-ч. [t], как стрелка, но с оперением , выражает, как минимум, т-д (если не было в репертуаре простых «германских» стрелок). Руне  соответствует ᚰ [on] с небольшим варьированием вида и произношения (гласный призвук для Н, мягкий-носовой). Наоборот, является древним вариантом ᛜ, как считается, носового энга. Но в этом призвуке, правда, нет исходного гласного скольжения ы-у-i, которое адекватно стало выражаться только в кириллице с введением диграфа Ъ-I (в котором прямо упакованы крайние аллофоны). Значит, прямоугольник для Ы появился в другой системе.

Например, округлый хер  в угловатой глаголице мог выражаться прямоугольником с хвостиком . Я уже замечал, что ер образовался от хера даже по имени (упрощённый округлый хер стал изображать в кириллице ер-ерь, сначала без их различения). Видимо, квадратный хер без хвостика выполнял ту же функцию до создания кирилловских знаков. Для отображения «хриповатого» ера в Рхынщь (т.е. ера после хрипа) он подходит идеально. Замечу, что тут [хый] передаётся древним хероером (в традиционном написании имени). На ковельском наконечнике, как и в слове ВНИЩИ, уже модерный греческий диграф I.

Эта версия поддерживается тем, что и все остальные знаки НСМ выглядят как упрощения соответствующих глаголических: ферта ᛰ для [ф-w], он  для [о-ё], для  [м] – мыслете в древнем, более прямоугольном виде, первая в ряду  (ср. и позднюю стилизацию ). И другие сходства можно расценивать как угловато-треугольные аналоги глаголических: веди  для Y, юс м.  для . По технике начертания, такие «упрощения» деталей при сохранения схемы знака, конечно, легче для исполнения, отчего и первичны. Наконец, в рамках этой же рунической фонологизации ясно, что и связан с глаголицей. По звучанию в образцах НСМ это краткий, запертый и. Запирание даёт характерный ги-призвук с фрикативным г или йотом: иг, ий. В силу концевого оглушения в дальнейшем легко переосмыслить как ИК, так и меняя графему для како. Кстати, более древний како выглядел подходящей для  закорючкой. Вот ряд превращения знаков из А.М. Селищева, проясняющий логику начертания  (Старославянский язык. Ч. 1. М., 1951, с. 45 – https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/5/59/Старославянский_язык_часть_1_-_Селищев_А._М._%281951%29.pdf). С точки зрения произношения, старый звукотип ИКа распался, и два разных края озвучивания подошли к фонемизации. С точки зрения технологии, был либо сразу И-К в виде лигатуры (с двойным значением), либо рунный иК, которому добавили подстрочный штрих, чтобы обозначать И(к). В результате безотрывного написания изменили форму и стали считать её базовым К. А новый Ик-иже глаголицы вылупился из того же знака с новыми технологическими добавлениями:  (параллельно исходный знак просто переосмыслялся в греческую иту H, современную кирилловскую И). Очевидно, эта рунная систематика существовала до полноценной разработки глаголицы (что и было предположено мною из сравнения идей, эйдоса и технэ, руники и глаголицы; см. «Березанскую надпись»).

Сейчас из знаков НСМ без прецедента остаётся только графика  [w-в]. Прямо под финикийский со звучанием [h] не подводится. Если только не предположить ещё более древний звук «хув» [huw], звук пролетевшей стрелы, что знаком и нарисовано (односторонне оперение стрелы, дающее повышенный звук). Тогда исток рун НСМ нужно относить к ещё большей древности, как это уже и просматривалось в связи с другими буквами. Не трудно вообразить, например, как из стрелки с оперением путём удаления центрального ствола и слипания углов образовалась греческая / кирилловская Д:     / → Δ / Д.

Прошу заметить парадокс. В рунах НСМ установлено сходство с более древними греческими, латинскими, германскими и глаголическими (прямоугольными) начертаниями (от них нужно отличать их более позднее воплощение в массовой угловатой хорватской глаголице). При этом латинские, греческие, германские знаки считаются более старыми по происхождению, а глаголические (кирилловские и пр.) молодыми. Это элементарная аберрация, связанная с тем, что неверно датируют памятники по историографическим данным и читают более древнее по шаблону якобы историографически несомненного. На деле было гораздо сложнее. До установления письменностей (т.е. «национализации», с полным слиянием их с языком и народом) все близкие формы развивались параллельно со взаимовлиянием и взаимоперетоком, и так происходило совершенствование письма. Любой текст на предмете нужно рассматривать как определённую хронотопическую стадию превращения. Чисто технически, по преобладанию прообразов, знаки НСМ – это более ранние варианты греческого и латинского письма, дольше сохранявшиеся в обиходе на Руси. По принципу это в самом деле руническое письмо (значимы положения ветвей относительно ствола), уже частично замещаемое кодифицированными латинскими и греческими знаками. В связи с этим ясно, что и все поздние рунические письменности – это местные временные стандарты, которые возникли по обстоятельствам различного памятования прошлой системы письма, бывшей в обиходе ранее, но зафиксированной на той или иной стадии кодификации, подстраивания под новое авторитетное распространённое письмо.

Не буду уж распинаться о ситуации в обществе и науке, абсолютно исключающей показанную реальность и не допускающей славянское чтение рун даже в виде постмодернистской игры. Тем более, что «славянские» постмодернисты в соответствии со своим идефиксом на любом осколке прошлого всегда читают одно и то же: храм Яра, Мара или Макошь. Первый предварительный опыт понимания архаического типа рун есть в моей книге 2007 г. «Отье чтение Бояново», к сожалению, на основе неаутентичного их изображения (с сомнительной копии А.И. Сулакадзева Гомов Бояньих – https://inform-ag.ru/publications/24/) и без возможности тогда сверить с другими древними системами письма. Поэтому там полно недомыслий (в отношении системы знаков, но не системы семантики и значимостей). Требуется большая специальная работа, чтобы разработать типологию знаков, годную быть предпосылкой для восстановления исторического развития письма (т.е. построения схемы его филогенеза). Но эта работа не может быть проведена без проверки чтений основного корпуса всех надписей. Лишь доказанные фактами чтения значения знаков могут дать надёжную почву для обобщений.

Если привлечь для контекста уже проверенные мною чтения древнего смешанного письма, то по особенностям написания (палеография), состоянию языка и орфографии (не компаративное языководство, а гумбольдтовское языковедение) и внутреннего хронотопа (поэтика) этих высказываний всё в целом нужно располагать в такой последовательности (в скобках принятые датировки):

Березанская руническая надпись (11 в.) в кирилловской транслитерации: Крымѣ Корчѣ ҂20-10-400 цѣжѣ ѣ у тѣр кый уѣ гыкы сѣм.

Руническо-глаголическая надпись на саратовско-самарских псалиях (7-6 вв. до н.э.) , (в)Олкариѣ.

Руническо-глаголическо-греческая надпись на ковельском копье (3 в.)  (щыралѣт / тѣларыщ).

Руническо-глаголическо-греческие надписи НСМ (8 в.).

Хоть это и похоже на ряд относительной хронологии, опровергающий прежние, в основном палеографические датировки, нельзя утверждать, что этот ряд точен. Два случая из четырёх представляют собой однословные надписи, к тому же традиционные, ярлыковые, по которым можно оценить особенности начертаний, отчасти и орфографию, но не текущее состояние языка. Тем более, что в ковельском слове заложена многоплановая мифопоэтическая игра, конструктивно гораздо более древняя, чем отражённая палеографическая особенность (греческого знака и греческого диграфа с руно-глаголическим отзвуком). Может быть, древний хронотоп привнесён традиционным копированием слова с эталонных прообразов, без ясного сознавания смысла, уже архаического в момент копирования. Для точности датирования необходимо иметь, по возможности, физические и технологические датировки предметов (спилов ракушечника, кости псалиев, параметров золота со всех сосудов, металлов наконечника). Опыт показывает, что датирование по стилям орнаментов, знаков, высказываний очень часто является не то что ошибочным, но прямо путающим прообраз и копию (напомню Опукский камень или коллизию всё ещё якобы невыясненной зависимости «Слова о полку Игореве» и «Задонщины», что уж говорить о Влескниге и т.п., к чтению чего ещё никто даже не приступал).

Понятно из-за недоступности упомянутых ценных артефактов (или даже их утраты), никто такой работы без ажиотажной социально-политической цели проделать не сможет и даже не возьмётся. Вот почему и эти чтения глазами учёной публики ещё долго не будут восприняты. И ещё долго научные мифы будут исключать факты.


Книга по этой теме, добавленная для продажи:  "Отье чтение Бояново. О славянских словесных древностях, шифре истории и ключе письменности. 2007-2008, 350 с."